Сейчас мальчишка кругами ЛЕТАЛ над местом катастрофы, задыхался от дыма, кашлял, судорожно взмахивал опаленными крыльями, громко и безутешно плакал, грозил кулачком в бескрайнее Небо и с ненавистью кричал куда-то Вверх:
– За что?! За что, Господи?!! Как Ты мог?! Да будьте вы все прокляты!!!
* * *
Теперь я сознательно опускаю описание моих переходов из Одного Времени в Другое.
Столько раз я уже рассказывал о своих ощущениях, когда погружался в Прошлое или возвращался в Настоящее, такими значительными мне казались подробности моего физического и нервного состояния в момент этих перемещений во Времени, что иногда мои эгоцентрические стариковские переживания по этому сказочному поводу вдруг начинали превалировать над событиями, происходящими в то Время, ради которых Ангел и затевал эти мои дивные передвижения.
Однако к концу первой половины нашей невероятной «ночи с Ангелом» я неожиданно понял, как я был мелочен и эгоистичен в описании собственных неудобств при смене Времен в сравнении с теми событиями, которые разворачивались перед моими глазами в маленьком Ангельском «просмотровом зальчике»…
Я искренне устыдился такой неправомерности и решил воспользоваться, может быть, отнюдь не «прозаическим», но от этого не менее ценным элементом конструкции подобных вещей: обычным, жестким, совершенно кинематографическим «монтажным стыком». Резким уходом в ретроспекцию и таким же прямолинейным возвращением из нее в Настоящее Время.
… Мы еще долго молчали, лежа на своих диванчиках в купе скорого поезда под старинным советским названием «Красная стрела».
– Светает? – спросил я.
Ангел слегка отодвинул репсовую занавеску со своей стороны. Ответил глухо, грустно, негромко:
– Пока нет. Хотя ночи осталось совсем немного. Летом было бы уже вовсю светло.
Опять полежали молча. Слушали разные вагонные скрипы, перестук колес под полом. А еще каждый вслушивался в самого себя.
– Где его похоронили? – наконец решился спросить я.
Ангел пожал плечами:
– Нигде. Нечего там было хоронить, Владим Владимыч. Вы же сами видели…
«Старый кретин! – обругал я себя. – Кто угодно мог задать такой идиотский вопрос, но не ты… В сорок третьем тебя так быстро научили взрывать и убивать, и ты так долго этим занимался во славу Отечества и еще чью-то славу, что мог бы припомнить, как это все должно выглядеть после такого столкновения и взрыва…»
Ангел незамедлительно откликнулся на мой мысленный укор себе:
– Не расстраивайтесь, Владимир Владимирович. Нелепые вопросы, которые мы часто задаем при столь очевидных событиях, – простейшая форма подсознательной защитной реакции.
Я нервно закурил сигарету.
Ангел снова «выставил» невидимую защиту своей половины купе от моего дыма, сказал, будто продолжил прерванное на секунду плавное течение собственного рассказа:
– …почти сутки я отлеживался у старого Ангела-Хранителя – милого и доброго руководителя моей Наземной практики, одного из древнейших представителей Неба на Земле. Несмотря на дряхлость, в некоторых наших трюках старик был еще достаточно силен. Поэтому на следующий день я уже встал на ноги.
– Волей Всевышнего и решением Ученого Совета Школы твоя Земная практика прекращена и тебя срочно вызывают Наверх, – испуганно сказал мне старый Ангел-Хранитель. – Боюсь, что у тебя там могут быть неприятности…
Но тут мне вдруг стало ясно, что из ТОГО потрясения я вышел совершенно ДРУГИМ! И обратной дороги у меня нет.
– Ничего хуже того, что произошло, уже не будет, – помню, ответил я Старику. – А на все остальное мне теперь наплевать!
