они, возможно, и не удовлетворились бы этим равенством, если бы тридцать лет спустя Генрих III кинжалами Сорока Пяти не пресек это возвышение, которому столь опрометчиво способствовал Генрих II.
Поскольку коннетабль и адмирал находились в плену, кардинала Лотарингского, как мы уже сказали, беспокоил единственный человек; этим человеком был Дандело; следовательно, Дандело должен был исчезнуть.
Дандело примкнул к Реформации и, так как он хотел, чтобы его брат, все еще колеблющийся, тоже принял эту веру, послал ему в Антверпен, где тот находился в качестве пленника испанского короля, несколько женевских книги письмо, настоятельно уговаривая его поспешить с отказом от папской ереси и переходом к свету кальвинизма.
Это письмо Дандело попало, по несчастью, в руки кардинала Лотарингского.
Произошло это как раз в то время, когда Генрих II со всей суровостью расправлялся с протестантами. Королю несколько раз доносили на Дандело как на запятнавшего себя ересью, но Генрих II не верил этим обвинениям или притворялся, что не верит, так как ему было очень трудно удалить от себя человека, воспитанного в его доме с семи лет и платившему своему королю за дружбу не мнимыми, а действительными и весьма существенными услугами.
Однако получив доказательство его ереси, Генрих II не мог притворяться, что он сомневается.
И все же он заявил, что не поверит никаким доказательствам на этот счет, будь то даже собственноручное письмо Дандело, а поверит только признаниям самого обвиняемого.
И он решил спросить Дандело о его новой вере в присутствии всего двора. Но, не желая застать его врасплох, он попросил кардинала де Шатийона, его брата, и Франсуа де Монморанси, его кузена, привезти Дандело в загородный дом королевы около Мо (там король тогда жил) и предложить ему оправдаться публично.
Итак, Дандело был приглашен Франсуа де Монморанси и кардиналом де Шатийоном явиться в Монсо — так назывался этот загородный дом королевы — и приготовиться защищать себя, если он не сочтет это ниже своего достоинства.
Когда королю доложили, что Дандело явился, он обедал.
Генрих II принял его превосходно, начав с признания, что он никогда не забудет оказанных ему Дандело услуг, а затем, коснувшись слухов о нем, сказал ему, что его обвиняют не только в том, что он дурно думает, но и дурно говорит о святых таинствах нашей религии, и закончил прямо и недвусмысленно:
— Дандело, я приказываю вам немедленно высказать свое мнение о святых таинствах мессы.
Дандело знал, какую боль он причинит королю — а он питал к Генриху глубокое уважение и искренние дружеские чувства, — поэтому почтительно ответил:
— Государь, не могли бы вы избавить подданного, столь преданного своему королю, как я вам, от ответа на вопрос, касающийся только веры? Ведь тут, сколь бы вы ни были велики и могущественны, вы не сильнее и не больше, чем любой другой человек!
Но Генрих II не для того начал этот разговор, чтобы отступать, и он приказал Дандело ответить определенно.
Тогда, видя, что нет возможности избежать этого вопроса, Дандело ответил так:
— Государь, я полон признательности за все благодеяния, которыми вашему величеству было угодно меня осчастливить, и готов пожертвовать жизнью и всем своим достоянием, чтобы вам служить; но, поскольку вы требуете от меня искренности, государь, то я вынужден признать, что в вере нет надо мной другого господина, кроме Бога, и совесть не позволяет мне скрывать мои убеждения. А потому, государь, я не побоюсь сказать, что месса не есть нечто завещанное нам Господом нашим Иисусом Христом и его святыми апостолами, а, напротив того, есть отвратительное измышление людей.
Услышав это ужасное богохульство, почитаемое непреклонными гугенотами за великую истину, которую следует исповедовать открыто, король вздрогнул от удивления, но когда удивление его сменилось гневом, он воскликнул:
— Дандело, до сих пор я защищал вас ото всех нападок, но после столь отвратительных еретических высказываний приказываю вам убраться с глаз моих, и, признаюсь, что если бы не считал вас в некотором роде своим учеником, я заколол бы вас шпагой!
Дандело остался совершенно спокоен, почтительно поклонился и, ничего не сказав в ответ на эти ужасные слова, вышел.
Но Генрих II отнюдь не сохранил подобное хладнокровие: не успела портьера на двери обеденной залы упасть за Дандело, как он приказал своему кармердинеру ла Бордезьеру немедленно арестовать виновного и отправить его под конвоем в Мо.
Приказ был исполнен, но он не удовлетворил кардинала Лотарингского, потребовавшего у короля, чтобы должность Дандело — командующего французской пехоты — была отнята у него и передана Блезу де Монлюку, всецело преданному дому Гизов, потому что он был пажом Рене II, герцога Лотарингского.
Такую награду короля получил Дандело за свои недавние громадные заслуги, которые Генрих обещал никогда не забывать.
