А родители-то на Кавказе. Почему же он оказался так далеко? Преступные его связи не могли возникнуть еще там, в родном городе, и привести сюда. Алек явно из хорошей, честной семьи. Значит, они возникли уже здесь. Но как здесь оказался сам Алек? Убежал из дому? Почему? Он любит родителей. Может быть, попал в какую-то историю? Или несчастная любовь? Нет, из-за этого не бегут из дому. Алек сказал: «Красивая женщина». Но он ее назвал «опасностью», так о любви не говорят, даже несчастной. Видимо, «красивая женщина» встретилась ему позже. Итак, почему же Алек оказался так далеко от дома? Если он не убежал из дому, то, может быть, приехал в Москву или в Борек к кому-то в гости? Или учиться, поступать в институт? Но если он приехал в гости, то был бы в какой-то семье или у друзей; тут случайным, а тем более преступным связям возникнуть трудно. А вот если он приехал поступать в институт, один, в чужой город, тут все может произойти. Сколько таких случаев он, Сергей, знает! Куда же приехал Алек: в Москву или в Борек? Где его путь вдруг пересекся с путем того, главного, самого опасного, человека? И на что Алека поддели, на какой крючок? Вот тут, пожалуй, очень к месту будет «красивая женщина», ну и «глупая гордость», конечно.
Да, опять перед Сергеем человеческая трагедия, опять чья-то измятая, исковерканная судьба! И снова тот знакомый уже случай, когда надо бороться не столько против, сколько за человека. А за этого паренька стоит бороться, даже с ним самим.
– Да ты слышишь меня? – обратился к нему Лобанов.
– Что ты говоришь? – откликнулся Сергей.
– Я говорю: ты еще компота хочешь?
– Нет, нет, пошли.
Выйдя из столовой, они закурили и медленно стали подниматься по лестнице.
– Мне тут пришла в голову одна мысль, – сказал Лобанов. – По-моему, перспективная. Вот этот самый чемодан, за которым пришел Алек… И те двое с чемоданом на вокзале… Так?..
– Пожалуй. А дальше? – поинтересовался Сергей.
– А дальше вот что получается. Семенов, которого опознал Колосков, следил от вокзала за теми двумя. А потом Алек приходит к нему за чемоданом. Ерунда?
– М-да. Непонятно.
– Так, может, это не Семенов следил? Может, Колосков ошибся?
– Во всяком случае, опознал он его потом нетвердо. Там, на рынке. А вот на вокзале… Иначе бы они за ним не пошли.
– Вот именно – «они»!
– Да, это интересно. Причем два вопроса бы ему по ставить, – мечтательно произнес Сергей.
– А какой второй?
– Алек… Еще бы раз убедиться, что он был на вокзале.
– Стой, стой. Тех двоих с чемоданами встречали высокий парень и девушка в беличьей шубке. Так?
– Это говорит Колосков. А их видел еще и тот толстяк. Тем более что парень был в длинном черном пальто и в шляпе; А Алек…
– Ну! – с упреком произнес Лобанов.
– Да, конечно, – согласился Сергей. – Вот именно поэтому.
Они здорово научились понимать друг друга, эти старые друзья по МУРу.
Сергей вздохнул:
– Эх, ходим мы рядом с чем-то, но никак не ухватим.
– Значит, я этим толстяком займусь, – заключил Лобанов. – Как-то мы его упустили.
– Обязательно. А я пока переговорю с Москвой. И еще раз потолкую с Алеком. Перспективный парень. – Сергей подмигнул.
Они расстались на лестнице.
Сергей зашел к себе в кабинет, и, словно только и дожидаясь его возвращения, немедленно зазвонил телефон. Сергей снял трубку.
– Товарищ подполковник, – услыхал он голос дежурного. – К вам тут пришел один гражданин. Разрешите пропустить?
– Ко мне?
– Так точно. Называет вашу фамилию.
– А его фамилия как?
– Федоров.
– Гм. Не знаю такого. Ну пропустите.
– Слушаюсь.
Федоров, Федоров… Знакомая как будто фамилия. Где он ее слышал? За эти дни промелькнуло столько фамилий, столько прошло людей! Федоров… Определенно, кто-то называл ему эту фамилию… А-а, вспомнил! Ох, уж этот Урманский! Неужели это он его прислал? Все-таки нахальный парень. И старик тоже хорош… Нашли способ звать в гости.
Сергей рассердился. И когда в дверь постучали, он недовольно и строго крикнул:
– Войд-ите!
Огромный человек в полушубке и валенках неуклюже, боком зашел в кабинет, скомкав шапку в руке. Седые потные волосы беспорядочно топорщились во все стороны и, небрежно зачесанные назад, открывали широкий, изрезанный глубокими морщинами лоб. Круглое усатое лицо раскраснелось от ветра. Человек нерешительно остановился у порога, закрывая своей мощной фигурой чуть не всю дверь.
