И вскоре в положении Сент-Экзюпери происходит значительная перемена. Он пишет матери:
«Страсбург, 1921 год.
Дорогая мамочка.
...Я нашел замечательную комнату. Ванная и телефон в моем распоряжении. Это в одной семье на самой шикарной улице Страсбурга. Очень милые люди, не говорящие ни слова по-французски. Комната — роскошная: центральное отопление, горячая вода, две электрические лампы, два шкафа, в доме есть лифт — и все это за 120 франков в месяц...
Представьте себе, прежде чем стать учеником-пилотом, я становлюсь... преподавателем. С 26 мая мне поручено вести теоретический курс по двигателям внутреннего сгорания и по аэродинамике. У меня будет свой класс, черная доска и многочисленные учащиеся. После чего, уж несомненно, я стану учеником-пилотом...
Я завтракаю и обедаю в казарменной столовке. Среди моих товарищей есть один-два очень приятных. В шесть часов вечера я возвращаюсь к себе, принимаю ванну и делаю себе чай.
Мне нужно купить немало книг для моей преподавательской работы. Они стоят дорого. Не можете ли вы по получении этого письма выслать мне деньги?
Кроме того, не могли бы вы посылать мне пятьсот франков в месяц? Это приблизительно то, что я трачу...»
Положим, в полковой столовке Антуан бывает в кои веки. Добившись разрешения жить на частной квартире, он является в казарму только на поверку, на занятия и для выполнения очередных нарядов. В городе он даже вопреки регламенту одевается во все штатское. Для того чтобы вести такую жизнь, нужны деньги — не на пятьдесят же сантимов в день, причитающихся от казны рядовому, можно себе это позволить, этих денег едва хватает, чтобы изредка выпить с товарищем кружку пива. Но, как можно заключить из его письма, он над этим не очень-то задумывается и сам себе назначает «пенсию».
Теперь несение военной службы для него не столь мучительно, и он терпеливо ждет дня, когда, наконец, начнется обучение полету. И не в том дело, что он уже почувствовал неудержимую тягу к профессии летчика. Но он считает свое пребывание в полку потерей времени и хочет извлечь из него хоть какую-нибудь пользу. К несчастью для него, в это время на аэродроме в Нейдорфе происходит тяжелая катастрофа, Учебный самолет сразу же при взлете теряет скорость. При этом разбиваются инструктор и ученик-пилот. Министерство запрещает обучение летному делу в полку солдат, проходящих действительную службу. Для этого имеется специальная школа в Истре. Правда, там еще значительно больше несчастных случаев, недаром эта школа заслужила название «Каторги учеников-трупов», но такова военная рутина.
Чтобы получить звание летчика, перед Сент-Экзюпери оставались открытыми два пути: либо записаться на лишний год на сверхсрочную службу (это, конечно, его не устраивает: за два месяца он уже успел возненавидеть солдатчину, «от которой ни черта толку... только тупеешь, и тебя ругает всяк, кому не лень»), либо просить о своем переводе в Марокко, где в авиачастях еще производится обучение летному делу. Антуан открывает третий путь. Для него опять же нужны деньги — и на этот раз сразу значительная сумма.
Но за чем дело стало? У Тонио есть любящая и горячо любимая мать. Мало того, что она ежемесячно присылает ему пятьсот франков на расходы, теперь она должна достать две тысячи франков, Именно достать, потому что денег у нее в обрез. Эти две тысячи франков нужно уплатить за обучение у гражданских летчиков-первые самолеты гражданской авиации летают через Страсбург.
В 1921 году на самом дальнем краю летного поля 2-го авиационного полка в Нейдорфе под Страсбургом примостился старый, залатанный брезентовый ангар военного времени. Здесь закладывалась основа одного из первых аэропортов гражданской авиации.
Первая линия связала Париж с Лондоном, вторая-Тулузу с Касабланкой, третья-Париж с Бухарестом. На этой-то линии Страсбург (Нейдорф) и был первым этапом. Летчики и механики, знавшие друг друга по боевым эскадрильям, вновь встречались на аэродромах, оборудованных на скорую руку. Они уже не могли себе представить жизнь без полетов, вдали от крылатых машин. Но самое удивительное 'то, что нашлись и пассажиры! Мужчины и женщины, никогда прежде не отрывавшиеся от земли, наперебой шли к ним, чтобы лететь в Париж, Прагу, Бухарест, Касабланку. И на каком самолете! Это был двухместный «Сальмсон», который во время войны использовали для разведки и корректирования огня артиллерии. Пилот помещался перед крыльями, у мотора. Позади, отделенные от него баком для горючего,-пассажиры. Брали не больше двух, да и то они не должны были быть чересчур толстыми. Они умещались на прежнем месте наблюдателя — для этого попросту сняли пулеметную турель.
