– Я хочу тебя попросить переселиться на северный берег острова, – сказал Ушаков, отведав кусочек ледяной печенки.
– Я и сам думал об этом, – степенно ответил Аналько. – С той поры, как ты победил тамошнего Тугныгака, наверно, ничто мне угрожать не будет.
– Почему ты считаешь, что я победил Тугныгака?
– Об этом все знают.
Ушаков был в затруднении: спорить о существовании злого духа, да еще с самим шаманом, – только терять попусту время. Мнение о том, что в мире существуют особые, не контролируемые человеком силы, настолько прочно укоренилось в сознании этих людей, что бороться с подобными суевериями надо долгие и долгие годы. А простым отрицанием можно только, в лучшем случае, вызвать недоумение, подорвать веру в себя.
– Теперь твой черед сразиться с Тугныгаком северного побережья, – сказал Ушаков.
– А смогу ли я? – с сомнением покачал головой Аналько.
– Ну, это тебе лучше знать. Разве ты не уверен в своих силах?
Аналько видел, что Ушаков говорит серьезно, и сам старался отвечать серьезно и убедительно.
– Я поеду туда, но буду надеяться и на твою помощь.
– Я распоряжусь, чтобы тебе выдали дополнительные продукты, боеприпасы, брезент на покрышку яранги. Ведь не потащишь же с собой старые моржовые кожи. Да и не один ты поедешь. К твоей семье присоединятся и другие…
– Спасибо, – осторожно продолжал Аналько, – но главная твоя помощь должна быть другая…
– Какая же? – насторожился Ушаков.
– Ты победил Тугныгака…
– Ну, раз победил, – недовольно прервал шамана Ушаков, – то и не будем больше о нем говорить. Нет его, и все!
– Ты в этом уверен?
– Ты же сам говоришь, что я победил северного Тугныгаки, – с раздражением напомнил Ушаков, ему надоели все эти разговоры о злом духе. – Откуда ему быть?
– Это, конечно, так, – кивнул Аналько. – Однако злые силы имеют множество обличий…
– Пусть это тебя не беспокоит. Против них есть одно верное средство.
– Какое? – оживился Аналько.
– Ни в коем случае не показывать свою слабость, – почти торжественно заявил Ушаков. – Быть уверенным в себе, делать свое дело хорошо и основательно, не поддаваться дурному настроению, дурным мыслям, верить в добро и справедливость… Тогда никакие Тугныгаки не страшны.
– Ты так думаешь?
– Не только думаю, но и знаю по собственному опыту. Когда Тугныгак и любой другой злой дух встречает сильного, умного, уверенного в себе человека, он старается с ним не связываться. Ибо знает, что наверняка потерпит поражение. Потому что настоящий человек по природе своей сильнее всяких Тугныгаков. Запомни это, Аналько!
– Может быть, ты и прав, – растерянно пробормотал Аналько, провожая русского умилыка.
Но Ушаков не сразу пошел к себе. Он вошел в чоттагин яранги Иерока и тут же почувствовал, как многое здесь напоминает еще об ушедшем: его винчестер в выбеленном нерпичьем чехле по-прежнему висел на стене, там же – его охотничьи снегоступы, моток тонкого нерпичьего ремня с деревянной грушей, утыканной острыми крючьями, чтобы доставать из воды убитого тюленя… Так же стоял у деревянного бревна-изголовья китовый позвонок, на котором любил сидеть хозяин.
И в этой яранге Ушакову пришлось отведать нерпичьей печенки и чаю. И только после этого он приступил к главному.
– Хочу вас пригласить с собой в большое путешествие по острову! – сказал он торжественно.
Нанехак посмотрела на гостя и спросила:
– И меня тоже?
– Если, конечно, Апар не будет возражать.
– Он не будет возражать.
Апар, поначалу растерявшись оттого, что все решилось без его участия, вынужден был сказать:
– Конечно, я не буду возражать… Да и покойный мечтал о такой поездке.
