Впечатление рас-
пылялось: то ли это поистине дело, - и куда нам тогда деваться, если это
так? - либо это чепуха непроходимая, хлыстовский вертеж интеллекта, в
ужасе спасающегося в это уединение параноика - от мира и жизни, - а тог-
да зевота нестерпимая хрустела в ушах. Писатели эти равнялись жизненно
по "хаосу", предвечной недифференцированной материи, подсознательное и
бессознательное были их душевным субстратом (вот почему так сосали они
Тютчева и опасную сладость его разложений), болезненно-существенное на-
чало тащило их, как пьяницу на блеск бутылочного стекла, к Достоевско-
му... отсюда сваливались они в религию. Цыплячье сознание выплевывало
жизни в лицо глупейшее "не приемлю", но тут же холодные струи страха
убивали в нем окончательно всякую способность соображать: - пусть весь
мир "не приемлет" самого себя, - тогда, по мере крайней, не так жутко
будет отрекаться от самого себя.
Этих людей читать не надо, но изучать историю этого коллективного су-
масбродства необходимо точно и детально. Вот как вертелся мир перед кро-
вопусканием 1914, и вот какие индивиды собирались спасать его от этой
самой вертячки - этой же самой вертячкой. Вы легко уследите эти цепи
разложений, эту потерю чувства равновесия, чувства верного и неверного,
эту нелепую страсть к смерти, и страстную жажду схемы, схемы и схемы.
"Бездна верхняя" и "бездна нижняя", Аполлон и Дионис, лунное и солнеч-
ное... да, этим полюсам нет конца, - высшее же удовольствие получалось
при объединении всего добра воедино: - помирить, например, Бога с чор-
том, что и достигалось в применении к пословице о кочерге и свечке. Этим
способом всерьез любая мораль нивеллировалась до средней арифметической
между Богом и чортом, далее эта средняя приравнивалась человеку, - фило-
соф многозначительно упирался лбом в эту стенку, а через страницу вся
канитель заводилась с начала. Но здесь на примере видно, что привело
коллективную душу земного шара к этой удивительной резне, прекратившейся
только тогда, когда несколько стран были выпиты до-чиста и резать там
уже было некого. Не осмелимся все решать журнальной статейкой, - но раз-
ве не ясно было: мир живет какой-то колоссальной несправедливостью, он
должен за нее ответить. А наши приятели-писатели играли в жмурки с этим
духовным банкротством обезопашенного-якобы мира. Изучать их надо с мик-
роскопом - каждую клеточку; вот где в мире дыра: - осторожнее, не осту-
питесь, ребята!
Так выли в России; казалось, что остекленная, забетоненная и в сталь
бронированная Европа не боится таких ужасиков, ибо пережила своевременно
Торквемаду и не думает к нему возвращаться. Но с войной, похоже, пере-
борщили. И вот теперь, когда над Немецким морем еще носятся проклятья
захлебнувшихся дредноутов, над Фландрией еще предсмертно пулеметит зат-
равленный танк-призрак, а тени героев, погибших в порядке коэффициента
рассеяния митральезы - лезут вам в душу из каждого костыля и с каждого
слова одуревших от миллиона пройденных отступлений и паник - в Германии
контуженный войной разум Освальда Шпенглера объявляет конец мира в плане
полного и окончательного израсходования Европой культурных возможнос-
тей*1. _______________
*1 Во избежание недоразумений оговоримся заранее: Шпенглера самого
нам прочесть не удалось, мы говорим о нем на основании сборника "Освальд
Шпенглер и закат Европы" (сборник статей Н. А. Бердяева, Я. М. Букшпана,
Ф. А. Степуна и С. Л. Франка, к-во "Берег" М. 1922, стр. 96), статей
Евг. Браудо и Д. Шиковского, помещенных в N 1 журнала "Начала" да бесед
с людьми, которым довелось читать Шпенглера.
