Вопрос о распределении русских учеников по разным предприятиям решался сравнительно легко. Сложность здесь заключалась в другом. Хотя Табель о рангах требовала прохождения к высшим ступеням через низшие, существовало сословное разделение чинов и должностей. Так, дети дворян должны были учиться и специальности, соответствующей их сословной принадлежности. Попытка уравнять выходцев из разных слоев в делах обучения вызывала резкое противодействие со стороны дворян. Считаясь с этим положением, Татищев добивался, с одной стороны, более высокого обеспечения дворянских недорослей, чем разночинских, а с другой — стремился по возможности сократить число дворянских учеников, считая наиболее нужные специальности недворянскими.
Коллегия прислала Татищеву шестнадцать человек, из которых было восемь дворянских детей, а предписывала распределить их в основном к «черным работам». Татищев же полагал, что дворянские дети для обучения таким специальностям не нужны, поскольку им будут мешать «стыд и леность», «а понуждать их никто не будет». И дело здесь заключалось не только в том, что сами русские дворяне не были пригодны ко многим ремесленным делам, а и в особом социальном климате Швеции, где знатность происхождения почиталась куда больше, чем в России. «Стыд» предполагался именно со стороны шведов, которые непременно выразили бы пренебрежение к дворянам, занявшимся недворянским делом.
Коллегия, по-видимому, не понимала особенностей сложившегося положения. Ее чины видели в соображениях Татищева лишь очередное проявление его «строптивого» характера. Они ссылались на то, что сходная ситуация в Англии и Голландии не вызывала никаких осложнений. В этих буржуазных странах их и действительно не было. Другое дело — аристократическая Швеция. Татищев опасался также, что, даже если дворяне и переживут в Швеции все злословия и унижения, они окажутся бесполезными в России, поскольку их нельзя будет заставить обучать полученной специальности «подлых».
Именно особенность положения дворянских учеников в Швеции заставила Татищева идти на такой шаг, который как будто не одобряла отнюдь не чуждая сословных предрассудков коллегия. Татищев старался подчеркнуть преимущество дворянских детей перед «подлородными» выделением им относительно большей доли средств на содержание. Так, дворянскому сыну на платье выделялось 64 рубля, а разночинцам — 112 рублей на пятерых. Соответственно за квартиру и на питание дворянину полагалось 51 рубль 20 копеек, а пятерым разночинцам выделялось 192 рубля (то есть менее чем по сорок рублей). Расхождение, очевидно, возникало за счет неодинаковых квартир, нанимаемых для дворян и для недворян, и, конечно, дворянина должна была выделять его одежда.
Отпущенные средства были, конечно, немалыми, особенно если вспомнить, что работные люди на заводах получали всего шесть рублей в год. Но их нельзя было счесть и значительными, даже если и не сопоставлять с закупками императрицей Екатериной одних только венгерских вин на семьсот тысяч рублей. Во всяком случае, ученики жаловались и Татищеву, и на Татищева, считая такое обеспечение совершенно недостаточным. Их претензии в полной мере поддержал и Головин. Он писал, в частности, в Берг-коллегию, что «ученики жалуются на онаго Татищева, что как за квартиры, так и платье по определению его им дано очень скудно и о прибавке его, Татищева, непрестанно просят. Но он не токмо прибавить, но сказал мне, что в предбудущей год велено ему еще убавить». «Я вижу, — заверял Головин, — что за такие малые деньги для великой дороговизны здесь содержать их невозможно, ибо лакея здесь за шестьдесят рублев никоим образом со всем убрать в год невозможно, того ради непрестанно и мне о деньгах докучают». Головин высказывает опасение, что «от такого недостатку могут оставить повеленную науку и искать пропитания иным способом, как мне сказывал оной Татищев, что некоторые из тех учеников хотели уйти и записатца в салдаты от такого скуднаго определения».
Дороговизна в Швеции по сравнению с Россией распространялась и на продукты, и на одежду, а в особенности на услуги. Головин, конечно, вполне разделял мнение Татищева о том, что русский дворянин должен был выглядеть в Швеции, по крайней мере, не хуже лакея, убранство которого стоило шестьдесят рублей в год. Коллегия о престижной стороне в данном случае не беспокоилась, ссылаясь на правила, принятые в России, где учащиеся имели одинаковую для всех ученическую форму.
Скудное содержание учеников беспокоило Головина еще и потому, что ему предстояло принять их от Татищева и взять далее на себя ответственность за их поведение. А брать все это на себя Головину, естественно, не хотелось. Незадолго до его назначения посланником один из двух находившихся здесь ранее учеников, Семен Мальцев, куда-то сбежал, а другой, Федор Немчинов, гулял и пьянствовал, не проявляя ни малейшего интереса к наукам. Поэтому Головин предлагал нанять специального смотрителя за триста рублей жалованья, то есть такого жалованья, которое должен был получать (и не получал) Татищев, имевший еще огромное множество более сложных поручений.
Одним из важнейших дел, которым Татищев надеялся принести наибольшую пользу отечеству, были его собственные научные занятия, встречи с разными учеными и приобретения книг по различным вопросам. Буквально с первых дней своего пребывания в Швеции он отыскивает некоторых своих старых знакомых и через их посредство устанавливает тесные отношения со многими видными учеными и общественными деятелями тогдашней Швеции.
Знакомство с учеными кругами Татищев осуществил, по-видимому, с помощью ранее находившегося в плену шведского офицера Филиппа-Иоганна Табберта, получившего по возвращении на родину в 1723 году дворянское звание и фамилию Страленберг (Татищев на немецкий манер называет его Штраленбергом). Татищев встречался с ним в Тобольске в 1720 году и, видимо, уже тогда заинтересовался его замыслом написать труд по этнографии и географии Сибири. О покровительстве со стороны Татищева шведским пленным офицерам, очевидно, хорошо знали и бывшие военнопленные, и их знакомые в Швеции. Поэтому неудивительно, что шведские ученые оказывают Татищеву всюду активное содействие.
В научных исканиях у Татищева все отчетливее вырисовывается интерес к истории и географии. Этим областям знаний он и посвящает большую часть своих занятий. Известный автор работ по истории и теологии профессор Упсальского университета Бенцель (Бенселиус — в транскрипции Татищева) сообщил Татищеву о находящихся в упсальской библиотеке во «множестве» «российских древних гисторий и прочих полезных книг» и разрешил сделать с них копии. Татищев составил «роспись» этих книг (семнадцать наименований) и отправил в Петербург. При содействии Бенцеля в периодическом собрании документов шведской истории в 1725 году была издана на латыни заметка Татищева (в форме письма к Бенцелю) о находках костей мамонта в Сибири. Это была первая и единственная прижизненная публикация Татищева. Заметка вызвала большой интерес в научном мире. В том же году она была переведена на шведский язык. Затем перепечатана на шведском языке в 1729 году. В 1743 году статью перепечатали также в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110