Как мне рассказывали армейцы Юрий Нырков и Валентин Николаев, да они и сами писали, если бы Аркадьеву предоставили полную свободу, то результат был бы иным. До этого на уровне клубных команд ЦДСА уверенно обыгрывал «Партизан». Как бы там ни было, футбольный мир узнал о расстановке с четырьмя форвардами от венгров, которые и стали тогда олимпийскими чемпионами.
Кроме того, уже в те годы Борис Андреевич выдвигал идею комбинированной обороны – сочетания персональной защиты с зонной. Тогда упор делался на персональную опеку. И некоторые тренеры использовали так называемого «фальшивого» форварда, который уводил за собой приличного защитника в середину. Аркадьев старался избегать такого неравноценного размена.
Тем не менее после пятьдесят второго года Аркадьева лишили работы и даже книги его запретили. В «Локомотив» Бориса Андреевича пригласили не менее грозный, чем Берия, Лазарь Каганович и министр путей сообщения Борис Бещев. Борис Павлович тоже был большим поклонником футбола, имел всего на один орден Ленина меньше, чем маршал Жуков, и проработал на посту министра в итоге почти тридцать лет. Они заявили, что берут Аркадьева на поруки, что армия железнодорожников сплоченная, он в рабочем коллективе обязательно исправится и еще принесет пользу советскому футболу.
Борис Андреевич был одним из первых тренеров, считавших физическую готовность футболистов важнейшим условием успеха, и давал им большие нагрузки. Когда он набирал игроков, обязательно сначала отдавал новичков в руки врачей. Те всесторонне осматривали, делали пробы. И, надо сказать, что цель таких осмотров разительно отличалась от общепринятой. Как любил шутить сам Аркадьев, ему не подходил лозунг «техничный, хороший, но надо гальванизировать труп». Он приводил в пример лошадей. Есть лошади-фавориты, и есть– рекордсмены. Фаворит всегда находится в движении, участвует во всех соревнованиях. А рекордсмена кормят, поят, массируют, клизму делают, потом ставят на старт, он бьет рекорды и возвращается в стойло.
– Вы должны, – говорил Аркадьев, – походить на фаворитов, которые на протяжении всего сезона борются за победу.
Я-то, когда пришел, был двадцати лет отроду, к тому же команда у нас была отнюдь не звездная, многих побед добивалась за счет хорошей физики. Поэтому воспринимал нагрузки как само собой разумеющееся. Но каково было позже узнать, что он также «муштровал» свой великолепный ЦДКА. Там кроссы бежал впереди всех Валентин Николаев с секундомером, также как я в «Локомотиве». А большинство футболистов страшно ругались, особенно те, которые нарушали: Демин, Федотов. Аркадьев же тонко чувствовал момент и отвечал на «нарушения» удвоенной нагрузкой. Рассказывали даже, что иной раз на предложение пропустить по рюмочке некоторые говорили:
– Куда там! Аркаша завтра замучает нас!
Фраза, конечно же, покрепче. Мне это не грозило, я целиком отдавался футболу. Делал гимнастику даже после игры в лесу на Войковской. Более того, я изучил своих соперников на позиции, знал, кто из полузащитников выпивает, и с подачи Аркадьева поступал, как сейчас кажется, довольно жестоко. Валтузил по всему полю, делал рывки, ускорения. Один футболист (не буду называть его имени) как-то раз даже взмолился:
– Бубука, прекрати, у меня семья, дети, помру же на поле. В общем, хватало их минут на семьдесят-восемьдесят. Как говорил Аркадьев: «Валентин, твои меха позволяют заставить любого игрока в Союзе и за рубежом минут за двадцать до окончания игры прекратить свое существование на поле». У меня объем легких был как у пловца – семь тысяч двести. Только два человека могли со мной соревноваться – это Витя Царев, и Коля Синюков. Тоже были выносливые, носились со мной от начала до конца. Так что, в Хосте на сборах кросс до Сочи и обратно я бежал впереди команды. А Аркадьев ехал сзади на клубном автобусе, следил и еще прикрывал, чтобы машины не наехали. Позже писали про знаменитую «тропу смерти» Лобановского в Ялте. У нас тоже были «тещин язык», «тягуны», и преодолевали мы их не гладким бегом, а с прыжком на третий шаг. Были и чистые кроссы на двенадцать километров.
Даже на выездах в пути Борис Андреевич не позволял нам расслабляться. У нас был свой вагон тридцать восьмого года выпуска. У каждого – персональная койка. Вагон прицепляли к удобному для нас поезду. Если он приходил в Киев, допустим, в шесть утра, нас это не волновало. Вагон вместе с нами отгоняли на запасные пути, и мы продолжали спать часов до девяти. А потом к вокзалу подавали автобус, и мы направлялись в гостиницу – свежие, готовые тренироваться. Так вот, если поезд останавливался больше, чем на двадцать минут, Аркадьев отправлял нас на пробежку по шпалам или по какой-нибудь дорожке – минут семь туда и обратно. Тогда электропоездов не было, в паровозы воду заправляли. Мы как прибежим радостные, «коллеги»-машинисты сразу открывают кран, и выливают на нас ушат холодной воды. А один раз во время длинного перегона тренер Владимир Иванович Горохов запустил нас по вагону. Комплекс упражнений в движении: бегаем туда-сюда по вагону, высоко поднимая бедро.
