Ужинали мы втроем. Толя привел подхваченную на пляже бабищу, довольно молодую, но избыточно в соку, и она, жена моряка, если верить ее словам, откуда-то из-под Мурманска, плотоядно обозревала Толю, смачно, с аппетитом обгладывая куриную ножку, с кряхтеньем, по-мужски опрокидывая меж густо накрашенных губ стопку с водкой и ничуть не скрывая надежд, возлагаемых на Толю предстоящей ночью.
Утром Толя имел бледный вид и попросил меня пойти с ним загорать куда-нибудь подальше, чтоб разминуться со вчерашней морячкой. И снова за ужином мы сидели втроем. Толя «склеил» на сей раз недурную бабенку из какого-то санатория и, подпоив, уволок к себе. Поздно ночью я слышал, как они протопали, бубня, мимо моей двери — галантный Толя, мечтавший поспать в одиночестве, отправился провожать даму за тридевять земель.
Завтракать я пришел один. Проснулся рано, отлично выспавшись в моем номере, всю ночь с распахнутым настежь окном и вволю надышавшись бодрящим с запахом йода морским воздухом. Толя в такой час видел лишь первый сон, и будить его я не решился. Спустился по ковровым ступеням мраморной лестницы в сонный пустой вестибюль. Двери в ресторан были наглухо закрыты. Зато отворена была дверь на противоположной стороне. Там, во флигеле гостиницы, ютился маленький буфет, завтракать в котором было одним из удовольствий от пребывания в «Ореанде». Потому что открывали буфет очень рано. А главное, из-за огромного стекла, заменявшего фасадную стенку флигелька. В этом окне, как на большом экране, распахивалось Черное море с кораблями и парусниками, и даже виден был бетонный пирс портового причала. Опустив взгляд, можно было обозревать кусок набережной и за ней галечный пляж, густо усеянный, как тюленье лежбище, бесконечным множеством тел.
Я обожал потягивать горячий ароматный кофе, с шипением налитый из итальянской машины «Эспрессо», покусывать желтый пористый сыр «Латвийский» с острым дразнящим запахом и глазеть в чисто вымытое стекло. Чем раньше придешь сюда, тем больше шансов без толкотни и шума спокойно позавтракать, пройдя по еще влажным после мытья крашеным половицам к свободному, блещущему пластмассовой поверхностью столу у окна.
В то утро за «моим» столом уже кто-то сидел. Точнее, не кто-то, а женщина, которую вначале я даже толком не рассмотрел. Единственное, что моментально отметил, — она допивала свой кофе, и, соответственно, скоро покинет буфет, предоставив мне возможность в приятном уединении наслаждаться своим кофе и видом из окна.
Меня это вполне устраивало, и я не стал искать другого, менее удобного для обзора места, а сел к «своему» столу напротив женщины, задумчиво потягивающей кофе из крохотной белой чашечки. Она тоже никак не отреагировала на мое появление.
Первый же глоток горячего горького кофе приятно ущипнул небо и горло, и у меня от удовольствия выступили слезы. И все, что я видел за стеклом, чуть расплывалось и было не в «фокусе», как говорят фотографы. Половину обозримого пространства занимало белое длинное тело пассажирского теплохода, медленно, незаметно для глаза ползшего по темно-синей глади к причалу. Корабль был как огромная игрушка, с яркой красной трубой и тремя рядами окошек-иллюминаторов на борту. И нос его, на большой высоте, завершался, как на старинном пиратском судне, бронзовой фигурой женщины с рыбьим хвостом русалки, подпиравшей руками задорно устремленное вперед деревянное бревно бушприта.
— Простите, — услышал я голос моей соседки по столу, — вам удалось прочесть название судна? Я близорука.
Не обернувшись к ней, я по складам прочел название, золотом отливавшее на белом фоне:
— «Стелла Полярис».
— Какая прелесть! — воскликнула она. — «Стелла Полярис»! «Полярная звезда». А из какой страны пришла к нам «Стелла Полярис»?
