Что она делаетъ? Что думаетъ? Значитъ, она взяла себе новаго любовника – «девятнадцати летъ», несомненно? «Если это такъ,… бойся кннжала Отелло…», а она съ легкой шепелявостью креолки замечаетъ на это: «Смешной онъ – Бонапартъ!»
Но нужно все-таки изобрести какой-нибудь предлогъ: Жозефъ Бонапартъ – въ Париже и торопитъ еесъ отъездомъ; Жюно, какъ ни пріятно ему щеголять здесь въ гусарской форме, уезжаетъ въ армію. После Кераско – Лоди, и теперь армія – въ Милане. Ее ждетъ теперь не бивуакъ, а дворецъ. Что придумаепіь? Болезнь – это старо, но болезнь, вызванная началомъ беременности, – это прелестно, и узнавъ эту новость, Бонапартъ теряетъ голову. «Я такъ виноватъ передъ тобой, – пишетъ онъ, – что не знаю, какъ искупить мою вину. Я обвиняю тебя за то, что ты сидишь въ Париже, а ты больна! Прости меня, мой добрый другъ; любовь, которую ты внушила мне, отняла у меня разсудокъ, и я никогда не верну его. Отъ этой болезни не выздоравливаютъ. Меня мучаютъ предчувствія настолько мрачныя, что я хотелъ бы только увидетъ тебя, прижать тебя къ моему сердцу и умереть вместе съ тобою… Ребенокъ, прелестный, какъ и его мать, увидетъ день въ твоихъ объятіяхъ. Несчастный, я удовольствовался бы однимъ днемъ!» И въ тотъ же вечеръ – Жозефу: «Мой другъ, я въ отчаяніи. Моя жена – все, что я люблю на этомъ свете, – больна. У меня голова идетъ кругомъ. Меня не покидаютъ ужасныя предчувствія. Умоляю тебя сказать мне, какъ обстоятъ дела, какъ ея здоровье. Если мы действительно быля съ самаго нашего детства соединены узами крови и самой нежной дружбы. то я лрошу тебя, не жалей своихъ заботъ для нея, делай для нея все – то, что сделалъ бы съ гордостью я самъ. Твое сердце не можетъ стать ноимъ, но ты одинъ можешь меня заместить. Ты – единствеяный человекъ на земле, къ которому я питаю истинную и прочную дружбу. После нея, после моей Жозефины, ты одинъ только близокъ мне. Успокой меня. Скажи мне правду. Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, какое оно горячее. Ты знаешь, что я никогда не любилъ, что Жозефина – первая женщина, которую я обожаю. Ея болезнь приводитъ меня въ отчаяніе. Все оставили меня, никто мне не пишетъ. Я одинокъ и весь во власти моихъ страховъ, моего горя. Ты тоже не пишешь мне. Если она настолько здорова, что можетъ перенести путешествіе, то я страстно желаю, чтобы она пріехала. Мне нужно видеть ее, прижать ее къ моему сердцу. Я люблю ее безумно и не могу дольше жить вдали отъ нея. Если она меня уже не любитъ, мне большне нечего делать на земле. О, мой добрый другъ, я полагаюсь на тебя! Устрой такъ, чтобы мой курьеръ не оставался и шестичасовъ въ Париже я чтобы онъ ехалъ сюда вернуть мне жизнь!..»
Онъ не можетъ больше ждать; онъ грозитъ, еслн его жена не пріедетъ, подать въ отставку, все бросить и пріехать въ Парижъ. Жозефина понимаетъ, что кончено съ отговорками; что последній предлогъ, беременность, – лучшій, который затрагиваетъ Бонапарта за самое живое ме сто, – исчезъ, если только когда-нибудь было что-нибудь похожее на беременность; что ссылками на болезнь нельзя провести Жозефа, потому что она продолжаетъ выходить, не отказывается ни отъ одного праздника и прекрасно переносйгь все развлеченія. Надо, следовательно, ехать; въ отчаяніи, вся въ слезахъ, съ плачемъ, после прощальнаго ужина въ Люксембурге она садится въ карету съ своей собакой Фортюнэ, Жозефомъ, Жюно, гражданиномъ Ипполитомъ Шарлемъ, помощникомъ генералъ-адъютанта Леклерка, и гражданкой Луизой Компуанъ. Последняя, – камеристка, – естъ за однимъ столомъ съ своей госпожей и одета совершенно такъ же, какъ. она. Ея комната, въ улице Шантерейнъ, совершенно не похожа на комнату служанки; занавесы и портьеры изь сіамеза, алебастровые шандалы на медныхъ позолоченныхъ подножкахъ, амуры и жардинъерки изъ севрскаго фарфора, комодъ regence съ медными ручками, личинками, ножками и съ доской изъ стараго мрамора делаютъ ея комнату элегаятнее комяаты ея госпожи. Что такое Луиза Компуанъ для Жозефины? – Несомненно, – только наперсница, за которой она ухаживаетъ и которой будетъ уплачивать пенсію до 1805 г., несмотря на разрывъ съ ней. Во время путешествія, очень продолжительнаго и, повидимому, нарочно затягиваемаго, Жюно принимается за m-lle Луизу, и Жозефина, – хотя г. Шарль, какъ можно судить по последующему, и не былъ для нея безразличенъ, – приходитъ, какъ разсказываютъ, въ бешенство, видя, что у нея отбиваютъ – или ей предпочитаютъ – ея фаворитку.
