На самом деле, конечно, заводчик умышленно сгущал краски.
Совершенной новостью было социальное законодательство Татищева. Промышленники не слишком грешили против истины, когда писали, что «до сего времени оного платежа мастеровым людям никогда при партикулярных заводах не бывало, и в том жалобы ни от кого не происходило». Заводчики были убеждены, что «и жаловатца им невозможно, для того что объявленные остановки ненарочныя». «Також и болезни и несчастия, — философствовали заводовладельцы, — приключаютца по воли божий, а не от промышленичья неусмотрения».
Использование же детского труда заводчики цинично оправдывали «всенародной пользой»: детям платят по две копейки в день за те работы, на оплату которых взрослым уходило бы по шесть копеек. Промышленники угрожают даже остановкой заводов, если шестилетних детей вместо работы отправят в учение. «И впредь заводов размножать ревностной охоты не будет, но и старые содержать будет невозможно», — пугают они.
Основной принцип предпринимательства заводчики выразили совершенно четко: «Всяк в своем промыслу властен капитал свой содержать так, как кому за полезное разсудитца». Здесь уж не до «пользы отечества». Тем не менее заводовладельцам удалось добиться удовлетворения своего ходатайства.
Промышленники не случайно опасались намерения Татищева дать мастеровым больше прав, чем хотели бы иметь сами мастеровые. Такого рода предложения могли бы побудить мастеровых к выдвижению своих требований. А правящие классы приложили немало усилий, дабы отучить трудящихся что-либо требовать. К тому же многие из тех, за кого вступался Татищев, принадлежали к числу беглых, по закону подлежащих возвращению прежним владельцам. Новые владельцы и так представляли себя в глазах беглых благодетелями.
В правительственных кругах знали, конечно, что заводчики не выполняют строжайшие указы о возврате беглых. И складывается парадоксальное положение. Татищев был убежденным противником этих установлений. Но по служебному долгу он обязан был следить за их неукоснительным выполнением. Правительство же, издававшее указы, хотело бы, чтобы его администрация не изъявляла излишнего усердия при проведении их в жизнь. Это тоже обычное положение в российской административной практике: о нарушениях законов все знают, но до поры до времени нарушителя оставляют в покое. Затем, если он не угодит чем-то высшему начальству, ему вспомнят именно эти нарушения.
Незадолго до приезда Татищева на Урал на территории заводов внедрился винный откуп, построивший там кабаки. В одном донесении 1731 года сообщалось, что «от всегдашнего пьянства мастеровые люди в совершенное безумие приходят, и мастерства доброго лишаются, и делать железа мягкого против указных сортов пьянство не допускает; и на пристанях от поставки кабаков, во время отпуску стругового с железом, не без повреждения бывает, для того, что работники, напившись пьяные, а паче струговые сплавщики, от быстроты реки Чусовой, в пьянстве струги с железом разбивают и между собой великие драки у пьяных бывают, что друг друга до смерти убивают». В наказе шихтмейстеру у Татищева имеется целый раздел «О кабаках». Он вынужден считаться с обстановкой. «Хотя, — говорит он, — от кабаков при заводах бывает великой вред и как казенным, а наипаче промышленичьим заводам приключается от пьянства немалой убыток, однакож и бес питья мастеровым и работным людей пробыть не беструдно». К тому же закрытие кабаков, по Татищеву, все равно ничего не даст, так как приведет лишь к еще более широкому распространению «вредительных шинков» (которых было особенно много на заводах Демидова). Татищев предполагал решить этот вопрос установлением дней продажи: «в празники и протчие неработные дни» «от обедни до вечера» (до девяти часов летом, до пяти зимой). В прочие дни отпуск вина разрешался «разсмотря обстоятельств». О какого рода «обстоятельствах» может идти речь, видно из разрешения вопреки монополии изготовлять вино и другие напитки «на свадьбы, крестины и тому подобные случаи».
В конечном счете административная деятельность Татищева оказалась ограниченной по всем линиям. В 1736 году по неоднократным ходатайствам, сдобренным крупными взятками, заводы крупнейших предпринимателей Демидовых и Строгановых именным указом императрицы вывели из ведения Татищева, и многие его планы по преобразованию края были подорваны в корне. Тем не менее за два с половиной года пребывания на Урале Татищеву удалось сделать очень многое.
С особым размахом Татищев поставил разнообразные разыскания для более полного использования производительных сил края. Сразу по прибытии на Урал в октябре 1734 года он рассылает «во все городы Сибири» вопросник с 92 вопросами, касающимися проблем исторического, географического и этнографического содержания. В Академию наук 5 ноября он сообщает: «Здесь ландкарты Пермскую, Вятскую и Угорскую нашел я весьма неправы, и для того велел вновь описать и мерять, к тому и степи за Уралом, до сего времени наугад положенной, немалую часть описал».
