В результате шведы и поляки «многие древние русские пределы отторгнули и овладели». Правда, воцарение Михаила Романова несколько выбивалось из этой схемы. Хотя его «избрание было порядочно всенародное, да с такою же записью, через что он не мог ничего учинить, но рад был покою». Ограничением самодержавия в этом случае как будто доволен более всех сам царь. И у Татищева нет оснований считать это ограничение нецелесообразным.
Восстановление самовластия Алексеем Михайловичем Татищев объясняет тем, что царь получил возможность управлять войском во время русско-польской войны. Он полагал, что именно благодаря этому были одержаны победы в войне и они были бы еще большими, если бы не противодействие «властолюбивого Никона». Торжество же самовластия и соответствующие успехи при Петре Великом «весь свет может засвидетельствовать».
По-видимому, нечто подобное Татищев излагал и в обсуждениях января — февраля 1730 года. Но в спорах выдвигались и мнения противоположные: «единовластное правительство весьма тяжко», поскольку «единому человеку власть над всем народом дать не безопасно». Опасность грозит и оттого, что царь, «как бы мудр, справедлив, кроток и прилежен ни был, безпогрешен же и во всем достаточен быть не может». В случае же если монарх «страстям своим даст волю», то от насилий страдают невинные. Другая угроза исходит от того, что именем монарха управляют временщики, и временщик «из зависти» может свирепствовать еще более, «особливо если подлородный или иноземец, то наипаче знатных и заслуживших государству ненавидит, гонит и губит, а себе ненасытно имения собирает». И наконец, третье — «вымышленная свирепым царем Иоанном Васильевичем тайная канцелярия» (то есть Преображенский приказ сыскных дел), которая постыдна перед лицом других народов и разорительна для государства.
Татищев считает все высказанные соображения основательными. Но, по его мнению, они не перекрывают положительной роли монархии для таких стран, как Россия. Он исходит из того, что монарх «не имеет причины к разорению отчизны ум свой употреблять, но паче желает для своих детей в добром порядке содержать и приумножать». Поэтому государь заинтересован в подборе советников «из людей благоразсудных, искусных и прилежных». Но против довода об опасности воцарения монарха, который «ни сам пользы не разумеет, ни совета мудрых не принимает и вред производит», у Татищева не находится возражений. Покинув надежную почву «естественного закона», Татищев вынужден уповать на смирение: поскольку возможности воцарения несмышленого монарха не предотвратить, остается «принять за божие наказание». Предполагаемых собеседников Татищев дразнил сравнением с весьма нередкой бытовой картиной: если один шляхтич «безумно» разоряет свой дом, «для того всему шляхетству волю в правлении отняв, на холопей оное положить, ведая, что никто сего не утвердит». Республиканское самосознание собеседников Татищева, конечно, не распространялось на крепостное крестьянство. Но его довод мог быть повернут и в противоположном направлении: неразумна не только абсолютная монархия, а и крепостнический порядок.
Признает Татищев и опасность временщиков: «От оных иногда государство много бед терпит». Большой вред нанесли России «неистовые временщики». Скуратов и Басманов при Иване Грозном, Милославский при Федоре Алексеевиче, Меншиков и Толстой в недавние времена. Но их как бы уравновешивают «благоразумные и верные»: Мстиславский у Грозного, Морозов и Стрешнев у Алексея Михайловича, Хитрой и Языков у Федора Алексеевича, Голицын у Софьи. Эти временщики «благодарение вечное заслужили, хотя некоторые по ненависти других в несчастии жизнь окончили». В республиках положение с временщиками тоже не лучше и может стать даже более опасным, чем в монархиях.
Тайная канцелярия государство, конечно, не красит. Но дело это, полагал Татищев, неновое, поскольку таковая появилась еще при римском императоре Августе или Тиберии. Она даже, «если токмо человеку благочестивому поручится, ни мало не вредна, а злостные и нечестивые, недолго тем наслаждался, сами исчезают». Дело, следовательно, лишь в том, кто ведает Тайной канцелярией. Татищев, однако, не разъясняет, как предотвратить возможность поручения ее «злостным и нечестивым».
Дав такую теоретическую справку о целесообразности самодержавия в России, Татищев затем переходит к «настоящему». И оказывается, что у него имеются соображения о путях ограничения самодержавного произвола. Татищев подчеркивает, что против кандидатуры верховников никто не возражает и что вопрос о способах избрания монарха может относиться только к будущему. Удовлетворен Татищев также «мудростию, благонравием и порядочным правительством в Курляндии», показанными Анной Ивановной. Но он предлагает фактическое ограничение ее самодержавия, хотя и облекает это предложение в весьма замысловатую форму: императрица «как есть персона женская, к так многим трудам неудобна, паче же ей знания законов не достает, для того на время, доколе нам всевышний мужеску персону на стол дарует, потребно нечто для помощи ее величеству вновь учредить».
Для помощи «женской персоне» предлагалось объединить Верховный тайный совет и Сенат, доведя их численность до 21 человека, которые будут нести службу в три смены по семь человек. «Делами внутренней экономии» должно было ведать «другое правительство». Оно избиралось в количестве ста человек и тоже участвовало в управлении сменами по третям года, дабы не запускать и своих собственных вотчин. Трижды в год или при чрезвычайных обстоятельствах на совещание съезжаются все «сто персон». «Общее собрание» не должно продолжаться «более месяца».
На высшие должности избираются пожизненно. Но избрание на «упалые» места, осуществляемое обоими правительствами, предусматривало выдвижение нескольких кандидатов и проведение двух туров голосования: сначала отбираются три кандидата, а затем один, наиболее достойный. Голосование должно быть тайным. «Через сей способ, — говорит Татищев, — можно во всех правлениях людей достойных иметь, не смотря на высокородство, в которых много негодных в чины производят». В случае если такой путь императрице не понравится, Татищев готов уступить: разрешить императрице выбирать из трех предварительно избранных кандидатов одного.
Не склонен Татищев отдавать на усмотрение монарха и законодательную власть, хотя опять-таки ограничение самодержавия рассматривается в качестве помощи. Татищев ставит вопрос: в чем задача государя? И отвечает: в «общей пользе и справедливости». Сама императрица, конечно, сочинять законов не будет. Она это дело кому-то передоверит. И вот здесь-то и заключается «опасность немалая, чтоб кто по прихоти чего непристойного и правости несогласного или паче вредного, не внес». Даже «Петр Великий, хотя и мудрый государь был, но в своих законах многое усмотрел, что переменить нужно». Поэтому он распорядился «все оные собрав, рассмотреть и вновь сочинить». Чтобы не допускать беспорядка в законодательстве, «лучше оное прежде издания рассматривать, нежели издав переменять, что с честию монарха не согласует. Непродуманное законодательство, следовательно, ложится укором на монарха, и, дабы избежать этого, монарх должен быть предусмотрительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110