Известно, какая награда ожидала позже его брата, адмирала Колиньи.
Вот почему имя Дандело не называлось среди всех тех имен, которые произносились каждую минуту и на которые падал отблеск какой-нибудь победы.
Тем временем Эммануил Филиберт не бездействовал, он яростно противился отчаянным усилиям Франции.
Одним из самых несчастных для Франции дней был день Гравелинской битвы, которую граф Ламораль Эгмонт выиграл у маршала де Терма.
Потом случилось то, что иногда бывает в поединках, когда два достойных друг друга соперника, сражаясь равным оружием, внезапно чувствуют, что оба они одинаково устали: тогда они молча делают шаг назад и, не теряя друг друга из виду, отдыхают, опершись на рукоятку меча. Так франция и Испания, Гиз и Эммануил Филиберт отступили, чтобы перевести дыхание: герцог де Гиз — в Тьонвиль, а Эммануил Филиберт — в Брюссель.
Филипп II, лично командовавший нидерландской армией, которая насчитывала тридцать пять тысяч пехотинцев и четырнадцать тысяч кавалерии, расположился на реке Антея. Именно там он узнал о смерти своей супруги, королевы Англии: она скончалась от водянки, упрямо принимая ее за беременность.
Что же касается главной французской армии, то она укрепилась за Соммой и, так же как и испанская армия и ее командиры, временно пребывала в бездействии. Армия состояла из шестнадцати тысяч французов, восемнадцати тысяч рейтаров, двадцати шести тысяч немецких пехотинцев и шести тысяч швейцарцев; выстроенная в боевом порядке, как рассказывает Монлюк, она занимала полтора квадратных льё, и требовалось три часа, чтобы ее объехать.
И наконец, как мы уже сообщали в первой части этого сочинения, Карл V скончался 21 сентября 1558 года в монастыре святого Юста на руках у архиепископа Толедского.
А поскольку все события на земле — лишь некоторая череда противоположностей, молодая королева Мария Стюарт в возрасте пятнадцати лет только что вышла замуж за семнадцатилетнего дофина Франциска.
Такова была картина политической и частной жизни Франции, Испании и Англии, — а следовательно, и всего мира — в то ноябрьское утро 1558 года, когда мы снова встречаемся с Эммануилом Филибертом. Одетый в траур — тот траур, о котором Гамлет говорит, что в него одето даже сердце, — он отдает какие-то военные приказы Шанка-Ферро, уже полностью оправившемуся от раны, собираясь отправить его гонцом к королю Филиппу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243
Поскольку коннетабль и адмирал находились в плену, кардинала Лотарингского, как мы уже сказали, беспокоил единственный человек; этим человеком был Дандело; следовательно, Дандело должен был исчезнуть.
Дандело примкнул к Реформации и, так как он хотел, чтобы его брат, все еще колеблющийся, тоже принял эту веру, послал ему в Антверпен, где тот находился в качестве пленника испанского короля, несколько женевских книги письмо, настоятельно уговаривая его поспешить с отказом от папской ереси и переходом к свету кальвинизма.
Это письмо Дандело попало, по несчастью, в руки кардинала Лотарингского.
Произошло это как раз в то время, когда Генрих II со всей суровостью расправлялся с протестантами. Королю несколько раз доносили на Дандело как на запятнавшего себя ересью, но Генрих II не верил этим обвинениям или притворялся, что не верит, так как ему было очень трудно удалить от себя человека, воспитанного в его доме с семи лет и платившему своему королю за дружбу не мнимыми, а действительными и весьма существенными услугами.
Однако получив доказательство его ереси, Генрих II не мог притворяться, что он сомневается.
И все же он заявил, что не поверит никаким доказательствам на этот счет, будь то даже собственноручное письмо Дандело, а поверит только признаниям самого обвиняемого.
И он решил спросить Дандело о его новой вере в присутствии всего двора. Но, не желая застать его врасплох, он попросил кардинала де Шатийона, его брата, и Франсуа де Монморанси, его кузена, привезти Дандело в загородный дом королевы около Мо (там король тогда жил) и предложить ему оправдаться публично.
Итак, Дандело был приглашен Франсуа де Монморанси и кардиналом де Шатийоном явиться в Монсо — так назывался этот загородный дом королевы — и приготовиться защищать себя, если он не сочтет это ниже своего достоинства.
Когда королю доложили, что Дандело явился, он обедал.
Генрих II принял его превосходно, начав с признания, что он никогда не забудет оказанных ему Дандело услуг, а затем, коснувшись слухов о нем, сказал ему, что его обвиняют не только в том, что он дурно думает, но и дурно говорит о святых таинствах нашей религии, и закончил прямо и недвусмысленно:
— Дандело, я приказываю вам немедленно высказать свое мнение о святых таинствах мессы.