В тесных шлемах, в защитных очках, открытые ветру и дождю, с путавшимся в ногах портфелем или чемоданчиком, они стоически и гордо путешествовали, подавляя страх упасть на землю. И страх этот был вполне основательным. Количество аварий было столь велико, что если бы это происходило сегодня, авиакомпании прогорели бы немедленно. Говорить о катастрофах было запрещено, пресса о них умалчивала. Аварии объяснялись прежде всего неприспособленностью самолетов к новому назначению. Перегруженные, неустойчивые, без радио, самолеты вылетали в рейс над Вогезами, Карпатами, Пиренеями, не имея никаких сведений об ожидающей их в пути погоде, и тем не менее они никогда не поворачивали обратно. Их вели пилоты, бывавшие и не в таких переделках. Да и потом... Разве не судьба пилота, думали тогда, рано или поздно разбиться? Да, но пассажиры...
Рассказывали, что однажды пилот такого самолета на линии Тулуза — Касабланка, посадив его после часа борьбы с жестокой бурей, крикнул, обернувшись к пассажирам:
— Вам что, шею свернуть захотелось?
Вот у этих-то пилотов Сент-Экзюпери и решил обучиться летному делу.
Как-то заметив только что приземлившийся самолет, Сент-Экзюпери своей грузной походкой пустился в огромное для него путешествие и из края в край пересек все летное поле. Присев на корточки около возившегося с какой-то неполадкой механика, он завязал с ним разговор.
— А ведь на этих машинах можно было бы научиться летать и получить права, не правда ли?
— Что за вопрос? Ничем мы не хуже! — важно ответил механик.
— А сколько бы это стоило?
— Это надо спросить у директора аэропорта.
Солдат Сент-Экзюпери отправился разыскивать «директора аэропорта», а затем и свое начальство.
Мать вся эта затея не обрадовала — и Антуан пишет ей нежные настойчивые письма:
«...Капитан Билли был со мной очарователен... он вполне одобряет мою мысль получить права гражданского летчика... Так или иначе 9-го, как я полагаю, начнется мое обучение на пулеметчика...»
«...Меня будут учить летать на чрезвычайно тихоходном „Фармане“. На нем специально устанавливают двойное управление, чтобы не пришлось начинать на быстроходных учебных „Сопах“.
Клянусь, вам незачем беспокоиться. Раньше, чем через три недели, я без двойного управления не полечу. А поскольку я и так почти каждый день летаю на военных самолетах — например, сегодня, — то ведь это ничего не меняет.
Вы пишете, чтобы я, зрело не обдумав, не принимал окончательного решения. Клянусь, решение вполне зрелое. Не могу терять ни минуты — отсюда и моя спешка.
Как бы там ни было, начинаю и среду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
«Страсбург, 1921 год.
Дорогая мамочка.
...Я нашел замечательную комнату. Ванная и телефон в моем распоряжении. Это в одной семье на самой шикарной улице Страсбурга. Очень милые люди, не говорящие ни слова по-французски. Комната — роскошная: центральное отопление, горячая вода, две электрические лампы, два шкафа, в доме есть лифт — и все это за 120 франков в месяц...
Представьте себе, прежде чем стать учеником-пилотом, я становлюсь... преподавателем. С 26 мая мне поручено вести теоретический курс по двигателям внутреннего сгорания и по аэродинамике. У меня будет свой класс, черная доска и многочисленные учащиеся. После чего, уж несомненно, я стану учеником-пилотом...
Я завтракаю и обедаю в казарменной столовке. Среди моих товарищей есть один-два очень приятных. В шесть часов вечера я возвращаюсь к себе, принимаю ванну и делаю себе чай.
Мне нужно купить немало книг для моей преподавательской работы. Они стоят дорого. Не можете ли вы по получении этого письма выслать мне деньги?
Кроме того, не могли бы вы посылать мне пятьсот франков в месяц? Это приблизительно то, что я трачу...»
Положим, в полковой столовке Антуан бывает в кои веки. Добившись разрешения жить на частной квартире, он является в казарму только на поверку, на занятия и для выполнения очередных нарядов. В городе он даже вопреки регламенту одевается во все штатское. Для того чтобы вести такую жизнь, нужны деньги — не на пятьдесят же сантимов в день, причитающихся от казны рядовому, можно себе это позволить, этих денег едва хватает, чтобы изредка выпить с товарищем кружку пива. Но, как можно заключить из его письма, он над этим не очень-то задумывается и сам себе назначает «пенсию».
Теперь несение военной службы для него не столь мучительно, и он терпеливо ждет дня, когда, наконец, начнется обучение полету. И не в том дело, что он уже почувствовал неудержимую тягу к профессии летчика. Но он считает свое пребывание в полку потерей времени и хочет извлечь из него хоть какую-нибудь пользу. К несчастью для него, в это время на аэродроме в Нейдорфе происходит тяжелая катастрофа, Учебный самолет сразу же при взлете теряет скорость. При этом разбиваются инструктор и ученик-пилот. Министерство запрещает обучение летному делу в полку солдат, проходящих действительную службу. Для этого имеется специальная школа в Истре. Правда, там еще значительно больше несчастных случаев, недаром эта школа заслужила название «Каторги учеников-трупов», но такова военная рутина.