Духовная паника не новая миру вещь: ее достаточно наглотались в сред-
ние века, но сейчас это любопытное явление общественной психологии вы-
растает снова. Тридцать три тысячи книг Шпенглера распродано в Германии.
До 1918 года о нем не слыхал никто, кроме учеников реального училища в
Бонне, а теперь уже образованы скопища людей, "изучающих" историю мира с
его, Шпенглеровской, точки зрения.
Шесть авторов, помянутых нами в примечании, относятся по разному к
Шпенглеру, но все сходятся на одном - это человек чрезвычайно талантли-
вый. "Никто не отрицал за ним значительного таланта, умения своеобразно
и остро доказывать свои положения... В лице Шпенглера мы имеем дело с
незаурядным литературным явлением... Утверждает он и отрицает с одинако-
вой силой темперамента... С удивительным мастерством, какого я никогда
не встречал в историко-философских сочинениях, он умеет извлекать из од-
ной и той же основной темы сотни вариаций. Его изобретательность в деле
подыскания эпитетов и прилагательных совершенно неисчерпаема. Одно и то
же явление он умеет разлагать призмой критического анализа на десятки
составных красок, никогда не впадая в повторение или банальность" (Брау-
до). "Книга Гибель Запада - несомненно, литературное событие... Замеча-
тельная книга" (Шиковский). Так говорят авторы "Начал", авторы "Берега"
чуть что не обижаются, что Шпенглер отбивает у них хлеб, - тема так
близка им, изложение так очевидно построено "по-ихнему", что кое-кому
кажется, что другой пишет на его собственную тему, на которую не имеет
решительно никакого права. Бердяева и действительно стоит пожалеть, -
этот предсказывает и предвидит лет пятнадцать под-ряд: и (какая неприят-
ность!) лавры и слава пророка достаются какому-то Шпенглеру, а не Бердя-
еву*1.
Книга, по словам Браудо, действует на читателя гипнотизирующе, - раз
за разом, нетвердый разум сваливается в гостеприимное красноречие, не
жалеющее эпитетов, - изловленный становится адептом и напрасно его уве-
рять, что суть Шпенглера в новом подходе к истории и ее философии, как
это делает Шиковский; "пророческая" суть доминирует над любым интеллек-
туальным достоинством Шпенглера: она всеобъемлюща, она единственно пра-
вильна - контуженному разуму - и вывод, приведенный с недоумением Ши-
ковским: "наша гибель неизбежна", - естественно воцаряется в читателе.
Призрак танка плывет над Рейном, вовсе не призрачные французские войска
завтра займут город и потребуют золота и угля, телефон и железные дороги
бастуют: - наша гибель неизбежна, честь и слава Шпенглеру, который пред-
лагает по крайней мере умереть мужественно.
Этот обыватель, который назвался Шпенглером и убежденно, "заносчиво и
надменно" (Степун) кричит о своем бессилии что-либо поправить в расстре-
лянной стране, с которой поступают так же милостиво, как и она поступа-
ла, когда имела возможность быть милостивой, а не выпрашивать милости, -
не сразу пришел в это отчаянье. Он пробовал учиться у "великих" своего
времени, - он преклоняется перед рядом имен, - это Шопенгауер, Вагнер,
Ницше, Маркс, Дюринг, Геббель, Ибсен, Стриндберг и Шоу (Степун), - и тут
же уверяет, что философии нет, что искусство кончилось в Европе, что
культуры ныне нет никакой, есть только мертвая "цивилизация". Сплошь,
одно за другим _______________
*1 Бердяев так и пишет: "Еще до мировой войны я очень остро ощутил...
наступление конца... мировой эпохи..." и ссылается на ряд своих книг. О,
счастливая простота!