Выехавъ въ самомъ конце іюня (мессидоръ, IV г.), поездъ 8 іюля (20 мессидоръ) еще не въ Милане, но уже близокъ къ последнему, я Бонапартъ, вынужденный итти навстречу арміи Вурмсера, умоляетъ Жозефину прибыть къ нему въ Верону: «Ты нужна мне, – говоритъ онъ ей, – потому что я скоро сильно заболею»… Она ждетъ его темъ не менее въ Милане, куда онъ и мчится. Два дня сердечныхъ изліяній, любви, страшныхъ ласкъ. Потомъ, тотчасъ же, – тяжкій кризисъ, связанный съ Кастильоне. Никогда положеніе не было такъ серьезно, никогда опасность не была такъ велика. Речь идетъ ужъ не о томъ, удастся ли избежать пораженія, a o томъ, удастся ли избежать разгрома. И среди приказовъ, которые онъ бросаетъ, чтобы собрать свои дивизіи, среди всехъ комбинацій, которыя онъ придумываетъ, чтобы смягчить разгромъ; въ тотъ моментъ, когда онъ ставитъ на карту свое будутцее, когда счастье его начинаетъ, повидимому, изменять ему; когда Бонапартъ въ первый разъ, кажется, начинаетъ сомневаться въ самомъ себе, каждый день – письмо, длинное, любовное письмо: «0, прошу тебя, дай мне разглядеть въ тебе хотя бы некоторые изъ твоихъ недостатковъ; будь не такъ прекрасна, не такъ мила, не такъ нежна, главное, не такъ добра; главное – не будь никогда ревнива, не плачь никогда: твои слезы отнимаютъ у меня разсудокъ, жгутъ мне кровь… Пріезжай ко мне, чтобы раныпе чемъ умереть, мы могли, по крайней мере, сказать себе: мы были столько дней счастливы!»
И завтра, и после завтра и все дни, когда онъ разлученъ съ нею, – все та же безумная страсть, все тотъ же дождь поцелуевъ, осыпающій каждый изгибъ ея, боготворимаго имъ, тела!.. Чтобы побудить ее пріехать хотя бы на одну ночь, на одинъ часъ, онъ проситъ, умоляегь, приказываетъ. Она, немного более покорная, – потому что здесь, въ завоеванной Италіи, передъ лицомъ фанатизированной арміи, она смутно чувствуетъ, что онъ принадлежитъ къ расе Вождей и что надо, по крайней мере, казаться повинующейся, – делаетъ надъ собою усйліе, отправляется къ нему, и начинается это необычайное путешествіе среди полчищъ солдатъ, путешествіе беглянки и тріумфаторши, когда ее то принимаютъ, какъ повелительницу, магистраты новой Италіи, то обстреливаютъ съ австрійскихъ баттарей; переезды въ каретахъ, то и дело переворачиваюшихся, среди армій, то победоносныхъ, то разбитыхъ, – и любовь подъ бой барабановъ, бьющихъ атаку, подъ трескъ ружейной перестрелки, среди зарева бомбардируемыхъ городовъ.