Чтобы получить звание летчика, перед Сент-Экзюпери оставались открытыми два пути: либо записаться на лишний год на сверхсрочную службу (это, конечно, его не устраивает: за два месяца он уже успел возненавидеть солдатчину, «от которой ни черта толку... только тупеешь, и тебя ругает всяк, кому не лень»), либо просить о своем переводе в Марокко, где в авиачастях еще производится обучение летному делу. Антуан открывает третий путь. Для него опять же нужны деньги — и на этот раз сразу значительная сумма.
Но за чем дело стало? У Тонио есть любящая и горячо любимая мать. Мало того, что она ежемесячно присылает ему пятьсот франков на расходы, теперь она должна достать две тысячи франков, Именно достать, потому что денег у нее в обрез. Эти две тысячи франков нужно уплатить за обучение у гражданских летчиков-первые самолеты гражданской авиации летают через Страсбург.
В 1921 году на самом дальнем краю летного поля 2-го авиационного полка в Нейдорфе под Страсбургом примостился старый, залатанный брезентовый ангар военного времени. Здесь закладывалась основа одного из первых аэропортов гражданской авиации.
Первая линия связала Париж с Лондоном, вторая-Тулузу с Касабланкой, третья-Париж с Бухарестом. На этой-то линии Страсбург (Нейдорф) и был первым этапом. Летчики и механики, знавшие друг друга по боевым эскадрильям, вновь встречались на аэродромах, оборудованных на скорую руку. Они уже не могли себе представить жизнь без полетов, вдали от крылатых машин. Но самое удивительное 'то, что нашлись и пассажиры! Мужчины и женщины, никогда прежде не отрывавшиеся от земли, наперебой шли к ним, чтобы лететь в Париж, Прагу, Бухарест, Касабланку. И на каком самолете! Это был двухместный «Сальмсон», который во время войны использовали для разведки и корректирования огня артиллерии. Пилот помещался перед крыльями, у мотора. Позади, отделенные от него баком для горючего,-пассажиры. Брали не больше двух, да и то они не должны были быть чересчур толстыми. Они умещались на прежнем месте наблюдателя — для этого попросту сняли пулеметную турель.
В тесных шлемах, в защитных очках, открытые ветру и дождю, с путавшимся в ногах портфелем или чемоданчиком, они стоически и гордо путешествовали, подавляя страх упасть на землю. И страх этот был вполне основательным. Количество аварий было столь велико, что если бы это происходило сегодня, авиакомпании прогорели бы немедленно. Говорить о катастрофах было запрещено, пресса о них умалчивала. Аварии объяснялись прежде всего неприспособленностью самолетов к новому назначению. Перегруженные, неустойчивые, без радио, самолеты вылетали в рейс над Вогезами, Карпатами, Пиренеями, не имея никаких сведений об ожидающей их в пути погоде, и тем не менее они никогда не поворачивали обратно. Их вели пилоты, бывавшие и не в таких переделках. Да и потом... Разве не судьба пилота, думали тогда, рано или поздно разбиться? Да, но пассажиры...
Рассказывали, что однажды пилот такого самолета на линии Тулуза — Касабланка, посадив его после часа борьбы с жестокой бурей, крикнул, обернувшись к пассажирам:
— Вам что, шею свернуть захотелось?
Вот у этих-то пилотов Сент-Экзюпери и решил обучиться летному делу.
Как-то заметив только что приземлившийся самолет, Сент-Экзюпери своей грузной походкой пустился в огромное для него путешествие и из края в край пересек все летное поле. Присев на корточки около возившегося с какой-то неполадкой механика, он завязал с ним разговор.
— А ведь на этих машинах можно было бы научиться летать и получить права, не правда ли?
— Что за вопрос? Ничем мы не хуже! — важно ответил механик.
— А сколько бы это стоило?
— Это надо спросить у директора аэропорта.
Солдат Сент-Экзюпери отправился разыскивать «директора аэропорта», а затем и свое начальство.
Мать вся эта затея не обрадовала — и Антуан пишет ей нежные настойчивые письма:
«...Капитан Билли был со мной очарователен... он вполне одобряет мою мысль получить права гражданского летчика... Так или иначе 9-го, как я полагаю, начнется мое обучение на пулеметчика...»
«...Меня будут учить летать на чрезвычайно тихоходном „Фармане“. На нем специально устанавливают двойное управление, чтобы не пришлось начинать на быстроходных учебных „Сопах“.
Клянусь, вам незачем беспокоиться. Раньше, чем через три недели, я без двойного управления не полечу. А поскольку я и так почти каждый день летаю на военных самолетах — например, сегодня, — то ведь это ничего не меняет.
Вы пишете, чтобы я, зрело не обдумав, не принимал окончательного решения. Клянусь, решение вполне зрелое. Не могу терять ни минуты — отсюда и моя спешка.
Как бы там ни было, начинаю и среду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115