встречаете вы в описаниях Шпенглеровского мышления то того, то другого из перечисленных авторов, а всего чаще тех, кого он забывает упомянуть и видимо относит к числу конченных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
пылялось: то ли это поистине дело, - и куда нам тогда деваться, если это
так? - либо это чепуха непроходимая, хлыстовский вертеж интеллекта, в
ужасе спасающегося в это уединение параноика - от мира и жизни, - а тог-
да зевота нестерпимая хрустела в ушах. Писатели эти равнялись жизненно
по "хаосу", предвечной недифференцированной материи, подсознательное и
бессознательное были их душевным субстратом (вот почему так сосали они
Тютчева и опасную сладость его разложений), болезненно-существенное на-
чало тащило их, как пьяницу на блеск бутылочного стекла, к Достоевско-
му... отсюда сваливались они в религию. Цыплячье сознание выплевывало
жизни в лицо глупейшее "не приемлю", но тут же холодные струи страха
убивали в нем окончательно всякую способность соображать: - пусть весь
мир "не приемлет" самого себя, - тогда, по мере крайней, не так жутко
будет отрекаться от самого себя.
Этих людей читать не надо, но изучать историю этого коллективного су-
масбродства необходимо точно и детально. Вот как вертелся мир перед кро-
вопусканием 1914, и вот какие индивиды собирались спасать его от этой
самой вертячки - этой же самой вертячкой. Вы легко уследите эти цепи
разложений, эту потерю чувства равновесия, чувства верного и неверного,
эту нелепую страсть к смерти, и страстную жажду схемы, схемы и схемы.
"Бездна верхняя" и "бездна нижняя", Аполлон и Дионис, лунное и солнеч-
ное... да, этим полюсам нет конца, - высшее же удовольствие получалось
при объединении всего добра воедино: - помирить, например, Бога с чор-
том, что и достигалось в применении к пословице о кочерге и свечке. Этим
способом всерьез любая мораль нивеллировалась до средней арифметической
между Богом и чортом, далее эта средняя приравнивалась человеку, - фило-
соф многозначительно упирался лбом в эту стенку, а через страницу вся
канитель заводилась с начала. Но здесь на примере видно, что привело
коллективную душу земного шара к этой удивительной резне, прекратившейся
только тогда, когда несколько стран были выпиты до-чиста и резать там
уже было некого. Не осмелимся все решать журнальной статейкой, - но раз-
ве не ясно было: мир живет какой-то колоссальной несправедливостью, он
должен за нее ответить. А наши приятели-писатели играли в жмурки с этим
духовным банкротством обезопашенного-якобы мира. Изучать их надо с мик-
роскопом - каждую клеточку; вот где в мире дыра: - осторожнее, не осту-
питесь, ребята!
Так выли в России; казалось, что остекленная, забетоненная и в сталь
бронированная Европа не боится таких ужасиков, ибо пережила своевременно
Торквемаду и не думает к нему возвращаться. Но с войной, похоже, пере-
борщили. И вот теперь, когда над Немецким морем еще носятся проклятья
захлебнувшихся дредноутов, над Фландрией еще предсмертно пулеметит зат-
равленный танк-призрак, а тени героев, погибших в порядке коэффициента
рассеяния митральезы - лезут вам в душу из каждого костыля и с каждого
слова одуревших от миллиона пройденных отступлений и паник - в Германии
контуженный войной разум Освальда Шпенглера объявляет конец мира в плане
полного и окончательного израсходования Европой культурных возможнос-
тей*1. _______________
*1 Во избежание недоразумений оговоримся заранее: Шпенглера самого
нам прочесть не удалось, мы говорим о нем на основании сборника "Освальд
Шпенглер и закат Европы" (сборник статей Н. А. Бердяева, Я. М. Букшпана,
Ф. А. Степуна и С. Л. Франка, к-во "Берег" М. 1922, стр. 96), статей
Евг. Браудо и Д. Шиковского, помещенных в N 1 журнала "Начала" да бесед
с людьми, которым довелось читать Шпенглера.