Дандело знал, какую боль он причинит королю — а он питал к Генриху глубокое уважение и искренние дружеские чувства, — поэтому почтительно ответил:
— Государь, не могли бы вы избавить подданного, столь преданного своему королю, как я вам, от ответа на вопрос, касающийся только веры? Ведь тут, сколь бы вы ни были велики и могущественны, вы не сильнее и не больше, чем любой другой человек!
Но Генрих II не для того начал этот разговор, чтобы отступать, и он приказал Дандело ответить определенно.
Тогда, видя, что нет возможности избежать этого вопроса, Дандело ответил так:
— Государь, я полон признательности за все благодеяния, которыми вашему величеству было угодно меня осчастливить, и готов пожертвовать жизнью и всем своим достоянием, чтобы вам служить; но, поскольку вы требуете от меня искренности, государь, то я вынужден признать, что в вере нет надо мной другого господина, кроме Бога, и совесть не позволяет мне скрывать мои убеждения. А потому, государь, я не побоюсь сказать, что месса не есть нечто завещанное нам Господом нашим Иисусом Христом и его святыми апостолами, а, напротив того, есть отвратительное измышление людей.
Услышав это ужасное богохульство, почитаемое непреклонными гугенотами за великую истину, которую следует исповедовать открыто, король вздрогнул от удивления, но когда удивление его сменилось гневом, он воскликнул:
— Дандело, до сих пор я защищал вас ото всех нападок, но после столь отвратительных еретических высказываний приказываю вам убраться с глаз моих, и, признаюсь, что если бы не считал вас в некотором роде своим учеником, я заколол бы вас шпагой!
Дандело остался совершенно спокоен, почтительно поклонился и, ничего не сказав в ответ на эти ужасные слова, вышел.
Но Генрих II отнюдь не сохранил подобное хладнокровие: не успела портьера на двери обеденной залы упасть за Дандело, как он приказал своему кармердинеру ла Бордезьеру немедленно арестовать виновного и отправить его под конвоем в Мо.
Приказ был исполнен, но он не удовлетворил кардинала Лотарингского, потребовавшего у короля, чтобы должность Дандело — командующего французской пехоты — была отнята у него и передана Блезу де Монлюку, всецело преданному дому Гизов, потому что он был пажом Рене II, герцога Лотарингского.
Такую награду короля получил Дандело за свои недавние громадные заслуги, которые Генрих обещал никогда не забывать.
Известно, какая награда ожидала позже его брата, адмирала Колиньи.
Вот почему имя Дандело не называлось среди всех тех имен, которые произносились каждую минуту и на которые падал отблеск какой-нибудь победы.
Тем временем Эммануил Филиберт не бездействовал, он яростно противился отчаянным усилиям Франции.
Одним из самых несчастных для Франции дней был день Гравелинской битвы, которую граф Ламораль Эгмонт выиграл у маршала де Терма.
Потом случилось то, что иногда бывает в поединках, когда два достойных друг друга соперника, сражаясь равным оружием, внезапно чувствуют, что оба они одинаково устали: тогда они молча делают шаг назад и, не теряя друг друга из виду, отдыхают, опершись на рукоятку меча. Так франция и Испания, Гиз и Эммануил Филиберт отступили, чтобы перевести дыхание: герцог де Гиз — в Тьонвиль, а Эммануил Филиберт — в Брюссель.
Филипп II, лично командовавший нидерландской армией, которая насчитывала тридцать пять тысяч пехотинцев и четырнадцать тысяч кавалерии, расположился на реке Антея. Именно там он узнал о смерти своей супруги, королевы Англии: она скончалась от водянки, упрямо принимая ее за беременность.
Что же касается главной французской армии, то она укрепилась за Соммой и, так же как и испанская армия и ее командиры, временно пребывала в бездействии. Армия состояла из шестнадцати тысяч французов, восемнадцати тысяч рейтаров, двадцати шести тысяч немецких пехотинцев и шести тысяч швейцарцев; выстроенная в боевом порядке, как рассказывает Монлюк, она занимала полтора квадратных льё, и требовалось три часа, чтобы ее объехать.
И наконец, как мы уже сообщали в первой части этого сочинения, Карл V скончался 21 сентября 1558 года в монастыре святого Юста на руках у архиепископа Толедского.
А поскольку все события на земле — лишь некоторая череда противоположностей, молодая королева Мария Стюарт в возрасте пятнадцати лет только что вышла замуж за семнадцатилетнего дофина Франциска.
Такова была картина политической и частной жизни Франции, Испании и Англии, — а следовательно, и всего мира — в то ноябрьское утро 1558 года, когда мы снова встречаемся с Эммануилом Филибертом. Одетый в траур — тот траур, о котором Гамлет говорит, что в него одето даже сердце, — он отдает какие-то военные приказы Шанка-Ферро, уже полностью оправившемуся от раны, собираясь отправить его гонцом к королю Филиппу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243