Поразительно, но настоящий фанатик физических нагрузок Борис Андреевич был очень эрудированным и интеллигентным человеком. Он вместе с братом заканчивал Художественную академию в Москве и прекрасно рисовал сам. Когда мы приезжали в Ленинград, он водил нас по музеям, показывал картины, объяснял какие-то тонкости. Однажды в Русском музее остановил нас возле знаменитой картины Брюллова «Последний день Помпеи» и задал задачку: найти нечто нереальное на этом полотне. Мы во все глаза смотрели, искали, двадцать два человека ни фига найти не могли – рама, картина, краски, Помпея. Он сам же и ответил:
– Посмотрите, кругом пепел, все грязные, а патрициев чистеньких несут в белых туниках.
В пятьдесят пятом году, перед отлетом в Индонезию, он укоризненно говорил:
– Я знаю, вы, барахольщики, едете за барахлом. А я возьму краски, карандаши и буду делать зарисовки.
И стоит отметить, что он всеми силами пытался привить нам не только футбольную тактическую грамотность, но и художественный вкус. В Азию летели ночью, все спали. И вдруг нас будит какой-то неземной Аркадьев.
– Друзья мои! – кричит. – Посмотрите, какой восход солнца! Мы испуганно протираем глаза, смотрим в иллюминатор, а там действительно из моря выплывает эта розовая махина. Мы же все были дети войны. Пришли по большей части от станка – у кого семь классов, у кого и того меньше. Кто-то пропускал, вообще не учился. А он даже матом никогда не ругался. Многих игроков называл на «вы». «А вы, молодой человек, допустили грубейшую ошибку. Я вам говорил не бросаться, а вы…». И все равно мы находили общий язык: не потому, что он опускался до нашего уровня, а благодаря тому, что мы неосознанно тянулись за ним. Я слышал, в принципе, от него матерные слова, но в стихотворной форме. Он утверждал, что это строчки его любимого поэта Александра Блока. Так это или нет – не знаю, но звучало красиво и дерзко. У него всегда был под рукой томик Блока, правда, один и тот же. И каково же было влияние этого человека, что мне, выросшему среди расшибалочки и заводских стружек, пятьдесят лет назад навсегда врезались в память строки:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели,
Молчали желтые и синие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Кроме того, уже в те годы Борис Андреевич выдвигал идею комбинированной обороны – сочетания персональной защиты с зонной. Тогда упор делался на персональную опеку. И некоторые тренеры использовали так называемого «фальшивого» форварда, который уводил за собой приличного защитника в середину. Аркадьев старался избегать такого неравноценного размена.
Тем не менее после пятьдесят второго года Аркадьева лишили работы и даже книги его запретили. В «Локомотив» Бориса Андреевича пригласили не менее грозный, чем Берия, Лазарь Каганович и министр путей сообщения Борис Бещев. Борис Павлович тоже был большим поклонником футбола, имел всего на один орден Ленина меньше, чем маршал Жуков, и проработал на посту министра в итоге почти тридцать лет. Они заявили, что берут Аркадьева на поруки, что армия железнодорожников сплоченная, он в рабочем коллективе обязательно исправится и еще принесет пользу советскому футболу.
Борис Андреевич был одним из первых тренеров, считавших физическую готовность футболистов важнейшим условием успеха, и давал им большие нагрузки. Когда он набирал игроков, обязательно сначала отдавал новичков в руки врачей. Те всесторонне осматривали, делали пробы. И, надо сказать, что цель таких осмотров разительно отличалась от общепринятой. Как любил шутить сам Аркадьев, ему не подходил лозунг «техничный, хороший, но надо гальванизировать труп». Он приводил в пример лошадей. Есть лошади-фавориты, и есть– рекордсмены. Фаворит всегда находится в движении, участвует во всех соревнованиях. А рекордсмена кормят, поят, массируют, клизму делают, потом ставят на старт, он бьет рекорды и возвращается в стойло.
– Вы должны, – говорил Аркадьев, – походить на фаворитов, которые на протяжении всего сезона борются за победу.
Я-то, когда пришел, был двадцати лет отроду, к тому же команда у нас была отнюдь не звездная, многих побед добивалась за счет хорошей физики. Поэтому воспринимал нагрузки как само собой разумеющееся. Но каково было позже узнать, что он также «муштровал» свой великолепный ЦДКА. Там кроссы бежал впереди всех Валентин Николаев с секундомером, также как я в «Локомотиве». А большинство футболистов страшно ругались, особенно те, которые нарушали: Демин, Федотов. Аркадьев же тонко чувствовал момент и отвечал на «нарушения» удвоенной нагрузкой. Рассказывали даже, что иной раз на предложение пропустить по рюмочке некоторые говорили:
– Куда там! Аркаша завтра замучает нас!