Вопросники требовали также упоминания фактов находки разных руд, минералов, драгоценных камней и т. п. Татищев не скупился на поощрение разнообразных изысканий как из казенных, так и из собственных средств. Так, он выдал геодезисту Василию Шишкову из своих средств пятьдесят рублей за описания и чертежи «куриозных мест» с изображениями «идолов на холсте». Получив от Татищева этот труд, академия пригрозила, что оплачивать такого рода расходы она не будет. А Татищев о делах академии радел все-таки больше, чем сама академия. Поэтому он писал в августе 1738 года, что «если впредь такие чрезвычайные курьезные вещи кем найдены и объявлены будут, то хотя и Академия наук награждения дать не изволит, но я, не пожалея своих денег, буду давать и в академию оные сообщать». В дальнейшем примерно так дело и обстояло. Татищев оплачивал весьма дорогостоящие работы своими средствами и передавал результаты Академии наук, где это в лучшем случае оседало в архивах в ожидании грядущих исследователей.
Благодаря поощрению, оказываемому рудознатцам, в том числе старателям из местных крестьян, Татищев очень скоро располагал огромными запасами для расширения металлургического и других производств на Урале и в Сибири. В кабинет министров он неоднократно доносил о том, что «ежели заводы заводить, то можно хотя тридцать построить». Он их и строил, так что в 1737 году у него «по стату», как отметил в свое время Н. А. Попов, было их более сорока (естественно, с частными), и предполагалось строительство еще 36. В конечном счете все они были построены: 15 при Елизавете и 21 при Екатерине II. В этой справке важно даже не количество заводов (сейчас спорят, что следует считать особым «заводом»). Важна исключительная точность Татищева в определении того, что именно нужно.
Крупнейшим событием явилось открытие в 1735 году богатейших железных руд на горе Благодать. «Оная гора есть так высока, — писал Татищев Анне Ивановне, — что кругом видеть с нее верст по 100 и более; руды в оной горе не токмо наружной, которая из гор вверх столбами торчит, но кругом в длину более 200 сажен, поперек на полдня сажен на 60; раскапывали и обрели, что всюду лежит сливная одним камнем в глубину;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Совершенной новостью было социальное законодательство Татищева. Промышленники не слишком грешили против истины, когда писали, что «до сего времени оного платежа мастеровым людям никогда при партикулярных заводах не бывало, и в том жалобы ни от кого не происходило». Заводчики были убеждены, что «и жаловатца им невозможно, для того что объявленные остановки ненарочныя». «Також и болезни и несчастия, — философствовали заводовладельцы, — приключаютца по воли божий, а не от промышленичья неусмотрения».
Использование же детского труда заводчики цинично оправдывали «всенародной пользой»: детям платят по две копейки в день за те работы, на оплату которых взрослым уходило бы по шесть копеек. Промышленники угрожают даже остановкой заводов, если шестилетних детей вместо работы отправят в учение. «И впредь заводов размножать ревностной охоты не будет, но и старые содержать будет невозможно», — пугают они.
Основной принцип предпринимательства заводчики выразили совершенно четко: «Всяк в своем промыслу властен капитал свой содержать так, как кому за полезное разсудитца». Здесь уж не до «пользы отечества». Тем не менее заводовладельцам удалось добиться удовлетворения своего ходатайства.
Промышленники не случайно опасались намерения Татищева дать мастеровым больше прав, чем хотели бы иметь сами мастеровые. Такого рода предложения могли бы побудить мастеровых к выдвижению своих требований. А правящие классы приложили немало усилий, дабы отучить трудящихся что-либо требовать. К тому же многие из тех, за кого вступался Татищев, принадлежали к числу беглых, по закону подлежащих возвращению прежним владельцам. Новые владельцы и так представляли себя в глазах беглых благодетелями.
В правительственных кругах знали, конечно, что заводчики не выполняют строжайшие указы о возврате беглых. И складывается парадоксальное положение. Татищев был убежденным противником этих установлений. Но по служебному долгу он обязан был следить за их неукоснительным выполнением. Правительство же, издававшее указы, хотело бы, чтобы его администрация не изъявляла излишнего усердия при проведении их в жизнь. Это тоже обычное положение в российской административной практике: о нарушениях законов все знают, но до поры до времени нарушителя оставляют в покое. Затем, если он не угодит чем-то высшему начальству, ему вспомнят именно эти нарушения.
