Она откинулась на спинку стула и вновь вздохнула, будто тяжкий груз стал спадать с ее плеч и сердца.
– Grandmere, независимо от того, что ты сделала, независимо от того, что расскажешь мне, я буду всегда любить тебя так же, как любила, – заверила я бабушку.
Она мягко улыбнулась, а потом вновь стала задумчивой и серьезной.
– Правда состоит в том, Руби, что я не смогла бы продолжать жить, у меня не хватило бы сил, даже духовных сил, ради которых я была рождена, если бы тебя не было со мной все эти годы. Ты была моим спасением и моей надеждой. Ты и сейчас для меня спасение и надежда. Однако теперь, когда я все ближе и ближе подхожу к концу моих дней на этой земле, ты должна покинуть протоку и отправиться туда, где твое настоящее место.
– А где оно, Grandmere?
– В Новом Орлеане.
– Это из-за моей живописи? – кивнула я в ожидании ответа. Бабушка много раз и раньше говорила мне об этом.
– Не только из-за твоего таланта, – ответила она и, подавшись вперед, продолжала: – После того как Габриэль попала в беду с отцом Поля Тейта, она стала очень замкнутой и полюбила уединение. Она больше не хотела посещать школу, как бы я ее ни умоляла, так что, кроме людей, приходивших к нам, она не встречалась ни с кем. В какой-то мере она стала диким созданием, естественной частью протоки, отшельницей, живущей в гармонии с природой и любящей все ее проявления.
И Природа приняла ее в свои объятия. Красивые птицы, которых она любила, любили ее. Часто, выглянув из окна, я видела, как болотные ястребы стерегли ее, перелетая с дерева на дерево, следуя за ней вдоль канала.
Когда она возвращалась с прогулки, длившейся большую часть второй половины дня, в ее волосы всегда были вплетены красивые дикие цветы. Габриэль могла часами просиживать у воды, ослепленная ее приливами и течением, загипнотизированная пением птиц. Я начала думать, что лягушки, собиравшиеся вокруг нее, действительно с ней беседовали.
Ничто не наносило ей вреда. Даже аллигаторы поддерживали почтительное расстояние, выставив из воды свои глаза, чтобы только наблюдать за ней, когда она прогуливалась вдоль берегов болота. Будто болото и все его дикие обитатели считали ее своей сестрой.
– Она имела привычку брать нашу пирогу и управлялась с шестом не хуже своего отца. А путь она знала, безусловно, лучше его – никогда не натыкалась на мели и коряги. Она уходила в глубь болота, в места, редко посещаемые человеком. Если бы она захотела, то стала бы лучшим проводником по болоту, намного лучшим, чем даже Джек, – рассказывала бабушка.
– С течением времени Габриэль еще больше похорошела. Казалось, она пропитывалась красотой окружающей ее природы. Лицо напоминало распустившийся цветок, фигура стала нежной, как лепестки роз, глаза яркими, как солнечный свет, в полдень струящийся сквозь золотарник. Она ступала по земле легче болотных оленей, которые никогда не боялись ее и подходили вплотную. Я сама видела, как она гладила их по голове, – сказала бабушка, тепло улыбаясь, глубоко погруженная в свои воспоминания, воспоминания, которые я стремилась разделить с ней.
– Для моих ушей ничего не звучало милее, чем смех Габриэль, никакие драгоценности не сверкали ярче, чем сверкала ее нежная улыбка. Когда я была маленькой девочкой, значительно моложе, чем ты теперь, мой дедушка рассказывал мне историю о так называемых болотных феях, нимфах, которые жили в глубине протоки и показывались только тем, у кого было самое чистое сердце. Как я мечтала увидеть хоть одну. И конечно, мне это не удалось, но думаю, ближе всего к этой мечте была моя собственная дочка, моя Габриэль, – проговорила бабушка и вытерла со щеки одинокую слезинку.
