Я много косил у прежних хозяев, хорошо напрактиковался и косить люблю. Вообще латышской косой косить легче, чем русской. Там вся нагрузка ложится на руки, а у латышей благодаря своеобразному устройству косья с поперечиной, большую часть усилия при взмахе даешь поворотом корпуса, а не рук. Это гораздо легче, а потому и производительнее.
Луг сильно засорен камнями и кротовищами, поэтому стараюсь косить осторожно и не ослаблять внимания. Одновременно стремлюсь не сбиваться с темпа и не отставать от хозяина. Но сразу после лагеря такая нагрузка основательно дает себя знать. Начинаю выдыхаться. На мое счастье, хозяин стал устраивать частые перерывы и перекуры. С одной стороны, ему надоедает монотонная работа, с другой - хочется поговорить.
Незадолго перед обедом под каким-то предлогом на покос приходит старушечка и, поговорив с Иваном, остается здесь. Как мне думается, она хочет посмотреть хозяйским глазом на мою работу и, главным образом, на мое умение косить. Зятю, должно быть, она в этом вопросе не доверяет. По-видимому, это испытание я выдержал, так как в дальнейшем таких проверок больше не было.
Сегодня по случаю покоса, а, главное, в честь приезда хозяина обед солидный: густой молочный суп со свининой - путра, серый горох со шкварками - зирни и белые булочки. В такой торжественный день за общий стол сажают и меня. На стол собирает молодая хозяйка Тамара - бабочка лет двадцати пяти с розовым, немного глуповатым личиком и упрямо вздернутым носиком. У нее грудной ребенок и она все время вскакивает из-за стола и бежит к себе в чистую половину. После обеда - дневной отдых. Хозяева ложатся дома, а я отправляюсь на сеновал. Сон всякий хорош, но лучше, чем на сене, при слабом теплом ветерке, несущем запахи вянущей травы, пожалуй, не бывает.
После обеда работаю один, теперь уже постоянно. Хозяина больше я не вижу, кажется, он уехал на следующий же день.
Косить начинаю с рассветом и кончаю к завтраку. Иногда, смотря по погоде, и потом. Второй раз кошу по вечерней росе дотемна. После, когда скошенная трава подвянет, - ворошу, и уже совсем сухое сено сгребаю в копны. Когда набирается много копен, отвожу и укладываю в сенной сарай. Конечно, вьючить возы и укладывать сено в сарае одному несподручно, но помощников у меня нет. Только один раз, когда наползала тяжелая грозовая туча, прибежала Тамара и постояла на возу, помогая мне его навьючить. Так, недели за две с небольшим, я один заготовил в достатке на весь год лугового и клеверного сена для четырех коров, мерина и дюжины овечек.
Покос окончен, а жатву начинать еще рано - хлеб не созрел. Кажется, что стало посвободнее, но для меня это не так. Наоборот, теперь я занят больше, и старушенция меня непрерывно дергает. Теперь, когда нет постоянной работы, только и слышишь: Борис, неси воду, Борис, латай крышу, Борис, чисти уборную, Борис, стриги овец, Борис, копай канаву, Борис, неси дрова, Борис, дои коров, Борис, пеки хлеб, Борис. Борис. Борис. И так целый день. От темна до темна. Это, конечно, не означает, что я надрываюсь или бегаю запыхавшись, нет, все это я делаю не спеша, пожалуй, даже медленнее, чем при постоянной работе. Просто мне надоедает дерготня.
Когда старушка считает, что я не занят ничем капитальным - покосом, жатвой, копанием картофеля и т.п., - она объявляет себя больной, или действительно заболевает, и перекладывает на меня домашнюю работу. Так, в мои обязанности вошло еженедельное печение хлеба.
