тумба в ванную узкая 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Вот меня окликает плечистый румяный парень. Боже мой, это Ваня Петрушков - солдат из моей полубатареи. Он из щуплого семнадцатилетнего мальчика теперь вымахал в рослого бравого детину. Сразу даже не заметно, что у Вани один глаз. Но всё же шрам от пули, пронизавшей лицо, остался. Нарушая дисциплину, бросаемся друг другу в объятья. Однако голубой околыш строгим окриком возвращает обоих на места в вереницах. Вот вижу ещё двух хороших друзей из Саласпилского лагеря. Но теперь выражаем свои эмоции не так бурно. Голубые петлицы этого не одобряют и смотрят на это с подозрением.
А вот и первая ласточка. Из ряда, идущего нам навстречу, слышу резкий выкрик:
- Лейтенант, задержите этого. Он из лагерной полиции.
Передо мной впереди человек за шесть офицер берёт за рукав широкоплечего сутулого человека, и вопросительно глядя на указавшего, спрашивает:
- Которого? Этого?
Указавший - худощавый веснушчатый парень - как-то истерически вскрикивая и тряся протянутой рукой, частит:
- Да, да, да! Этого, этого.
Теперь офицер крепко стискивает руку сутулого повыше локтя и решительным жестом подзывает автоматчика. Задержанный ещё больше ссутуливается, бледнеет и растерянно молчит. Однако и веснушчатого не оставляют в его ряду. Лейтенант манит его пальцем, и вдоль прохода автоматчик уводит обоих. Вереницы продолжают движение. Конвейер фильтра останавливать нельзя.
Итак, возмездие состоялось. Ни сочувствия, ни жалости к пойманному, вероятно, нет ни у кого. Но после этого все как-то сникли, и прежнее оживление исчезло. Что-то смутное легло на душу.
После обеда мы свободны, и каждый может заниматься тем, чем ему вздумается. Одни предпочитают поспать, другие побродить по лагерю и окрестностям, но многие спешат на ту же площадь встретиться и поговорить с друзьями и знакомыми. Пожалуй, только здесь в задушевных беседах узнаешь о таких удивительных судьбах, о которых не прочтёшь ни в каком романе. Не ленись только слушать. Сейчас, в такое переходное время, людей просто распирает от желания поделиться перипетиями своей судьбы с понимающим тебя человеком, близким тебе по судьбе. Скоро этого уже не будет, всё поблекнет, спрячется в глубине души, а на губах повиснет прочный замок.
Однажды мои саласпилские знакомцы сообщают новость:
- Ты только подумай, кто живёт в нашем бараке.
- Кто?
- Васька Крылов. Тот самый пропагандист РОА.
- Не может быть. Зачем он здесь?
- Сходи посмотри сам.
Не откладывая в долгий ящик, тотчас же отправляюсь. В бараке почти никого нет, так как погода хорошая и все на дворе. У стола в темноватом углу сидит человек, обликом похожий на Крылова. Подхожу ближе и пристально вглядываюсь. Несомненно, это он - Василий Крылов.
- Здорово, Василий.
Человек, не оборачиваясь ко мне и глядя в сторону, нехотя цедит сквозь зубы:
- Вы ошибаетесь. Меня зовут не Василием.
- Что ты говоришь? Неужели забыл, как мы с тобой по соседству работали в Саласпилсе: я на постройке, а ты у Коваленковой.
И снова он, не поворачиваясь и глядя в сторону, твердит:
- Вы принимаете меня за кого-то другого. В Саласпилсе я никогда не был.
Я пожал плечами, молча постояли вышел. И вдруг я почувствовал, что он смотрит мне вслед. Однако когда я повернулся, он сидел в прежней безучастной позе и глядел в сторону.
На другой день саласпилцы меня спросили:
- Это ты сказал на Ваську?
- Нет, я никому ничего не говорил.
- Ночью за ним пришли.