Она глубоко вздохнула, откинулась назад и продолжала:
– Спустя немногим более двух лет после истории с мистером Тейтом очень красивый молодой креол прибыл из Нового Орлеана вместе со своим отцом стрелять на болоте уток. В городе они вскоре услышали о твоем деде, который, отдадим дьяволу должное, – продолжала бабушка, – был лучшим проводником на этой протоке.
– Этот молодой человек, Пьер Дюма, влюбился в твою мать, как только увидел ее выходящей из топей с птенцом рисового трупиала на плече. Ее волосы были длинными, до середины спины, и потемнели до красновато-каштанового цвета. У Габриэль были мои глаза – цвета воронова крыла, смуглая кожа Джека и зубы белее клавиш абсолютно нового аккордеона. Многие молодые люди, которым случалось проходить мимо и видеть ее, теряли покой, но Габриэль стала опасаться мужчин. Когда кто-нибудь из них останавливался поговорить с ней, она обычно просто коротко смеялась и исчезала так быстро, что парень, наверное, думал, будто она и вправду была болотным духом, одной из фей моего дедушки, – улыбнулась своим словам бабушка Катрин. – Но почему-то она не убежала от Пьера Дюма. О, это был высокий, эффектный и элегантно одетый молодой человек, но позже Габриэль сказала мне, что увидела что-то доброе и любящее в его лице и не почувствовала угрозы. Ну а я никогда не видела молодого человека, сраженного так быстро, как был сражен молодой Пьер Дюма. Если бы он мог в тот момент сбросить свою дорогую одежду и уйти в болота жить там с Габриэль, он бы так и поступил.
– Но дело заключалось в том, что он уже немногим более двух лет был женат. Семья Дюма – одна из наиболее старинных и богатых в Новом Орлеане, – заметила бабушка. – Эти семьи очень строго охраняют свою родословную. Браки хорошо продуманны и устраиваются так, чтобы поддерживать положение в обществе и защитить голубую кровь. Молодая жена Пьера, конечно же, происходила из глубоко уважаемой состоятельной старой креольской семьи.
Однако, к великой досаде отца Пьера, Шарля Дюма, жена его сына не могла зачать ребенка. Перспектива остаться без наследника пугала Шарля Дюма, да и самого Пьера. Но они были ревностными католиками, и о разводе не могло для них быть и речи. Невозможным представлялось и усыновление ребенка, потому что Шарль Дюма хотел, чтобы в венах всех его внуков текла кровь их рода.
Неделя за неделей по выходным дням Пьер Дюма и его отец, а чаще один Пьер, приезжали в Хуму и отправлялись охотиться на уток. Молодой человек стал больше проводить время с Габриэль, чем с Джеком. Естественно, я была очень обеспокоена. Даже если бы Пьер не был женат, его отец не захотел бы, чтобы сын привез домой дикую кайенскую девушку без древней родословной. Я предупредила об этом Габриэль, но она лишь взглянула на меня и улыбнулась, будто я пыталась остановить ветер.
«Пьер никогда не сделает ничего такого, что принесет мне страдание», – утверждала она. Вскоре молодой человек стал приезжать, даже не делая вида, что его цель – Джек и охота. Они с Габриэль упаковывали ленч и уезжали на пироге в глубь болота, в места, известные только моей девочке.
Бабушка сделала паузу и опять посмотрела на свои руки. Когда она спустя несколько минут вновь подняла глаза, они были наполнены болью.
– На этот раз Габриэль не сказала мне, что беременна. В этом не было нужды. Я и сама узнала все по ее лицу, а вскоре и по изменившейся фигуре. Когда я прямо спросила ее об этом, она просто улыбнулась и ответила, что хочет иметь младенца от Пьера, ребенка, которого она вырастит на протоке, чтобы он любил мир болот так же сильно, как она сама. Она заставила меня дать обещание, что в любом случае я должна непременно устроить так, чтобы ее ребенок жил здесь и научился любить те вещи, которые любит она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114