Сначала я замешиваю в квашне очень крутое тесто с оставленным от прошлого раза порядочным колобком закваски. Теста много, и месить его из-за крутости трудно. Старушка, особенно первое время, сидит и наблюдает, жалуясь на боли в спине и на разные другие болезни. Понять ее можно едоков много, а работников - только она да батрак. Тамара возится с младенцем и ни в хозяйстве, ни дома не работает. Иван во время своих кратких наездов буквально грабит хозяйство, убивая чуть не каждый раз по свинье и унося из дома по мешку с зерном или мукой для обмена на самогон. В конце недели из города приезжают взрослые дети Ельниковой - это фамилия хозяйки. Она очень любит детей и всегда мне рассказывает, как они бедствуют и голодают в городе. В хозяйстве дети тоже не делают ничего, но каждый раз увозят с собой по увесистому рюкзаку с продуктами.
Пока всходит тесто, я заготовляю длинные сухие, обязательно ольховые дрова и топлю русскую печь. Из готового теста я на столе леплю длинные массивные батоны и каждый из них четыре раза надрезаю наискось ножом. Затем, помазав их молоком с разболтанным в нем яйцом, сажаю в печь. Первые два - три раза хозяйка беспокоится за успех операции "Печение хлеба" и все время меня контролирует. В дальнейшем я пеку уже бесконтрольно. Старушка лежит у себя на чистой половине и встает только тогда, когда все готово.
Но вот по всему дому пошел чудесный запах свежего хлеба - хлеб готов. Сверху хлебы черные и блестящие, а снизу сероватые, чуть припудренные золой. Сейчас они лежат на столе, покрытые полотенцами, и источают прямо-таки райский аромат. В разрезе хлеб черный-пречерный; в России ржаной хлеб светлее. Почему это так, я не знаю, зерно ли другое, помол ли не тот, или воды столько не льют?
Хозяйка смотрит на готовые хлебы и прямо-таки благоговеет перед ними. Для нее - старой крестьянки - хлеб - это святыня. А ведь для других - это совсем не так. В глазах голодных видна лишь алчность, в глазах горожан равнодушие, а порой и пренебрежение к хлебу. Тех самых сытых горожан, обрезающих корки и бросающих черствые куски и краюхи в мусорные ведра. Как им понять древнюю просьбу земледельца, перешедшую позже в молитву "Хлеб наш насущный...". Вот только выиграло ли современное человечество от того, что, увлекаемое цивилизацией и ее благами, перестало благоговеть перед основой жизни - хлебом? В этом я не уверен.
В доме жить беспокойно. Старушка плохо спит по ночам и ни свет ни заря начинает возиться и шуметь у плиты. Колет лучину, гремит ведрами и прочее. Она потом отсыпается днем, а я не высыпаюсь. Особенно мне достается в конце недели, когда она ждет прихода своих любимых младших детей - Романа и Ольги. Тут уж она не спит и стряпает всю ночь. Роман меня не беспокоит. Это тихий, сутулый, почти горбатый парень. Приезжает он всегда утром в воскресенье и целый день ест. Наедается так, что его живот вспучивается горой, а глаза вылезают из орбит. Отлежавшись на моем топчане, он к вечеру набивает свой объемистый рюкзак. Туда отправляются пара батонов хлеба, специально для него испеченные булки и оладьи, увесистый кус сала, творог и прочее, что мать для него приготовила. Взвалив с сопением рюкзак на спину, он исчезает. Гораздо беспокойнее Ольга. Эта бойкая восемнадцатилетняя девица появляется всегда в субботний вечер. Нередко ее сопровождает солдат из легиона, причем не всегда один и тот же. Мать делает вид, что не замечает шалостей любимой дочери, поэтому, собрав им ужин, она исчезает на чистую половину. После ужина Ольга приносит пару охапок сена, кладет их на пол недалеко от моего топчана и прикрывает попонами. Там всю ночь идет возня и хихиканье. Рано утром, когда молодые крепко засыпают, старушка растапливает плиту и тихонько выпроваживает меня доить коров.
Все это мне надоедает, и я решительно заявляю, что отныне спать буду только на сеновале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89