«дни человека – как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его» (Пс. 102,15-16)… Смерть в восприятии ветхозаветных авторов – не освобождение от тела и не шаг к воссоединению с Божественным духом. Здесь, на земле, можно говорить с Богом. Смерть же есть та бездна, в которую даже взгляд Бога не опускается, и то пространство, которое не охватывается Божией памятью и Божиим Промыслом… Бог не может заботиться о том, чего нет. Это страшит людей Ветхого Завета – но такова реальность, возвещенная им. Им хотелось бы иначе думать о смерти – но Откровение, получаемое ими, не согласно с чаяниями человеческого сердца… «Ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал как человек без силы, между мертвыми брошенный, – как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты… Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя – в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения – правду Твою?» (Пс. 87, 4-13). Это уже не Давид. Это псалом Емана Езрахита. Но и ему неоткрыта никакая «эзотерика», и он не знает никакой реинкарнационной кармы.
В Ветхом Завете нет вообще ясных мест, утверждающих посмертное выживание человека.
В литературе адвентистов и «свидетелей Иеговы» об этом говорится с удовольствием – чтобы отвергнуть идею бессмертия души как языческую и вместе с нею отвергнуть церковное почитание святых и поминовение усопших. А те из атеистических авторов, что осведомлены об этой особенности Ветхого Завета, не отказывают себе в удовольствии заметить, что здесь пролегает непроходимая пропасть между Ветхим и Новым Заветом: новозаветная ориентация на бессмертие души не находит подтверждения в Ветхом Завете и противоречит ему. Тем самым в очень существенном пункте единство Библии ставится под сомнение.
Но именно Новый Завет и может объяснить – почему столь необычно относится к человеческой смерти религия древнего Израиля. Этих свидетельств и не могло быть в Ветхом Завете. Поскольку до Жертвы Искупителя никто не мог разорвать узы духовной смерти, Промысл наложил покров молчания на тайну послежизни. Ведь если бы пророками была сказана людям правда (то есть правда о мраке «шеола») – это привело бы Израиль, и так не слишком счастливый в своих земных судьбах, в полное отчаяние. Говорить людям Ветхого Завета правду о Шеоле – значило бы провоцировать в них приступы безысходного отчаяния или надрывного эпикурейства: «станем есть и пить, ибо завтра умрем!». Как об этом сказал св. Феофан Затворник: «Без Евангелия пробуждение духа нашего было бы пагубно, ибо неизбежно ввергало бы в отчаяние».
А рассказывать сказки о «Елисейских полях», которые слишком очевидно разбивались бы при исходе каждой души из этого мира, было недостойно Откровения. Потому Слово молчало об этом до тех пор, пока Само не стало плотью и не проторгло нам – Своим Крестом и Воскресением – пасхальную дорогу к Вечной Жизни. С грехопадения первых людей в структуре мироздания произошла подвижка, которая перервала животворящую связь людей и Бога. В самой природе человека произошла мутация, делавшая его неспособным к подлинному Богообщению. Даже в смерти праведник не соединялся с Богом. До Христа Царство Радости еще не может вобрать в себя мир, и никто из мира не может вместить его в себя.
Но вот пришло время, когда надежды, казалось бы обманутые, все же оправдались, когда исполнилось пророчество Исаии: «На живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9,2). И действительно оказалось, что мертвые смогли восславить Искупителя, и те, кто были во мраке, вновь познали своего Творца, Его правду и Его чудеса (см. Пс. 87,11-13). И тогда мир по ту сторону смерти оказался доступен человеку; в том числе, отчасти, доступен и для исследования. В богословии появились ясные формулы о том, что из нашей жизни есть два противоположных исхода: смерть и успение.
Но Ветхий Завет этого еще не знал (хотя и предчувствовал). Он молчал о посмертии. И на пороге Новгго Завета это молчание стало совсем уж невмоготу . В Израиле начали появляться разные религиозные школы, по разному интепретирующее молчание Слова Божия. Ни одна из этих школ не могла в свое подтверждение привести авторитетную устную традицию истолкования Писания. Но именно поэтому самые разные, самые противоположные точки зрения должны были терпеть друг друга. И в одном Синедрионе заседали фарисеи и саддукеи.
Так вот – если бы в Библейской религии на уровне текстов или эзотерической священнической традиции присутствовала идея переселения душ, то в рамках официальной иудейской религии не могла бы существовать школа саддукеев, радикально отрицающая бессмертие души. Если бы «Закон и пророки» возвещали реинкарнацию, то существование в священнической среде, в синедрионе «саддукейской ереси» было бы совершенно невозможно.
Кроме того, если бы в иудаизме была идея реинкарнации, то совершенно непонятным стало бы отсутствие этой концепции в самой мистической еврейской секте – у кумранских ессеев. Даже еврейские еретики на грани Заветов не проповедовали переселение душ, продолжая держаться отеческой веры в воскресение плоти.
Да, тот, кто обратится в сегодняшнему иудаизму, найдет там школы, исповедающие реинкарнацию. Но, во-первых, было бы весьма опрометчиво судить по современному иудаизму о религии Ветхого Завета. И во-вторых, полезно было бы поинтересоваться – когда именно идея реинкарнации вошла в иудаизм.
Американская «Еврейская энциклопедия» авторитерно утверждает, что «идея реинкарнации оставалась чуждой иудаизму приблизительно до VIII века».
Насколько неорганична идея реинкарнации для ветхозаветной религии, видно из того, сколь неуклюже обосновываются первые попытки интеграции этой идеи в еврейскую религию, предпринятые вскоре после новозаветной катастрофы.
У еврейских писателей, озабоченных поиском и созданием общих мест у Библии и языческой философии, идея реинкарнации появляется в первом веке по Р. Х. Иосиф Флавий приписывает допущение реинкарнации фарисеям (вполне вероятно, что на самом деле Флавий просто стилизует под нормы греческой философии традиционную библейскую веру в воскресение плоти): «Души, по их мнению, бессмертны; но только души добрых переселяются после их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки» (Иудейская война. II, 8, 14). «Фарисеи верят в бессмертие души и что за гробом людей ожидает суд; грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди имеют возможность вновь воскреснуть» (Иудейские древности. XVIII. 1, 3). «Тем, кто сохранил верность законам, Бог даровал право родиться вновь и получить лучшее, в сравнении с прежним, существование» (Против Апиона II, 30). Тут же Флавий отмечает, что это учение фарисеев весьма популярно в народе.
Итак, «вторая попытка» может быть дана только праведникам (в то время как грешники наследуют вечные муки). Переселение служит средством возвращения к Богу только тех людей, которые не сошли совершенно с пути спасения.
Между прочим, если признать изложение фарисейского учения Флавием за вполне корректное, то придется признать, что теософские спекуляции на евангельском вопрос о слепорожденном «Кто согрешил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244