Что может быть страшнее, чем месть народа, задавленного тупыми владыками, их же детям?! А ведь идет к этому, вы мне верьте, я знаю свой народ! Я врал себе, понимаете? Я не понимаю, зачем я так отвратительно себе врал... Разъедало честолюбие? Всерьез полагал, что они хоть когда-нибудь смогут забыть то, что я брякнул в Мадриде? В условиях режима, какой царит у нас, оступившийся лишен права на возвращение вверх, в ту касту, членом которой он был... Когда они начали раздавать слонов в очередной раз, награждая крестами и должностями, я, понятно, снова оказался обойденным. Тогда меня понесло в открытую... После этого пригрозили трибуналом... Вот я и начал записывать мысли, – он положил свою ладонь на сердце, там во внутреннем кармане пиджака лежала его плоская книжечка, – для нового фолианта. Я ведь теперь могу не думать о хлебе насущном – я ушел из журналистики... Теперь фирмы платят мне за то, что я обладаю связями и знаю половину Испании... Очень удобно... Я перестал мечтать о кресте и медали за мужество... Все перегорело... А вот Мигель, – он кивнул на высокого мужчину, говорившего о чем-то с пьяными американцами, что сидели возле темной сцены, – все еще мечтает о признании. Он ненавидел красных, рьяно служил дедушке, а ему все равно не дали бляхи. Вот он и обрушился в лагерь неблагонадежных... Хотя, мне кажется, в глубине души рассчитывает, как и я раньше, что генералиссимус рано или поздно вспомнит его... Мигель воевал рядом с ним, начиная с Бургоса... Он, видимо, мечтает, что Франко пожурит его, пожурит, а потом все же прикажет, чтоб его наградили, приблизили и восславили в газетах. Если же этого не произойдет, то он...
Блас резко прервал себя, полез за сигаретами.
– Почему вы не договорили? – удивилась Криста.
– Потому что слишком разговорился...
– Я не донесу. Да меня и не поймут, окажись я осведомителем...
– На Пуэрта-дель-Соль много хороших переводчиков с английским и немецким языком... Гестапо учило наших полицейских... Пошли в «Альамбру», а? Там интересная программа.
– Знаете, я устала...
– Как хотите, только в «Альамбре» очень интересно... Смотрите, не пришлось бы потом жалеть. Я не стану увлекать вас, я понял, что это безнадежно. Просто мне очень хорошо рядом с вами, вы – добрая...
– Какая я добрая? – вздохнула Криста. – Никакая я недобрая, просто...
– Что? – спросил Блас. – Почему теперь вы не договариваете?
– Расхотелось... Что-то я отрезвела с вами, честное слово...
– В «Альамбре» выпьем. Там продают настоящие шотландские виски. Любите?
– Терпеть не могу, жженым хлебом пахнет...
– Придумаем, что пить. Пошли.
...Кристе казалось, что, когда они выйдут из «Лас пачолас», будет тихо, пусто, затаенно, прохладно, однако народу было полным-полно; шум, улицы ярко освещены, звучала музыка, и это было правдой, а не тем ощущением музыки, которое не покидает человека после того, как он несколько часов кряду слышал песни фламенко, исполненные терпкой полынной горечи.
– Сколько же сейчас времени? – спросила Криста.
– Половина второго.
– А почему люди не спят? Сегодня праздник?
– Нет, почему... У нас никогда не ложатся спать раньше трех.
Криста усмехнулась:
– Что же испанцы жалуются на нищету? Всегда будете бедными, если ложитесь спать в три утра.
...В темном провале подъезда она услышала жалобное мяуканье, попросила Бласа зажечь спичку, присела на корточки и увидела котенка. Он был черно-рыжим, с огромными зелеными глазами и пищал так жалобно, что она просто не могла оставить его здесь, взяла в руки, прижала к себе, котенок сразу замолчал, и через несколько секунд тоскливый писк сменился громким, умиротворенным мурлыканьем.
– Бедненький, – сказала Криста шепотом, – он же совсем маленький. Можно я возьму его?