«Ого, – с невольным восхищением подумал Сергей, – вот это да. Такой в войну мог, конечно, дел наделать и героем стать». Только какое-то чрезмерное его смущение, почти робость не позволяли представить себе ратные подвиги этого человека.
– Проходите, товарищ Федоров, садитесь, – пригласил Сергей.
Старик оторвался наконец от двери и тяжело, вперевалку, приблизился к столу. Стул под ним угрожающе заскрипел. Только сейчас Сергей заметил, что в заскорузлой, широченной руке его зажат паспорт, казавшийся непривычно маленьким.
Положив шапку на колени, Федоров вынул полосатый платок, вытер потную красную шею и, кашлянув, сипло произнес:
– Вот паспорт… Может… того… понадобится…
Он осторожно, даже будто опасливо, положил паспорт на стол.
Сергей все яснее ощущал, что далеко неспроста пришел к нему этот огромный человек, что не пустяковая просьба Урманского привела его сюда, что все гораздо сложнее и потому так смущен Федоров, так взволнован и чем-то явно подавлен, и сразу вспомнил слова Урманского о том, что старик вдруг заинтересовался им, Сергеем.
Федоров между тем шумно вздохнул, и светлые его глаза из-под густых, растрепанных бровей посмотрели на Сергея испытующе и чуть растерянно. Он словно робел начинать разговор, словно в последний раз мучительно решал про себя, начинать ему или нет. И так не вязались между собой необычная громадность этого человека с тягостным, растерянным его взглядом, что Сергей поспешил ему на помощь. Он взял паспорт, раскрыл его и сказал, привычно пробегая глазами записи в нем:
– Ну, так чем могу служить вам, Степан Григорьевич?
Федоров опустил взъерошенную седую голову и глухо сказал:
– Иван Григорьевич я…
– Выходит, ошибка в паспорте? – улыбнулся Сергей. – Исправить хотите?
– Хочу…
– Ну так с этим не ко мне надо.
– То-то и оно, что к вам.
Сергей уловил в его сиплом голосе какие-то странные нотки, заставившие его насторожиться.
– В чем же дело… Иван Григорьевич?
– Дело?.. – Федоров поднял наконец голову и скорбно посмотрел на Сергея. – Дело моё такое… Считай, тридцать лет тянется, и жизни мне никакой нет. Вот какое это дело. Курица на дороге глянет на меня, а я уже вижу в круглых ее глазах ехидство: «знаю, мол, тебя, знаю…» Воробышек за окном то же самое мне чирикает. А уж про людей не говорю. Кабы знал я, что оно такое – страх перед каждым человеком…
Федоров медленно, с хриплым усилием выдавливал из себя слова. И странно, даже жутковато было видеть, как затуманились его глаза, как шевелил он одеревеневшими, непослушными губами.
И Сергей, чтобы только рассеять охватившую его тревогу перед тем, что еще скажет этот странный седой великан с преувеличенной бодростью произнес:
– Какой же страх перед людьми, Иван Григорьевич? На фронте, говорят, вы фашистов били дай бог как.
– То не люди, – махнул рукой Федоров. – Я про наших говорю. Этот страх, он меня спать отучил. Он у меня всю жизнь отнял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Да, опять перед Сергеем человеческая трагедия, опять чья-то измятая, исковерканная судьба! И снова тот знакомый уже случай, когда надо бороться не столько против, сколько за человека. А за этого паренька стоит бороться, даже с ним самим.
– Да ты слышишь меня? – обратился к нему Лобанов.
– Что ты говоришь? – откликнулся Сергей.
– Я говорю: ты еще компота хочешь?
– Нет, нет, пошли.
Выйдя из столовой, они закурили и медленно стали подниматься по лестнице.
– Мне тут пришла в голову одна мысль, – сказал Лобанов. – По-моему, перспективная. Вот этот самый чемодан, за которым пришел Алек… И те двое с чемоданом на вокзале… Так?..
– Пожалуй. А дальше? – поинтересовался Сергей.
– А дальше вот что получается. Семенов, которого опознал Колосков, следил от вокзала за теми двумя. А потом Алек приходит к нему за чемоданом. Ерунда?
– М-да. Непонятно.
– Так, может, это не Семенов следил? Может, Колосков ошибся?
– Во всяком случае, опознал он его потом нетвердо. Там, на рынке. А вот на вокзале… Иначе бы они за ним не пошли.
– Вот именно – «они»!
– Да, это интересно. Причем два вопроса бы ему по ставить, – мечтательно произнес Сергей.
– А какой второй?
– Алек… Еще бы раз убедиться, что он был на вокзале.
– Стой, стой. Тех двоих с чемоданами встречали высокий парень и девушка в беличьей шубке. Так?
– Это говорит Колосков. А их видел еще и тот толстяк. Тем более что парень был в длинном черном пальто и в шляпе; А Алек…
– Ну! – с упреком произнес Лобанов.
– Да, конечно, – согласился Сергей. – Вот именно поэтому.
Они здорово научились понимать друг друга, эти старые друзья по МУРу.