Духовная паника не новая миру вещь: ее достаточно наглотались в сред-
ние века, но сейчас это любопытное явление общественной психологии вы-
растает снова. Тридцать три тысячи книг Шпенглера распродано в Германии.
До 1918 года о нем не слыхал никто, кроме учеников реального училища в
Бонне, а теперь уже образованы скопища людей, "изучающих" историю мира с
его, Шпенглеровской, точки зрения.
Шесть авторов, помянутых нами в примечании, относятся по разному к
Шпенглеру, но все сходятся на одном - это человек чрезвычайно талантли-
вый. "Никто не отрицал за ним значительного таланта, умения своеобразно
и остро доказывать свои положения... В лице Шпенглера мы имеем дело с
незаурядным литературным явлением... Утверждает он и отрицает с одинако-
вой силой темперамента... С удивительным мастерством, какого я никогда
не встречал в историко-философских сочинениях, он умеет извлекать из од-
ной и той же основной темы сотни вариаций. Его изобретательность в деле
подыскания эпитетов и прилагательных совершенно неисчерпаема. Одно и то
же явление он умеет разлагать призмой критического анализа на десятки
составных красок, никогда не впадая в повторение или банальность" (Брау-
до). "Книга Гибель Запада - несомненно, литературное событие... Замеча-
тельная книга" (Шиковский). Так говорят авторы "Начал", авторы "Берега"
чуть что не обижаются, что Шпенглер отбивает у них хлеб, - тема так
близка им, изложение так очевидно построено "по-ихнему", что кое-кому
кажется, что другой пишет на его собственную тему, на которую не имеет
решительно никакого права. Бердяева и действительно стоит пожалеть, -
этот предсказывает и предвидит лет пятнадцать под-ряд: и (какая неприят-
ность!) лавры и слава пророка достаются какому-то Шпенглеру, а не Бердя-
еву*1.
Книга, по словам Браудо, действует на читателя гипнотизирующе, - раз
за разом, нетвердый разум сваливается в гостеприимное красноречие, не
жалеющее эпитетов, - изловленный становится адептом и напрасно его уве-
рять, что суть Шпенглера в новом подходе к истории и ее философии, как
это делает Шиковский; "пророческая" суть доминирует над любым интеллек-
туальным достоинством Шпенглера: она всеобъемлюща, она единственно пра-
вильна - контуженному разуму - и вывод, приведенный с недоумением Ши-
ковским: "наша гибель неизбежна", - естественно воцаряется в читателе.
Призрак танка плывет над Рейном, вовсе не призрачные французские войска
завтра займут город и потребуют золота и угля, телефон и железные дороги
бастуют: - наша гибель неизбежна, честь и слава Шпенглеру, который пред-
лагает по крайней мере умереть мужественно.
Этот обыватель, который назвался Шпенглером и убежденно, "заносчиво и
надменно" (Степун) кричит о своем бессилии что-либо поправить в расстре-
лянной стране, с которой поступают так же милостиво, как и она поступа-
ла, когда имела возможность быть милостивой, а не выпрашивать милости, -
не сразу пришел в это отчаянье. Он пробовал учиться у "великих" своего
времени, - он преклоняется перед рядом имен, - это Шопенгауер, Вагнер,
Ницше, Маркс, Дюринг, Геббель, Ибсен, Стриндберг и Шоу (Степун), - и тут
же уверяет, что философии нет, что искусство кончилось в Европе, что
культуры ныне нет никакой, есть только мертвая "цивилизация". Сплошь,
одно за другим _______________
*1 Бердяев так и пишет: "Еще до мировой войны я очень остро ощутил...
наступление конца... мировой эпохи..." и ссылается на ряд своих книг. О,
счастливая простота!
встречаете вы в описаниях Шпенглеровского мышления то того, то другого из перечисленных авторов, а всего чаще тех, кого он забывает упомянуть и видимо относит к числу конченных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22