– Так и сделаем сразу же после завтрака.
– Спасибо, – сказал старик. – У нас все получится просто прекрасно, – добавил он более для миссис Тибодо и миссис Ливоди, как мне показалось. – Просто прекрасно. С того самого момента, как люди оставят нас в покое, – подчеркнул он.
После завтрака я взяла портновские ножницы и постаралась побольше срезать его длинных жалких волос. Они так свалялись и были заражены вшами, что мне пришлось промыть голову старика шампунем и специальным препаратом, составленным бабушкой Катрин против вшей, плошиц и других мелких насекомых. Дед послушно сидел с закрытыми глазами и с благодарной улыбкой на губах все время, пока я работала. Я подрезала бороду и выстригла волосы из ушей и ноздрей, затем подровняла брови. Когда я закончила и отошла назад, чтобы взглянуть на деда, то была удивлена и горда результатом своего труда. Сейчас при взгляде на деда можно было понять, почему бабушка Катрин или любая другая женщина могла увлечься им в те годы, когда он был молод. В глазах его все еще сохранялся веселый молодой блеск, крепкие скулы и челюсти придавали лицу классические, красивые очертания. Дед рассматривал свое отражение в осколке разбитого зеркала.
– Ну что ж, сойдет. Посмотри-ка сюда. Кто это? Спорим, ты не знала, что твой дед был просто кинозвездой, – заявил старик. – Спасибо, Руби. – Он хлопнул в ладоши. – Хорошо. Мне, пожалуй, нужно выйти на крыльцо и встречать, как подобает, прибывающих на похороны, – заявил он, обошел дом и устроился в одной из качалок на галерее, чтобы изображать мужа, потерявшего жену, хотя большинство людей знали, что он и бабушка Катрин не жили вместе уже долгие годы.
Тем не менее я начала подумывать, не смогу ли помочь ему измениться. Иногда такие трагические события, как это, заставляют людей более серьезно задуматься о своей жизни. Мне казалось, я слышу слова бабушки Катрин: «У тебя есть хороший шанс превратить лягушку-быка в прекрасного принца». А может быть, дедушке Джеку и нужен был такой шанс. В конце концов, размышляла я, убирая клочки волос, нападавших вокруг бочки, нравится мне это или нет, но дед – единственный мой родственник из кайенов.
Пришедших на похороны людей было даже больше, чем накануне. Непрерывный поток кайенов прибывал с расстояния многих миль вокруг, чтобы выразить последнюю дань уважения бабушке Катрин, чья репутация распространилась значительно дальше по округу Тербон и окружающему его району, чем я себе представляла. И многие из тех, что прибыли, рассказывали прекрасные истории о бабушке, о ее практической мудрости, ее чудодейственном прикосновении, ее замечательных снадобьях и ее умении давать людям надежду.
– Да что там говорить! Когда твоя бабушка входила в комнату, полную испуганных и растерянных людей, обеспокоенных состоянием их родственника, создавалось впечатление, будто кто-то зажег во тьме свечу, дорогая Руби, – сказала мне миссис Аллард из Лафайетта. – Нам будет недоставать ее, ужасно недоставать.
Люди вокруг нее закивали головами и выразили мне свои соболезнования. Я поблагодарила их за добрые слова и наконец поднялась, чтобы что-нибудь выпить и перекусить. Я бы никогда не подумала, что просто сидеть около гроба и приветствовать пришедших попрощаться с бабушкой столь изнурительное занятие, но непрерывное эмоциональное напряжение взымало намного большую дань, чем можно было предположить.
Дедушка Джек, хотя и не пил с утра, устроил шумный прием на парадной галерее. Время от времени он громко возмущался или выдавал что-нибудь на свои излюбленные темы: «Эти проклятые подъемные краны, вздымающие свои головы над болотом, изменяющие вид местности, который оставался неизменным в течение сотен лет, и ради чего? Просто чтобы сделать какого-то жирного креольского нефтедобытчика в Новом Орлеане богатым. Я говорю, мы выживем их всех отсюда, я говорю…»
Я вышла через заднюю дверь и закрыла ее за собой. Конечно, приятно, что столько людей пришло выразить свое уважение бабушке и утешить нас, но как это оказалось тяжело вынести. Каждый раз, когда кто-то подходил, чтобы пожать мне руку или поцеловать в щеку, это вызывало слезы на моих глазах и сдавливало горло до того, что оно начало болеть сильнее, чем при простудах. Каждый мускул в моем теле был натянут, как стальная проволока, от потрясения, вызванного кончиной бабушки. Я немного прошлась в направлении канала и почувствовала, что голова моя закружилась.
– Ох, – простонала я, поднимая руки ко лбу, и готова была упасть. Но неожиданно пара крепких рук подхватила меня и удержала на ногах.
– Осторожно, – проговорил знакомый голос. На мгновение я позволила себе опереться на плечо подошедшего, а потом открыла глаза и увидела Поля. – Тебе лучше присесть вот здесь, у этого камня, – сказал он, направляя меня к валуну. Мы часто сидели с Полем на этом валуне и бросали мелкие камешки в воду, считая расходившиеся круги.