Фраза, конечно же, покрепче. Мне это не грозило, я целиком отдавался футболу. Делал гимнастику даже после игры в лесу на Войковской. Более того, я изучил своих соперников на позиции, знал, кто из полузащитников выпивает, и с подачи Аркадьева поступал, как сейчас кажется, довольно жестоко. Валтузил по всему полю, делал рывки, ускорения. Один футболист (не буду называть его имени) как-то раз даже взмолился:
– Бубука, прекрати, у меня семья, дети, помру же на поле. В общем, хватало их минут на семьдесят-восемьдесят. Как говорил Аркадьев: «Валентин, твои меха позволяют заставить любого игрока в Союзе и за рубежом минут за двадцать до окончания игры прекратить свое существование на поле». У меня объем легких был как у пловца – семь тысяч двести. Только два человека могли со мной соревноваться – это Витя Царев, и Коля Синюков. Тоже были выносливые, носились со мной от начала до конца. Так что, в Хосте на сборах кросс до Сочи и обратно я бежал впереди команды. А Аркадьев ехал сзади на клубном автобусе, следил и еще прикрывал, чтобы машины не наехали. Позже писали про знаменитую «тропу смерти» Лобановского в Ялте. У нас тоже были «тещин язык», «тягуны», и преодолевали мы их не гладким бегом, а с прыжком на третий шаг. Были и чистые кроссы на двенадцать километров.
Даже на выездах в пути Борис Андреевич не позволял нам расслабляться. У нас был свой вагон тридцать восьмого года выпуска. У каждого – персональная койка. Вагон прицепляли к удобному для нас поезду. Если он приходил в Киев, допустим, в шесть утра, нас это не волновало. Вагон вместе с нами отгоняли на запасные пути, и мы продолжали спать часов до девяти. А потом к вокзалу подавали автобус, и мы направлялись в гостиницу – свежие, готовые тренироваться. Так вот, если поезд останавливался больше, чем на двадцать минут, Аркадьев отправлял нас на пробежку по шпалам или по какой-нибудь дорожке – минут семь туда и обратно. Тогда электропоездов не было, в паровозы воду заправляли. Мы как прибежим радостные, «коллеги»-машинисты сразу открывают кран, и выливают на нас ушат холодной воды. А один раз во время длинного перегона тренер Владимир Иванович Горохов запустил нас по вагону. Комплекс упражнений в движении: бегаем туда-сюда по вагону, высоко поднимая бедро.
Поразительно, но настоящий фанатик физических нагрузок Борис Андреевич был очень эрудированным и интеллигентным человеком. Он вместе с братом заканчивал Художественную академию в Москве и прекрасно рисовал сам. Когда мы приезжали в Ленинград, он водил нас по музеям, показывал картины, объяснял какие-то тонкости. Однажды в Русском музее остановил нас возле знаменитой картины Брюллова «Последний день Помпеи» и задал задачку: найти нечто нереальное на этом полотне. Мы во все глаза смотрели, искали, двадцать два человека ни фига найти не могли – рама, картина, краски, Помпея. Он сам же и ответил:
– Посмотрите, кругом пепел, все грязные, а патрициев чистеньких несут в белых туниках.
В пятьдесят пятом году, перед отлетом в Индонезию, он укоризненно говорил:
– Я знаю, вы, барахольщики, едете за барахлом. А я возьму краски, карандаши и буду делать зарисовки.
И стоит отметить, что он всеми силами пытался привить нам не только футбольную тактическую грамотность, но и художественный вкус. В Азию летели ночью, все спали. И вдруг нас будит какой-то неземной Аркадьев.
– Друзья мои! – кричит. – Посмотрите, какой восход солнца! Мы испуганно протираем глаза, смотрим в иллюминатор, а там действительно из моря выплывает эта розовая махина. Мы же все были дети войны. Пришли по большей части от станка – у кого семь классов, у кого и того меньше. Кто-то пропускал, вообще не учился. А он даже матом никогда не ругался. Многих игроков называл на «вы». «А вы, молодой человек, допустили грубейшую ошибку. Я вам говорил не бросаться, а вы…». И все равно мы находили общий язык: не потому, что он опускался до нашего уровня, а благодаря тому, что мы неосознанно тянулись за ним. Я слышал, в принципе, от него матерные слова, но в стихотворной форме. Он утверждал, что это строчки его любимого поэта Александра Блока. Так это или нет – не знаю, но звучало красиво и дерзко. У него всегда был под рукой томик Блока, правда, один и тот же. И каково же было влияние этого человека, что мне, выросшему среди расшибалочки и заводских стружек, пятьдесят лет назад навсегда врезались в память строки:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели,
Молчали желтые и синие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48