Сергей вздохнул:
– Эх, ходим мы рядом с чем-то, но никак не ухватим.
– Значит, я этим толстяком займусь, – заключил Лобанов. – Как-то мы его упустили.
– Обязательно. А я пока переговорю с Москвой. И еще раз потолкую с Алеком. Перспективный парень. – Сергей подмигнул.
Они расстались на лестнице.
Сергей зашел к себе в кабинет, и, словно только и дожидаясь его возвращения, немедленно зазвонил телефон. Сергей снял трубку.
– Товарищ подполковник, – услыхал он голос дежурного. – К вам тут пришел один гражданин. Разрешите пропустить?
– Ко мне?
– Так точно. Называет вашу фамилию.
– А его фамилия как?
– Федоров.
– Гм. Не знаю такого. Ну пропустите.
– Слушаюсь.
Федоров, Федоров… Знакомая как будто фамилия. Где он ее слышал? За эти дни промелькнуло столько фамилий, столько прошло людей! Федоров… Определенно, кто-то называл ему эту фамилию… А-а, вспомнил! Ох, уж этот Урманский! Неужели это он его прислал? Все-таки нахальный парень. И старик тоже хорош… Нашли способ звать в гости.
Сергей рассердился. И когда в дверь постучали, он недовольно и строго крикнул:
– Войд-ите!
Огромный человек в полушубке и валенках неуклюже, боком зашел в кабинет, скомкав шапку в руке. Седые потные волосы беспорядочно топорщились во все стороны и, небрежно зачесанные назад, открывали широкий, изрезанный глубокими морщинами лоб. Круглое усатое лицо раскраснелось от ветра. Человек нерешительно остановился у порога, закрывая своей мощной фигурой чуть не всю дверь.
«Ого, – с невольным восхищением подумал Сергей, – вот это да. Такой в войну мог, конечно, дел наделать и героем стать». Только какое-то чрезмерное его смущение, почти робость не позволяли представить себе ратные подвиги этого человека.
– Проходите, товарищ Федоров, садитесь, – пригласил Сергей.
Старик оторвался наконец от двери и тяжело, вперевалку, приблизился к столу. Стул под ним угрожающе заскрипел. Только сейчас Сергей заметил, что в заскорузлой, широченной руке его зажат паспорт, казавшийся непривычно маленьким.
Положив шапку на колени, Федоров вынул полосатый платок, вытер потную красную шею и, кашлянув, сипло произнес:
– Вот паспорт… Может… того… понадобится…
Он осторожно, даже будто опасливо, положил паспорт на стол.
Сергей все яснее ощущал, что далеко неспроста пришел к нему этот огромный человек, что не пустяковая просьба Урманского привела его сюда, что все гораздо сложнее и потому так смущен Федоров, так взволнован и чем-то явно подавлен, и сразу вспомнил слова Урманского о том, что старик вдруг заинтересовался им, Сергеем.
Федоров между тем шумно вздохнул, и светлые его глаза из-под густых, растрепанных бровей посмотрели на Сергея испытующе и чуть растерянно. Он словно робел начинать разговор, словно в последний раз мучительно решал про себя, начинать ему или нет. И так не вязались между собой необычная громадность этого человека с тягостным, растерянным его взглядом, что Сергей поспешил ему на помощь. Он взял паспорт, раскрыл его и сказал, привычно пробегая глазами записи в нем:
– Ну, так чем могу служить вам, Степан Григорьевич?
Федоров опустил взъерошенную седую голову и глухо сказал:
– Иван Григорьевич я…
– Выходит, ошибка в паспорте? – улыбнулся Сергей. – Исправить хотите?
– Хочу…
– Ну так с этим не ко мне надо.
– То-то и оно, что к вам.
Сергей уловил в его сиплом голосе какие-то странные нотки, заставившие его насторожиться.
– В чем же дело… Иван Григорьевич?
– Дело?.. – Федоров поднял наконец голову и скорбно посмотрел на Сергея. – Дело моё такое… Считай, тридцать лет тянется, и жизни мне никакой нет. Вот какое это дело. Курица на дороге глянет на меня, а я уже вижу в круглых ее глазах ехидство: «знаю, мол, тебя, знаю…» Воробышек за окном то же самое мне чирикает. А уж про людей не говорю. Кабы знал я, что оно такое – страх перед каждым человеком…
Федоров медленно, с хриплым усилием выдавливал из себя слова. И странно, даже жутковато было видеть, как затуманились его глаза, как шевелил он одеревеневшими, непослушными губами.
И Сергей, чтобы только рассеять охватившую его тревогу перед тем, что еще скажет этот странный седой великан с преувеличенной бодростью произнес:
– Какой же страх перед людьми, Иван Григорьевич? На фронте, говорят, вы фашистов били дай бог как.
– То не люди, – махнул рукой Федоров. – Я про наших говорю. Этот страх, он меня спать отучил. Он у меня всю жизнь отнял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48