– Спасибо, – ответила я и позволила Полю подвести меня к камню. Парень быстро сел рядом со мной и взял в рот стебелек болотной травинки.
– Прости, что не пришел вчера, думал, что вокруг тебя будет так много народу… – Поль улыбнулся. – Хотя нельзя сказать, что сегодня меньше. Твоя бабушка была хорошо известна и очень любима на протоке.
– Я знаю. Но до нынешнего дня не могла оценить, до какой степени она была любима, – проговорила я.
– Так обычно и бывает. Мы не понимаем, какое большое значение имеет кто-то, пока этот человек не покинет нас, – ответил Поль, и скрытое значение его слов отразилось в его теплом взгляде.
– О Поль, она ушла, моя Grandmere ушла, – воскликнула я, падая в его объятия и начиная плакать по-настоящему. Поль отбросил назад мои волосы, и когда я взглянула на него, то увидела, что в его глазах стояли слезы, как будто моя боль передалась и ему.
– Я хотел бы быть здесь, когда все случилось, – сказал он. – Я хотел бы быть рядом с тобой.
Мне пришлось дважды проглотить комок в горле, прежде чем я смогла вновь заговорить.
– Я никогда не хотела прогонять тебя прочь, Поль. Мне пришлось говорить те слова, и они разрывали мне сердце.
– Тогда почему ты это сделала? – тихо спросил парень. В его глазах было столько боли. Я могла понять, каково это для него, и могла заметить выступившие на его глазах слезы. Как несправедливо! Почему мы двое должны страдать так ужасно за грехи наших родителей? – думалось мне.
– Почему ты это сделала, Руби, почему? – спрашивал Поль, он молил об ответе. Я понимала его смятение. Мои слова, слова, сказанные недалеко от этого места, были так неожиданны, так внезапны, они заставили его сомневаться в реальности. Гнев был единственным способом, который помог ему справиться с такой неожиданностью, такой бессмысленной неожиданностью.
Я отвернулась от Поля и закусила нижнюю губу. Мой рот хотел дать свободу словам и оправдать мой поступок.
– Дело не в том, что я не любила тебя, Поль, – начала я медленно. И вновь повернулась лицом к другу. Воспоминания о наших недавних поцелуях и обещаниях обреченными мотыльками пропорхали на свечу моего жгучего отчаяния. – И не в том, что не люблю, – добавила я тихо.
– Тогда в чем же? Что это могло быть? – быстро спросил он.
Мое сердце, разрываемое горем и такое усталое от печали, начало стучать, как массивная, тяжелая бочка, так медленно, как ужасные барабаны в траурных процессиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Спасибо, – сказал старик. – У нас все получится просто прекрасно, – добавил он более для миссис Тибодо и миссис Ливоди, как мне показалось. – Просто прекрасно. С того самого момента, как люди оставят нас в покое, – подчеркнул он.
После завтрака я взяла портновские ножницы и постаралась побольше срезать его длинных жалких волос. Они так свалялись и были заражены вшами, что мне пришлось промыть голову старика шампунем и специальным препаратом, составленным бабушкой Катрин против вшей, плошиц и других мелких насекомых. Дед послушно сидел с закрытыми глазами и с благодарной улыбкой на губах все время, пока я работала. Я подрезала бороду и выстригла волосы из ушей и ноздрей, затем подровняла брови. Когда я закончила и отошла назад, чтобы взглянуть на деда, то была удивлена и горда результатом своего труда. Сейчас при взгляде на деда можно было понять, почему бабушка Катрин или любая другая женщина могла увлечься им в те годы, когда он был молод. В глазах его все еще сохранялся веселый молодой блеск, крепкие скулы и челюсти придавали лицу классические, красивые очертания. Дед рассматривал свое отражение в осколке разбитого зеркала.
– Ну что ж, сойдет. Посмотри-ка сюда. Кто это? Спорим, ты не знала, что твой дед был просто кинозвездой, – заявил старик. – Спасибо, Руби. – Он хлопнул в ладоши. – Хорошо. Мне, пожалуй, нужно выйти на крыльцо и встречать, как подобает, прибывающих на похороны, – заявил он, обошел дом и устроился в одной из качалок на галерее, чтобы изображать мужа, потерявшего жену, хотя большинство людей знали, что он и бабушка Катрин не жили вместе уже долгие годы.
Тем не менее я начала подумывать, не смогу ли помочь ему измениться. Иногда такие трагические события, как это, заставляют людей более серьезно задуматься о своей жизни. Мне казалось, я слышу слова бабушки Катрин: «У тебя есть хороший шанс превратить лягушку-быка в прекрасного принца». А может быть, дедушке Джеку и нужен был такой шанс. В конце концов, размышляла я, убирая клочки волос, нападавших вокруг бочки, нравится мне это или нет, но дед – единственный мой родственник из кайенов.
Пришедших на похороны людей было даже больше, чем накануне. Непрерывный поток кайенов прибывал с расстояния многих миль вокруг, чтобы выразить последнюю дань уважения бабушке Катрин, чья репутация распространилась значительно дальше по округу Тербон и окружающему его району, чем я себе представляла. И многие из тех, что прибыли, рассказывали прекрасные истории о бабушке, о ее практической мудрости, ее чудодейственном прикосновении, ее замечательных снадобьях и ее умении давать людям надежду.