Когда она съ Бонапартомъ, «онъ проводигь день въ поклоненіи ей, словно божеству; когда она уезжаетъ, онъ шлетъ гонца за гонцомъ. Изъ каждой изъ этихъ безвестныхъ деревень, названія которыхъ онъ сделаетъ безсмертными, – письма, въ которыхъ уверенія въ любви, въ доверіи, въ признательности, переплетаются съ проклятьями ревности, съ безумными ласками. Къ ней, къ любовнице уже пожившей, светской и опытной, къ ней несется крикъ его ненасытнаго чувства – совсемъ молодого, совсемъ свежаго, чувства двадцати шести летняго мужчины, жившаго до техъ поръ целомудренно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Но нужно все-таки изобрести какой-нибудь предлогъ: Жозефъ Бонапартъ – въ Париже и торопитъ еесъ отъездомъ; Жюно, какъ ни пріятно ему щеголять здесь въ гусарской форме, уезжаетъ въ армію. После Кераско – Лоди, и теперь армія – въ Милане. Ее ждетъ теперь не бивуакъ, а дворецъ. Что придумаепіь? Болезнь – это старо, но болезнь, вызванная началомъ беременности, – это прелестно, и узнавъ эту новость, Бонапартъ теряетъ голову. «Я такъ виноватъ передъ тобой, – пишетъ онъ, – что не знаю, какъ искупить мою вину. Я обвиняю тебя за то, что ты сидишь въ Париже, а ты больна! Прости меня, мой добрый другъ; любовь, которую ты внушила мне, отняла у меня разсудокъ, и я никогда не верну его. Отъ этой болезни не выздоравливаютъ. Меня мучаютъ предчувствія настолько мрачныя, что я хотелъ бы только увидетъ тебя, прижать тебя къ моему сердцу и умереть вместе съ тобою… Ребенокъ, прелестный, какъ и его мать, увидетъ день въ твоихъ объятіяхъ. Несчастный, я удовольствовался бы однимъ днемъ!» И въ тотъ же вечеръ – Жозефу: «Мой другъ, я въ отчаяніи. Моя жена – все, что я люблю на этомъ свете, – больна. У меня голова идетъ кругомъ. Меня не покидаютъ ужасныя предчувствія. Умоляю тебя сказать мне, какъ обстоятъ дела, какъ ея здоровье. Если мы действительно быля съ самаго нашего детства соединены узами крови и самой нежной дружбы. то я лрошу тебя, не жалей своихъ заботъ для нея, делай для нея все – то, что сделалъ бы съ гордостью я самъ. Твое сердце не можетъ стать ноимъ, но ты одинъ можешь меня заместить. Ты – единствеяный человекъ на земле, къ которому я питаю истинную и прочную дружбу. После нея, после моей Жозефины, ты одинъ только близокъ мне. Успокой меня. Скажи мне правду. Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, какое оно горячее. Ты знаешь, что я никогда не любилъ, что Жозефина – первая женщина, которую я обожаю. Ея болезнь приводитъ меня въ отчаяніе. Все оставили меня, никто мне не пишетъ. Я одинокъ и весь во власти моихъ страховъ, моего горя. Ты тоже не пишешь мне. Если она настолько здорова, что можетъ перенести путешествіе, то я страстно желаю, чтобы она пріехала. Мне нужно видеть ее, прижать ее къ моему сердцу. Я люблю ее безумно и не могу дольше жить вдали отъ нея. Если она меня уже не любитъ, мне большне нечего делать на земле. О, мой добрый другъ, я полагаюсь на тебя! Устрой такъ, чтобы мой курьеръ не оставался и шестичасовъ въ Париже я чтобы онъ ехалъ сюда вернуть мне жизнь!..»
Онъ не можетъ больше ждать; онъ грозитъ, еслн его жена не пріедетъ, подать въ отставку, все бросить и пріехать въ Парижъ. Жозефина понимаетъ, что кончено съ отговорками; что последній предлогъ, беременность, – лучшій, который затрагиваетъ Бонапарта за самое живое ме сто, – исчезъ, если только когда-нибудь было что-нибудь похожее на беременность; что ссылками на болезнь нельзя провести Жозефа, потому что она продолжаетъ выходить, не отказывается ни отъ одного праздника и прекрасно переносйгь все развлеченія. Надо, следовательно, ехать; въ отчаяніи, вся въ слезахъ, съ плачемъ, после прощальнаго ужина въ Люксембурге она садится въ карету съ своей собакой Фортюнэ, Жозефомъ, Жюно, гражданиномъ Ипполитомъ Шарлемъ, помощникомъ генералъ-адъютанта Леклерка, и гражданкой Луизой Компуанъ. Последняя, – камеристка, – естъ за однимъ столомъ съ своей госпожей и одета совершенно такъ же, какъ. она. Ея комната, въ улице Шантерейнъ, совершенно не похожа на комнату служанки; занавесы и портьеры изь сіамеза, алебастровые шандалы на медныхъ позолоченныхъ подножкахъ, амуры и жардинъерки изъ севрскаго фарфора, комодъ regence съ медными ручками, личинками, ножками и съ доской изъ стараго мрамора делаютъ ея комнату элегаятнее комяаты ея госпожи. Что такое Луиза Компуанъ для Жозефины? – Несомненно, – только наперсница, за которой она ухаживаетъ и которой будетъ уплачивать пенсію до 1805 г., несмотря на разрывъ съ ней. Во время путешествія, очень продолжительнаго и, повидимому, нарочно затягиваемаго, Жюно принимается за m-lle Луизу, и Жозефина, – хотя г. Шарль, какъ можно судить по последующему, и не былъ для нея безразличенъ, – приходитъ, какъ разсказываютъ, въ бешенство, видя, что у нея отбиваютъ – или ей предпочитаютъ – ея фаворитку.