Тут уж я заглянул ей в лицо. Оно показалось мне ничем не примечательным. Круглое, мягкое. Серые глаза довольно большого размера и расставлены широко над коротким прямым носом. И нос как нос. Правда, ноздри живые. Подрагивают, трепещут. Такие ноздри я наблюдал у породистых скаковых лошадей. И все это окружено довольно пышными и, должно быть, мягкими на ощупь русыми волосами. Никаких особых примет, как говорят криминалисты. Но что-то все же есть в этом лице неординарное, невольно вызывающее ответную улыбку. Доброта. Доверчивая, бесхитростная доброта разлита по всему лицу, по белой, не тронутой загаром коже с блеклыми дробинками еще не проступивших веснушек.
Я, видимо, долго, не отрываясь, разглядывал ее лицо, и ей пришлось с улыбкой напомнить мне:
— Так вы определили, откуда пришла «Стелла Полярис»?
— Откуда пришла? — прищурился я в окно, а сердце у меня упруго запрыгало под ребрами, как это бывает со мной, когда я чем-то радостно поражен. — Откуда пришла эта самая «Стелла Полярис»? Да из Греции. Если судить по флагу над кормой. А порт приписки сообщу вам, когда «Стелла» нам корму покажет. Впрочем, могу пари держать, порт, конечно, Пирей. Какие еще в Греции имеются порты?
— Как вы все это знаете? — искренне восхитилась она. — Вы не моряк?
— Нет.
— Ну, тогда часто бываете за границей?
— Не совсем.
— Вы меня заинтриговали. Живете в гостинице, где лишь одни иностранцы, по виду вы — русский, а по говору — москвич… и весьма эрудированы по морской части.
— Но и вы, если судить по говору, моя землячка и тоже, если не ошибаюсь, проживаете в этой закрытой для советских граждан гостинице.
Она рассмеялась, показав ровные и большие зубы, какие бывают у детей — два верхних резца особенно длинные, как у зайца.
— Проживаю — это хорошо сказано. На самом верху, почти на чердаке, общежитие — двенадцать коек для обслуживающего персонала. Вот там и ночую. Если не выселят.
— Что-то вы не похожи на официантку..
— Почему же? И имя у меня такое. Подходящее к профессии. Лена, подай! Лена, обслужи! Но, но… Так мне мой муж подает команды. Я не официантка. Прилетела в Крым на вот эти полторы недели. День потеряла в Москве — не могла достать места в самолете.
— А я уже второй день тут. И моя жена в Москве обычно обращается ко мне: Олег, помолчи. Олег, не травмируй ребенка.
— Вот видите, как много мы друг о друге узнали из двух фраз!
— Все остальное я могу прочесть в ваших глазах, — сказал я.
— Тогда больше ни слова. Если у вас нет определенных планов на утро, то я приглашаю вас на прогулку. Пойдемте в порт и встретим «Стеллу Полярис». Любопытно, каких заморских гостей она высадит в Ялте? Идет?
— Идет!
Мы не вышли, а выбежали из «Ореанды». И я не заметил, как ее рука очутилась в моей, и мы пошли по набережной, не разнимая рук и беспричинно улыбаясь. Я не понимал, что со мной. Появилась какая-то легкость в походке, как в совсем юные годы. Мое тело лишилось половины веса. Глупая, бессмысленная улыбка помимо моей воли растягивала губы. Что-то в этом роде происходило и с Леной. Мы шли, пританцовывая и размахивая сцепленными руками, и, на трезвый взгляд со стороны, выглядели дурашливой, нелепой парой, впавшей в детство от непривычного южного тепла и курортного безделья.
Но нас меньше всего волновало, как мы выглядели со стороны. Оба были поглощены необъяснимой радостью, охватившей нас, и никак не хотелось анализировать свое состояние, копаться в своих чувствах из опасения нарушить это ощущение беспричинного, назовите как угодно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108