– Что загрустили? – спросил Блас.
– Так, – ответила она. – Иногда и это случается. Не обращайте внимания.
– Мне очень передается настроение женщины.
– Это плохо.
– Я знаю.
– Постарайтесь жить отдельно от людей. Замкнитесь в себе, говорите с собой, спорьте, шутите, любите себя, браните, но только в самом себе... Знаете, как это удобно?
– Для этого надо быть сильным.
Криста покачала головой и, погладив котенка, сказала:
– Для этого надо верить в то, что все мы марионетки и правит нами рок, которого нельзя избежать, но от которого можно на какое-то время укрыться...
– Послушайте, – сказал Блас, – я боюсь, мы с вами крепко напьемся в «Альамбре»... Там просто нельзя не напиться... Поэтому скажите-ка мне, пока я не забыл спросить... Кемп просил сделать это сразу, но мне, честно говоря, как-то расхотелось заниматься делом, когда я встретил вас. Это не очень-то сопрягается – вы и дело... Кемп просил узнать, как правильно пишется имя вашего руководителя?
– Густав, – машинально ответила Криста, потом резко обернулась к Бласу и, нервно погладив котенка, спросила: – Вы имеете в виду руководителя моей дипломной работы?
– Будем считать, что так...
– Почему Кемп сам не задал мне этого вопроса?
– Не знаю... Он позвонил мне за час перед вашим приходом... Честно говоря, мне поперек горла стоят его гости... Я думал, что и на этот раз пришлют какую-нибудь старую каргу с внуком, которую надо практиковать в испанском языке, пока ребенок жарится на солнце... Он просил вам сказать, что Роумэн не вернется до утра... У него дело... Какое-то дело, связанное с вами, понимаете? И просил узнать имя вашего руководителя, почему-то именно имя... И еще он просил вас связаться с этим самым Густавом, а потом перезвонить к нему, он ждет...
– Подождет до завтра... Все равно сейчас поздно...
– Он сказал, что это надо сделать сегодня ночью.
– А что же вы молчали?
– Потому что ночь у нас начинается в три часа, а сейчас еще нет и двух, и еще оттого, что вы красивая, а я испанец... Если хотите, заедем ко мне, оттуда позвоните, а, потом отправимся в «Альамбру»...
Через двадцать минут был зафиксирован номер телефона в Мюнхене, который заказала Криста, после того как центральная станция дала соединение; человек, сидевший в запертой комнате квартиры Бласа на параллельном аппарате, линию разъединил.
С Кемпом ей тоже не удалось поговорить – линия была прервана таким же образом.
– Не отчаивайтесь, – сказал Блас, – это Испания. Связь работает чудовищно. Я подтвержу, что вы звонили всю ночь...
– Спасибо, Блас.
...Настоящий Блас де ля Фуэнтес-и-Гоморра продолжал тем временем сидеть в темной комнате за городом, куда его вывезли еще днем, за три часа перед прибытием Кристы в Севилью, а тот, кто этим вечером играл его роль, возил женщину в «Альамбру», поил вином, куда была подмешана водка, и вернул ее в отель «Мадрид» уже в пять утра, когда вот-вот должно было начинать светать, был Энрике, человек Роумэна, из семьи республиканцев.
Выходя от нее, Блас попросил портье приготовить утром молока для котенка и, положив перед стариком купюру, попросил сделать так, чтобы сеньориту ни с кем не соединяли по телефону до его возвращения в отель.
За те два часа, что Криста была в «Альамбре», Роумэн успел установить, что телефон, по которому она звонила в Мюнхен, принадлежит Герберту Морсену.
На молнию , отправленную им не в вашингтонский отдел разведки, а друзьям в Мюнхене, пришел ответ, что под именем Герберта Морсена в Мюнхене живет некий Густав Гаузнер, сотрудничающий в филиале ИТТ как эксперт по вопросам, связанным со Скандинавскими странами.