Выехавъ въ самомъ конце іюня (мессидоръ, IV г.), поездъ 8 іюля (20 мессидоръ) еще не въ Милане, но уже близокъ къ последнему, я Бонапартъ, вынужденный итти навстречу арміи Вурмсера, умоляетъ Жозефину прибыть къ нему въ Верону: «Ты нужна мне, – говоритъ онъ ей, – потому что я скоро сильно заболею»… Она ждетъ его темъ не менее въ Милане, куда онъ и мчится. Два дня сердечныхъ изліяній, любви, страшныхъ ласкъ. Потомъ, тотчасъ же, – тяжкій кризисъ, связанный съ Кастильоне. Никогда положеніе не было такъ серьезно, никогда опасность не была такъ велика. Речь идетъ ужъ не о томъ, удастся ли избежать пораженія, a o томъ, удастся ли избежать разгрома. И среди приказовъ, которые онъ бросаетъ, чтобы собрать свои дивизіи, среди всехъ комбинацій, которыя онъ придумываетъ, чтобы смягчить разгромъ; въ тотъ моментъ, когда онъ ставитъ на карту свое будутцее, когда счастье его начинаетъ, повидимому, изменять ему; когда Бонапартъ въ первый разъ, кажется, начинаетъ сомневаться въ самомъ себе, каждый день – письмо, длинное, любовное письмо: «0, прошу тебя, дай мне разглядеть въ тебе хотя бы некоторые изъ твоихъ недостатковъ; будь не такъ прекрасна, не такъ мила, не такъ нежна, главное, не такъ добра; главное – не будь никогда ревнива, не плачь никогда: твои слезы отнимаютъ у меня разсудокъ, жгутъ мне кровь… Пріезжай ко мне, чтобы раныпе чемъ умереть, мы могли, по крайней мере, сказать себе: мы были столько дней счастливы!»
И завтра, и после завтра и все дни, когда онъ разлученъ съ нею, – все та же безумная страсть, все тотъ же дождь поцелуевъ, осыпающій каждый изгибъ ея, боготворимаго имъ, тела!.. Чтобы побудить ее пріехать хотя бы на одну ночь, на одинъ часъ, онъ проситъ, умоляегь, приказываетъ. Она, немного более покорная, – потому что здесь, въ завоеванной Италіи, передъ лицомъ фанатизированной арміи, она смутно чувствуетъ, что онъ принадлежитъ къ расе Вождей и что надо, по крайней мере, казаться повинующейся, – делаетъ надъ собою усйліе, отправляется къ нему, и начинается это необычайное путешествіе среди полчищъ солдатъ, путешествіе беглянки и тріумфаторши, когда ее то принимаютъ, какъ повелительницу, магистраты новой Италіи, то обстреливаютъ съ австрійскихъ баттарей; переезды въ каретахъ, то и дело переворачиваюшихся, среди армій, то победоносныхъ, то разбитыхъ, – и любовь подъ бой барабановъ, бьющихъ атаку, подъ трескъ ружейной перестрелки, среди зарева бомбардируемыхъ городовъ.
Когда она съ Бонапартомъ, «онъ проводигь день въ поклоненіи ей, словно божеству; когда она уезжаетъ, онъ шлетъ гонца за гонцомъ. Изъ каждой изъ этихъ безвестныхъ деревень, названія которыхъ онъ сделаетъ безсмертными, – письма, въ которыхъ уверенія въ любви, въ доверіи, въ признательности, переплетаются съ проклятьями ревности, съ безумными ласками. Къ ней, къ любовнице уже пожившей, светской и опытной, къ ней несется крикъ его ненасытнаго чувства – совсемъ молодого, совсемъ свежаго, чувства двадцати шести летняго мужчины, жившаго до техъ поръ целомудренно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64