– В «Альамбру»? – Блас несколько удивился. – В ночной бар?
– Нельзя?
– Нет, там можно все... Я вас потому туда и веду... Очень хочется взять котенка?
– Нельзя же его здесь оставлять, он погибнет.
– Все равно в «Альамбре» бросите.
– Я его заберу в Мадрид.
– В автобус не пустят.
– Почему?
– Потому что у нас запрещено то, что кажется отклонением от нормы... Запрещать-то всегда легче, чем разрешать.
– Зачем вы нападаете на все, что здесь существует?
– Далеко не на все... А нападаю оттого, что очень люблю свою страну. И мне за нее больно...
– Не преувеличиваете? Смотрите, люди смеются, поют, гуляют. Как на празднике. Я никогда и нигде не видела, чтобы ночные улицы были такими веселыми. А вы всем недовольны. Может, вы действительно слишком обидчивы?
– Конечно, обидчив, – ответил Блас. – Покажите хотя бы одного необидчивого человека...
– Смотрите на меня, – сказала Криста. – Я лишена этого чувства.
– Нет, – он покачал головой. – Я вам не верю.
Криста подышала на голову котенка; он замурлыкал еще громче.
– Вот видишь, цветной, – сказала она ему, – мне не верят...
– А вы и сами себе не верите, – добавил Блас, – я же вижу...
– Не верю так не верю, – легко согласилась Криста, – я не спорю.
– Странная вы какая-то.
– Да? Это хорошо или плохо?
– Странно, – повторил он и крикнул проезжавшему экипажу: – Ойга, пссст!
Кучер, разряженный, как матадор, резко остановил лошадь.
– Едем смотреть город, – сказал Блас. – Любите кататься в экипаже?
– Я еще никогда не каталась.
– Загадывайте желание...
– Это как? – удивилась она.
– Очень просто. Если у вас случается что-то первый раз в жизни, надо загадать желание, и оно обязательно сбудется. Когда в нашем доме появлялось первое яблоко, мама всегда просила нас загадывать желания...
– Сбывалось?
– Ни разу.
– А что же тогда этот кабальеро нас учит? – тихо спросила Криста котенка, снова согрев его голову дыханием.
– Я не учу, – ответил Блас. – Я делюсь с вами тем, что мне открыла мама...
Криста легко коснулась его руки своей:
– Не сердитесь. Может, лучше вы отвезете нас в отель?
– Нас? – переспросил он. – Мы можем поехать ко мне.
– Нас, – она улыбнулась, кивнув на котенка, устроившегося у нее на груди.
– Нет уж, сначала поедем по ночному городу, а после заставим вас, – он тоже кивнул на котенка, – танцевать прощальный вальс. Об этом завтра будут говорить в городе, такого еще не было в «Альамбре»... Да и «Альамбры» не было, ее только как месяц открыли, с джазом, баром и всем прочим, разве допустимо было такое еще год назад?! Ни за что! Покушение на традицию, разложение нравов, следование нездоровым влияниям... У нас почти дословно повторяли Геббельса, пока побеждал Гитлер... А теперь надо показать американцам, что нам нравятся их влияния... Даже патент на виски купили, надо ж было дать взятку дядям из Нью-Йорка, вот и всучили им деньги за право продавать то, что здесь никто не пьет.
Возница был молчаливый, а может, просто устал, голова то и дело обваливалась на грудь, лошадь шла по знакомому ей маршруту, светлые улицы сменялись темными, набережная Гвадалквивира казалась зловещей, потому что здесь было мало огней, вода не шумела, кое-где торчали камни и угадывались отмели; как не стыдно лгать в туристских проспектах, подумала Криста, «самая многоводная река Испании, течение ее бурно и грохочуще»... Все, повсюду, всем врут. На этом стоит мир, подумала она. Врут в большом и малом, даже когда идут по нужде, спрашивают, где можно помыть руки; как врали, так и будут врать, не только чужим, но и себе, так во веки веков заведено, так и идет, так и будет идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162