Бласу было дано указание подсыпать в вино чуть снотворного, чтобы женщина крепко спала и ни с кем не говорила по телефону, а утром забрать ее из отеля в девять, увезти за город, на финку, где растят быков для корриды, чтобы она не могла позвонить ни в Мадрид, ни в Мюнхен, и держать там вплоть до особого сигнала.
...Но она проснулась, потому что мяукал котенок.
Она проснулась в восемь и сразу же заказала разговор с Роумэном.
Но его не было дома. Он там и не мог быть, потому что в это время летел в Мюнхен.
Роумэн – III
Он разыскал Эда Снайдерса в центральных мюнхенских казармах ; пока ехали на Терезиенштрассе, в тот дом, где жил Гаузнер, Эд жаловался на то, что Пентагон совершенно по-ублюдочному относится к вопросам разведки, никакого изящества, сидеть приходится у всех на виду, тоже мне, конспирация; солдаты указывают на моих людей пальцами: «а вот наши шпионы»; попробуй, разверни работу в таких условиях; я вспоминаю ту пору, когда мы служили у Донована, как золотой век. Тогда все было ясно, а теперь абсолютнейшая путаница, приходится учтиво раскланиваться с генералами, которые еще год назад орали «хайль Гитлер».
– Полтора, – заметил Роумэн. – Но это тоже не прошлый век. Каких генералов ты имеешь в виду? Медиков, интендантов?
– Ты зарос шерстью, – усмехнулся Снайдерс. – Под знойным испанским небом ты отстал от жизни. Пол. Медики – не моя забота, я работаю с разведчиками. Про Верена ты, надеюсь, слыхал?
– Кто это? – спросил он и снова, явственно и близко, увидел прямо перед собой лицо Кристы.
– Нет, ты действительно не слыхал про Верена?
– Конечно, слыхал, – солгал Роумэн. Он знал цену Снайдерсу – свойский парень, отнюдь не Сократ, в ОСС занимался техническими вопросами, к аналитикам и расчетчикам стратегической информации его не допускали, поэтому относился к ним с особым почтением; Роумэн был для него человеком легенды: в ОСС все знали историю Пола, да и то, что сейчас он возглавлял испанское подразделение, само за себя говорило о его положении в иерархии разведок. Но Роумэн понимал при этом, что Снайдерс ему не союзник; он отдавал себе отчет в том, что тот принял его так дружески потому лишь, что совершеннейшим образом убежден в санкционированности его, Роумэна, неожиданного прилета в Мюнхен, надо поэтому все сделать, пока он не запросил своих нынешних шефов в Пентагоне; впрочем, все равно у меня есть люфт времени, – пока-то военные запросят государственный департамент, пока-то начнут перебрасываться бумагами, я успею решить все, что надо; дело должно быть сделано за сегодняшний день; если не получится, то на всем моем предприятии можно ставить крест, – Гаузнер профессионал, это и есть то исходное, с чего следует начинать просчет задачи.
– Это тот бес, который работал в генеральном штабе, – полувопросительно сказал Роумэн. – По-моему, он занимался русскими?
– Он у нас занимается русскими, – подчеркнул Снайдерс. – К сожалению, мне дали понять, что нас не касается, чем он занимался в прошлом. Важно, чтобы он четко работал на нас в настоящем.
– Ну и как? Надежен?
– Я не могу преступить в себе неверие к немцам. Пол. Не могу, и все тут.
– Ты расист?
– Я антифашист, как и ты. Не обижай меня. Я отвык от твоих шуток, я все принимаю всерьез.
– А я и говорю всерьез.
– Нет, я не спорю, – поправился Снайдерс; ему все время – и в прошлом тоже – приходилось корректировать себя в разговорах с людьми вроде Пола; птицы высокого полета, неприкасаемые, они всегда говорили все, что приходило в голову, пусть даже это шло вразрез с общепринятыми нормами, – таким можно, им платят не за должность, а за голову. – Я не спорю. Пол, среди немцев встречаются порядочные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162