В ту же секунду в абсолютно ясном, без единого облачка небе жутковато сверкнула молния и раздался отдаленный, но от этого не менее грозный раскат грома…
Ах, как перепугался этот несчастный, добрый Старик-Ангел!.. Он-то знал, что означают такие раскаты и сверкания в чистом безоблачном небе!
А мне, Владим Владимыч, ни на секунду не стало страшно! Даже если бы я тогда услышал Трубный Глас – я такое сказал бы Ему в ответ, такими Земными словами, что Они бы все Там на облаках попадали от ужаса!..
После того взрыва на шоссе, после чудовищной смерти Леши Самошникова, которого я, тринадцатилетний Ангел-недоучка, пытался уберечь то от одного, то от другого (а Они, Всемогущие и Всесильные, Верой в которых толькои живы миллионы наивных Землян, не захотели и пальцем шевельнуть, чтобы сберечь прекрасного и талантливого Лешку… И Гришу Гаврилиди – верного Лешкиного вассала, с каждым днем становившегося все чище и лучше от общения с умным, добрым и интеллигентным Лешкой), – меня уже ничем нельзя было напугать…
Старика же сильно потряс этот грозный окрик Неба. С возрастом у него, по всей вероятности, очень ослабли сдерживающие функции сфинктеров мочеиспускательной системы, а может быть, это был результат застарелого двухсотлетнего простатита, но… Старику-Ангелу ничего не оставалось делать, как прошлепать в ванную, подмыться и сменить тунику, в которой он обычно ходил по дому.
Я деликатно сделал вид, что ничего не заметил.
Когда Старик вернулся в комнату в сухой и чистенькой «ангельско-форменной» одежде, лицо у него было салатного цвета, а глаза такие тревожные, что тут уже я разволновался не на шутку:
– Что с вами, Учитель?!
Старик даже ответить сразу не смог. А когда чуточку пришел в себя, то в своей стариковской простоте и открытой бесхитростности еле-еле вымолвил:
– Малыш… Только что, когда я застирывал тунику в ванной, Сверху поступил приказ Всевышнего немедленно отправить тебя на Небо в распоряжение АООКаКа!..
Впервые я услышал эту аббревиатуру:
– А что это?
Старый Ангел жалостливо погладил меня по голове:
– Бедненький ты мой… Это же – Ангельский Особый Отдел Конфликтной Комиссии! Ну, да авось Господь сжалится…
– Как же! – презрительно сказал я с интонациями покойного Гриши Гаврилиди. – Держи карман шире!..
– Тише, тише, деточка! – вконец перетрусил Старик. – Так что возносись и возвращайся, мальчик мой. Ради всего Святого!..
– Вот ради того, что я теперь считаю для себя Святым, – я и останусь на Земле! – прервал я Старика-Ангела. – После смерти Леши нет для меня ничего более Святого, чем еще живущие на Земле Самошниковы… И не собираюсь я никуда ни возноситься, ни возвращаться! Хватит… У меня все эти наши «нектары» и «амброзии» уже поперек горла!.. В смысле и на фиг мне не нужны!
– Деточка! – в смятении вскричал Старик. – Что ты говоришь? Нектар и амброзия дают нам бессмертие и вечную юность… Не веришь мне, загляни в энциклопедию!
– Дедушка-а-а! – завопил я в отчаянии. – Какая «вечная юность»?! О чем вы говорите? Посмотрите на себя в зеркало!.. И потом, как я могу продолжать служить Ему, если я потерял в Него Веру?!
– Прекрати немедленно! – в ужасе завизжал Старик-Ангел. – Я не хочу этого слышать!..
Крылья у него затряслись, панически зашуршали старые, пожелтевшие, пересохшие, ломкие перья, и старый Ангел – бывший Хранитель, а теперь, в силу своего почтенного возраста и былых заслуг, лишь номинальный Представитель Неба на Земле – упал в кресло, схватившись за сердце слабенькими сухонькими ручонками. Ротик его судорожно открылся, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но…
Недаром я тогда дни и ночи торчал у Лешки в больнице!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69