Прошли годы, и факты подтвердили достоинства местной анестезии. Противники умолкли. Сдался и тот, который предпочитал «оперировать на сухом месте», – незадолго до своей смерти бывший лейб-медик Федоров оперировал уже под новокаином, по некогда им отвергнутому методу Вишневского.
* * *
Есть люди, являющиеся на свет как бы с готовыми склонностями и законченным характером. Время усовершенствует отдельные черты, но совершенно бессильно их переделать. Некогда аккуратный и усидчивый студент, методичный и настойчивый прозектор, Вишневский продолжал оставаться таким же. По-прежнему исправно сидел на нем костюм и сверкала белизной разглаженная рубашка.
– Хирург, – учил он студентов, – должен быть приятен больным, которые вверяют ему свою жизнь.
Чтобы выглядеть здоровым и свежим, рассказывает им ученый свой секрет, надо заниматься охотой. Пусть с него берут пример: ружье и собака для него неисчерпаемый источник сил и вдохновения.
Когда студенты впервые увидели профессора за операцией, их глубоко поразила методическая аккуратность его. Каждое движение выражало уверенность, непоколебимый покой. Он не волновался, исподволь приближаясь к цели. Пока ассистент не зажал кровоточащий сосуд, хирург не спешил пускать дальше нож. Как опытный полководец, он одинаково заботился о тыле и фронте, щадил не только страдающий орган, но и подступы к нему.
– Помните, всякая операция есть травма, – твердил он студентам, – тем более обширная, чем грубее вы ее произвели. Одно и то же вмешательство может у разных хирургов иметь различный исход. Пощаженный организм на ваши заботы ответит вам выздоровлением.
Все восхищало студентов в этом хирурге. У операционного стола он держался прямо, не нагибаясь низко к ране, не заслоняя собой операционное поле. Безупречными движениями слой за слоем рассекал он ткани. Можно было не сомневаться, что сосуды, случайно уклонившиеся от нормального пути, не попадут под нож. Он не повредит бедренной вены при грыжесечении и не прольет лишней капли человеческой крови.
– Нож должен быть смычком в ваших руках, – повторял ученый. – Мы сотканы из слишком деликатного материала, этого нельзя забывать. Рассечете ли вы нерв, размозжите ли его или растянете – ответ организма в каждом случае будет другой.
Былая аккуратность студента и прозектора с течением времени не изменилась. По-прежнему пылко звучит его речь, когда он коснется любимого дела. В семье, как и прежде, регистрируются удачи и неудачи ученого. События получают свой отклик в клинике, в домашнем кругу.
– Ну и операция была сегодня у меня…
Затем следует подробный анализ, широко разъясняемый мимикой и жестикуляцией. К этой особенности ученого привыкли давно. Студента не удивит, если профессор остановит его среди улицы и запросто скажет ему: «Подумайте, какая досада! Когда я читал лекцию вашему курсу, не было нужного материала: ни прободной язвы, ни ущемленной грыжи. Теперь, как назло, этого добра сколько угодно».
По-прежнему тяжело переживает он свои неудачи. В трудные минуты, особенно после операции, кажущейся ему неудачной, он будет долго размышлять, мысленно перебирать каждый сделанный шаг или поспешит скорей уснуть, чтобы на время забыться, пока решается судьба больного.
Не изменился Вишневский и в другом: мысль погрязнуть в повседневной работе, сузить свой мир, стать ремесленником все еще пугала его.
– Всего пуще бойтесь, – горячо убеждал он студентов, – застрять на распутье или ограничить свои знания тем, что сделано другими до вас.
Науку он по-прежнему постигает глазами, не доверяя начетчикам и их мудрствованиям.
– Следите за каждым моим движением, – призывает профессор студентов, – как я беру скальпель и шприц, как и куда я их кладу. Уметь видеть и замечать – величайшее искусство хирурга.
Профессор оставался верным себе: он все превращал в зрелище. Во время его лекций в аудитории появлялись рисунки, графическое объяснение операций. В зал, где испокон веков звучала лишь профессорская речь, вкатывались койки, являлись сестры и санитары. Лекция превращалась в практические занятия. Вот перед аудиторией больной с вывихом правой руки. Короткий анатомический анализ, демонстрация рисунка – и лектор переходит к делу. Несколько уверенных движений, слышится хруст – и сустав вправлен. Восхищенные студенты отвечают профессору рукоплесканиями… Он приводит им больного, страдающего язвой желудка, и демонстрирует на нем внешние симптомы болезни. Две недели спустя больной снова здесь. Не угодно ли студентам еще раз приглядеться? Внешние симптомы исчезли, человек решительно переменился. Вот, кстати, и виновник несчастья – кусочек изъеденной ткани, вырезанный из желудка больного…
Чудесная сила видения, восхищавшая студентов, преданно служила науке, рождала смелые идеи и открытия.
На одном из них, известном под названием «блокада», мы остановимся подробно.
Новокаиновая блокада
В клинике как-то предстояла операция. Больного приготовили, уложили на стол и ввели ему обезболивающий раствор в поясничную область. В последнюю минуту операция не состоялась. Через несколько дней услуги хирурга были излишни: больной выздоравливал. Это было удивительно. Подготовительная процедура, обычно предшествующая операции, излечила больного. Лечебное свойство новокаина было известно давно. Вишневский, возможно, отдал бы дань восхищения благотворному фактору и тем ограничился, если бы не случай – то счастливое сочетание фактов, которое рождает идею. История повторилась с другим. Больному ввели раствор в ту же область, опять операцию почему-то отложили, и снова наступило выздоровление.
Вишневский был прежде всего клиницистом, верным слугой своих больных. Он не стал обременять себя сомнениями и, как человек, обнаруживший клад, стал черпать из сокровищницы ее живительную силу. В тот же день эксперимент проделали над безнадежным больным.
Юноше было восемнадцать лет. Бледный, измученный ознобом и кашлем, он терял последние силы. Полость правого легкого, наполненная гноем и распадающейся тканью, все более ширилась. Больной выкашливал зловонную слизь, заражая палату запахом гниения и смерти. Температура тела оставалась высокой, вес падал, и сознание все чаще покидало больного. Напрасно вливали ему сальварсан, гангрена влекла юношу к гибели.
– Не взять ли нам для опыта другого больного? – заметил помощник профессору. – Вряд ли мы здесь чего-нибудь добьемся.
Ученый и ассистент разошлись во мнениях: одного волновала судьба человека, а другого – исход затеянного эксперимента.
Введенный в капсулу почки новокаин повернул вспять течение гангрены. Температура упала. Вместо шестидесяти кубиков гнойной мокроты в день выделялось восемьсот. Явился сон, аппетит, а через месяц пришло выздоровление.
Так явился в свет новокаиновый блок. Он излечивал рожу и тяжелые формы дизентерии, язвы конечности и аппендицит. Тяжелобольные в течение недели поправлялись и покидали постель. Вишневский не верил собственным глазам. К нему приходили больные, они шли буквально потоком, и он исцелял их.
– Помогите, Александр Васильевич, вся надежда на вас…
Супруги-врачи привезли девочку – единственного ребенка. Мать в отчаянии твердит, что не вынесет несчастья, она бросится под поезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23