А как же могло быть иначе? Человек, бывший на немецкой службе и носивший немецкую форму, не мог проскочить фильтрацию благополучно. Его знал весь саласпилский лагерь и тысячи людей, проезжавших через этот лагерь. Он выступал перед ними и вербовал их на немецкую службу. У него не было ни одного шанса остаться незамеченным. Вот так последний раз судьба столкнула меня с Василием Крыловым. Злосчастная твоя судьба. Был ты недальновиден и заблудился в вихрях военной бури. Или так на роду тебе было написано?
За обедом возбуждённый Геннадий объявляет:
- Видел сегодня на фильтре Отца народов из пересыльного лагеря, не человек был, - зверь. Завтра же укажу на него. Сходил бы в комендатуру и сейчас, да не знаю, из какого он барака.
При этом он вопросительно смотрит на нас, как бы ожидая одобрения. Иван Фёдорович, глядя себе под ноги, долго молчит, а затем по своей привычке вязко тянет:
- И без тебя разберутся. А то, смотри, ещё самого зацепят.
Я молча пожимаю плечами, дескать, делай как хочешь. Мне кажется, что сейчас обстановка слишком накалена, и некоторых берут и по взаимному указанию. Дескать, раз ты указал на меня, то я укажу на тебя. Забирают при этом обоих. А ведь впереди предстоит, должно быть, не одна ещё проверка, и наверняка более обстоятельная и в более трезвой обстановке. Но пересматривать дела тех, кого взяли сейчас, пожалуй, уже не будут.
На следующий день Геннадий, идущий за несколько человек впереди меня, неожиданно громко вскрикивает:
- Вот он - старший полицай из пересыльного. Задержите его.
Высокий человек с круглым и странно детским лицом злым, колючим взглядом вполоборота молча смотрит на указавшего на него Геннадия. Но молчание длится лишь мгновение. Теперь уже круглолицый вскрикивает пискливым голосом, так не вяжущимся с его крупной фигурой:
- Врёт он, врёт. Он сам вербовался во власовцы, я это знаю. Его задержите.
Невысокий коренастый офицер молнией бросается на крик и сразу пытается схватить обоих. Высокий, однако, вырывается и бежит по соседнему проходу. Офицер протяжно свистит и выхватывает пистолет. Двое солдат наперерез догоняют высокого и тащат обратно, ловко загнув ему назад руки. Третий солдат хватает Геннадия. Обоих уводят, а немного помятый конвейер фильтра выпрямляется и продолжает монотонно двигаться. К обеду Геннадий не вернулся, не пришёл он и после и исчез совсем.
Всем уличённым, а было их много, давались длительные сроки наказания, по большей части 25 лет. Как тогда говорили, "на полную железку". Бывали и расстрелы. Военный суд лагеря решал эти дела без промедлений и без излишнего разбирательства. Достаточно было двух или даже одного свидетеля, которые бы сказали: "Такой-то у немцев делал то-то и то-то". Никаких иных доказательств не требовалось. Да и какие могли быть другие доказательства. Вероятно, бывали и оговоры, но выпутаться оговорённому практически было невозможно. Вообще в те дни считалось, что в известной мере виновны все побывавшие в плену. Поэтому и грань, разделяющая виновного от невиновного, была нечёткой.
Но, в общем, как мне казалось, метод фильтрации, придуманный каким-то генералом министерства внутренних дел, себя оправдал. Это генерал, несомненно, хорошо зная низменность человеческой души, смело ввёл метод самообслуживания на ниве отделения злаков от плевел и добился успеха. Примите же моё скромное поздравление. А если при такой прополке вместе с сорняками и выдернули кого-нибудь невинного, то с кем не бывает ошибок. К тому же государство при этом всё равно не в ущербе. Что же касается Геннадия, то мне неизвестно, был он действительно виновен или стал жертвой оговора. Наше с ним знакомство было непродолжительным.
Проходит недели полторы, и считается, что первая фильтрация нами пройдена. Сюда всё время присылают партии новых, а тех, чьи физиономии примелькались, отправляют дальше на восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
 продажа душевых кабин 

 плитка керамическая для пола