– Не довелось ему, – горестно заметила Нанехак.
– Вот мы и выполним его волю!
На подготовку к поездке ушел почти месяц. Доктор Савенко настаивал, чтобы Ушаков не торопился: путешествие по ледовому острову – тяжкое испытание, и надо быть физически готовым ко всяческим лишениям.
Аналько и еще одна семья должны были скоро переселяться. Ушаков выдал им со склада новые оленьи шкуры для зимних пологов.
– Раньше мы шили зимние пологи из медвежьих шкур, и они служили не одному поколению, – осторожно заметил Аналько.
Ушаков понял намек, но решительно возразил:
– Нет, из медвежьих шкур шить пологи – слишком расточительно. Вся пушнина, которая добывается здесь, пойдет в казну Советского государства. Мы строим большой и новый мир, твои песцы, лисицы и медвежьи шкуры тоже идут на это.
– Правда? – удивился шаман. – Выходит, и я немного большевик?
– Ну, насчет этого рано еще говорить, но, кто знает, может быть, в будущем, когда ты перестанешь бояться Тугныгака… – с едва скрываемой усмешкой проговорил Ушаков.
– Дело не в том: боюсь я или не боюсь Тугныгака, – вполне серьезно ответил Аналько. – А в том, что здешнего я его не понимаю, не разгадал. В Урилыке мне было легче и проще, потому что я знал, что тамошний Тугныгак любит и чего мне от него ожидать…
– Разве там, в бухте Провидения, никто не болел, никто не умирал, разве там было мало голодных? – прервал рассуждения шамана Ушаков.
Аналько смутился и, не найдя, что сказать в ответ, замолчал.
Нанехак все эти дни была занята радостным делом: она шила одежду своему мужу и русскому умилыку. Та, старая, требовала большой починки, потому что во время последней поездки кухлянка и меховые штаны порвались. Да и хранили их неправильно, в теплом и влажном помещении деревянного дома.
Нанехак приходила примерять одежду, и видно было, что ей искренне нравилось заботиться о русском умилыке.
Наконец, одиннадцатого марта, в ясный солнечный день сразу несколько упряжек тронулись в путь, сопровождаемые беспрестанным громким лаем множества собак. Упряжки не привыкли ходить таким большим караваном, и прошло довольно много времени, прежде чем установился относительный порядок и началось размеренное движение следом за идущей впереди нартой Анакуля, молодого крепкого парня.
Часа через два, однако, поднялся встречный ветер. Он срывал верхушки высушенных морозом застругов и сугробов, и снежная пыль проникала повсюду, находя в одежде путников мельчайшие дырочки.
Но, несмотря на это, на душе у Ушакова было светло и радостно: начиналось то самое главное, ради чего он, собственно, и приехал сюда, на Север, – исследование не изведанного, не покоренного пока, студеного и враждебного человеку пространства. Болезнь позади, от нее осталось лишь сожаление о потерянном понапрасну времени. Начавшуюся пургу Ушаков встретил с досадой, но не такой, чтобы она могла изменить его планы или заставить повернуть назад. Единственное, что он сделал, это отправил обратно в сопровождении Аналько женщин с детьми. Одна только Нанехак наотрез отказалась вернуться в поселок.
– Я не поеду, – сказала она. – Не умею двигаться назад, если уж решила идти вперед.
Ушаков почувствовал в этих словах что-то знакомое. Ему тоже всегда чуждо было отступление, если уж решение принято. Невольно вспомнились слова, сказанные еще в бухте Провидения Иероком, об умении не отступать от избранного пути и делать все, чтобы исполнить задуманное.
– Хорошо, пусть Нана едет с нами, – согласился он, хотя и заметил неодобрительные взгляды Анакуля и Етувги.
Интересно наблюдать, как начинается пурга. Сначала с вершин застругов и сугробов под воздействием поднимающегося ветра начинает стекать дымок пылевидного снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79