– Да что там говорить! Когда твоя бабушка входила в комнату, полную испуганных и растерянных людей, обеспокоенных состоянием их родственника, создавалось впечатление, будто кто-то зажег во тьме свечу, дорогая Руби, – сказала мне миссис Аллард из Лафайетта. – Нам будет недоставать ее, ужасно недоставать.
Люди вокруг нее закивали головами и выразили мне свои соболезнования. Я поблагодарила их за добрые слова и наконец поднялась, чтобы что-нибудь выпить и перекусить. Я бы никогда не подумала, что просто сидеть около гроба и приветствовать пришедших попрощаться с бабушкой столь изнурительное занятие, но непрерывное эмоциональное напряжение взымало намного большую дань, чем можно было предположить.
Дедушка Джек, хотя и не пил с утра, устроил шумный прием на парадной галерее. Время от времени он громко возмущался или выдавал что-нибудь на свои излюбленные темы: «Эти проклятые подъемные краны, вздымающие свои головы над болотом, изменяющие вид местности, который оставался неизменным в течение сотен лет, и ради чего? Просто чтобы сделать какого-то жирного креольского нефтедобытчика в Новом Орлеане богатым. Я говорю, мы выживем их всех отсюда, я говорю…»
Я вышла через заднюю дверь и закрыла ее за собой. Конечно, приятно, что столько людей пришло выразить свое уважение бабушке и утешить нас, но как это оказалось тяжело вынести. Каждый раз, когда кто-то подходил, чтобы пожать мне руку или поцеловать в щеку, это вызывало слезы на моих глазах и сдавливало горло до того, что оно начало болеть сильнее, чем при простудах. Каждый мускул в моем теле был натянут, как стальная проволока, от потрясения, вызванного кончиной бабушки. Я немного прошлась в направлении канала и почувствовала, что голова моя закружилась.
– Ох, – простонала я, поднимая руки ко лбу, и готова была упасть. Но неожиданно пара крепких рук подхватила меня и удержала на ногах.
– Осторожно, – проговорил знакомый голос. На мгновение я позволила себе опереться на плечо подошедшего, а потом открыла глаза и увидела Поля. – Тебе лучше присесть вот здесь, у этого камня, – сказал он, направляя меня к валуну. Мы часто сидели с Полем на этом валуне и бросали мелкие камешки в воду, считая расходившиеся круги.
– Спасибо, – ответила я и позволила Полю подвести меня к камню. Парень быстро сел рядом со мной и взял в рот стебелек болотной травинки.
– Прости, что не пришел вчера, думал, что вокруг тебя будет так много народу… – Поль улыбнулся. – Хотя нельзя сказать, что сегодня меньше. Твоя бабушка была хорошо известна и очень любима на протоке.
– Я знаю. Но до нынешнего дня не могла оценить, до какой степени она была любима, – проговорила я.
– Так обычно и бывает. Мы не понимаем, какое большое значение имеет кто-то, пока этот человек не покинет нас, – ответил Поль, и скрытое значение его слов отразилось в его теплом взгляде.
– О Поль, она ушла, моя Grandmere ушла, – воскликнула я, падая в его объятия и начиная плакать по-настоящему. Поль отбросил назад мои волосы, и когда я взглянула на него, то увидела, что в его глазах стояли слезы, как будто моя боль передалась и ему.
– Я хотел бы быть здесь, когда все случилось, – сказал он. – Я хотел бы быть рядом с тобой.
Мне пришлось дважды проглотить комок в горле, прежде чем я смогла вновь заговорить.
– Я никогда не хотела прогонять тебя прочь, Поль. Мне пришлось говорить те слова, и они разрывали мне сердце.
– Тогда почему ты это сделала? – тихо спросил парень. В его глазах было столько боли. Я могла понять, каково это для него, и могла заметить выступившие на его глазах слезы. Как несправедливо! Почему мы двое должны страдать так ужасно за грехи наших родителей? – думалось мне.
– Почему ты это сделала, Руби, почему? – спрашивал Поль, он молил об ответе. Я понимала его смятение. Мои слова, слова, сказанные недалеко от этого места, были так неожиданны, так внезапны, они заставили его сомневаться в реальности. Гнев был единственным способом, который помог ему справиться с такой неожиданностью, такой бессмысленной неожиданностью.
Я отвернулась от Поля и закусила нижнюю губу. Мой рот хотел дать свободу словам и оправдать мой поступок.
– Дело не в том, что я не любила тебя, Поль, – начала я медленно. И вновь повернулась лицом к другу. Воспоминания о наших недавних поцелуях и обещаниях обреченными мотыльками пропорхали на свечу моего жгучего отчаяния. – И не в том, что не люблю, – добавила я тихо.
– Тогда в чем же? Что это могло быть? – быстро спросил он.
Мое сердце, разрываемое горем и такое усталое от печали, начало стучать, как массивная, тяжелая бочка, так медленно, как ужасные барабаны в траурных процессиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114