Незадолго до приезда Татищева на Урал на территории заводов внедрился винный откуп, построивший там кабаки. В одном донесении 1731 года сообщалось, что «от всегдашнего пьянства мастеровые люди в совершенное безумие приходят, и мастерства доброго лишаются, и делать железа мягкого против указных сортов пьянство не допускает; и на пристанях от поставки кабаков, во время отпуску стругового с железом, не без повреждения бывает, для того, что работники, напившись пьяные, а паче струговые сплавщики, от быстроты реки Чусовой, в пьянстве струги с железом разбивают и между собой великие драки у пьяных бывают, что друг друга до смерти убивают». В наказе шихтмейстеру у Татищева имеется целый раздел «О кабаках». Он вынужден считаться с обстановкой. «Хотя, — говорит он, — от кабаков при заводах бывает великой вред и как казенным, а наипаче промышленичьим заводам приключается от пьянства немалой убыток, однакож и бес питья мастеровым и работным людей пробыть не беструдно». К тому же закрытие кабаков, по Татищеву, все равно ничего не даст, так как приведет лишь к еще более широкому распространению «вредительных шинков» (которых было особенно много на заводах Демидова). Татищев предполагал решить этот вопрос установлением дней продажи: «в празники и протчие неработные дни» «от обедни до вечера» (до девяти часов летом, до пяти зимой). В прочие дни отпуск вина разрешался «разсмотря обстоятельств». О какого рода «обстоятельствах» может идти речь, видно из разрешения вопреки монополии изготовлять вино и другие напитки «на свадьбы, крестины и тому подобные случаи».
В конечном счете административная деятельность Татищева оказалась ограниченной по всем линиям. В 1736 году по неоднократным ходатайствам, сдобренным крупными взятками, заводы крупнейших предпринимателей Демидовых и Строгановых именным указом императрицы вывели из ведения Татищева, и многие его планы по преобразованию края были подорваны в корне. Тем не менее за два с половиной года пребывания на Урале Татищеву удалось сделать очень многое.
С особым размахом Татищев поставил разнообразные разыскания для более полного использования производительных сил края. Сразу по прибытии на Урал в октябре 1734 года он рассылает «во все городы Сибири» вопросник с 92 вопросами, касающимися проблем исторического, географического и этнографического содержания. В Академию наук 5 ноября он сообщает: «Здесь ландкарты Пермскую, Вятскую и Угорскую нашел я весьма неправы, и для того велел вновь описать и мерять, к тому и степи за Уралом, до сего времени наугад положенной, немалую часть описал».
Вопросники требовали также упоминания фактов находки разных руд, минералов, драгоценных камней и т. п. Татищев не скупился на поощрение разнообразных изысканий как из казенных, так и из собственных средств. Так, он выдал геодезисту Василию Шишкову из своих средств пятьдесят рублей за описания и чертежи «куриозных мест» с изображениями «идолов на холсте». Получив от Татищева этот труд, академия пригрозила, что оплачивать такого рода расходы она не будет. А Татищев о делах академии радел все-таки больше, чем сама академия. Поэтому он писал в августе 1738 года, что «если впредь такие чрезвычайные курьезные вещи кем найдены и объявлены будут, то хотя и Академия наук награждения дать не изволит, но я, не пожалея своих денег, буду давать и в академию оные сообщать». В дальнейшем примерно так дело и обстояло. Татищев оплачивал весьма дорогостоящие работы своими средствами и передавал результаты Академии наук, где это в лучшем случае оседало в архивах в ожидании грядущих исследователей.
Благодаря поощрению, оказываемому рудознатцам, в том числе старателям из местных крестьян, Татищев очень скоро располагал огромными запасами для расширения металлургического и других производств на Урале и в Сибири. В кабинет министров он неоднократно доносил о том, что «ежели заводы заводить, то можно хотя тридцать построить». Он их и строил, так что в 1737 году у него «по стату», как отметил в свое время Н. А. Попов, было их более сорока (естественно, с частными), и предполагалось строительство еще 36. В конечном счете все они были построены: 15 при Елизавете и 21 при Екатерине II. В этой справке важно даже не количество заводов (сейчас спорят, что следует считать особым «заводом»). Важна исключительная точность Татищева в определении того, что именно нужно.
Крупнейшим событием явилось открытие в 1735 году богатейших железных руд на горе Благодать. «Оная гора есть так высока, — писал Татищев Анне Ивановне, — что кругом видеть с нее верст по 100 и более; руды в оной горе не токмо наружной, которая из гор вверх столбами торчит, но кругом в длину более 200 сажен, поперек на полдня сажен на 60; раскапывали и обрели, что всюду лежит сливная одним камнем в глубину;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110