На баке триремы, всего в, нескольких локтях над ними, работали невольники.
– От этого корабля можно ожидать только зла и бед.
Фанокл вытер руки и бросил грязную ветошь за борт. Оба повернулись и посмотрели, как она раскачивается на волнах. Фанокл поднял большой палец, показывая за спину.
– Зла и бед этот корабль не принесет. Только пользу. Ты что, хотел бы работать, как они?
Мамиллий поднял голову и взглянул на рабов. Они столпились вокруг металлического краба.
– Я тебя не понимаю.
– Вот сейчас они установят нок-тали точно по центру и потянут краба вверх – все десять тонн разом. Пар бы сделал это за них без суеты и напряжения.
– Краба наверх мне тащить не надо. Я не раб.
Став на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть краба, они замолчали. Это была устрашающе самодовольная глыба свинца и железа; если бы ее когтистые лапы не упирались в каменные валуны, палуба наверняка бы не выдержала. Назначение громадины было сугубо утилитарным, по всей Римской империи не сыскать было более практичного монстра – он служил только затем, чтобы падать с высоты на вражеские корабли, пробивать их днища н пускать не мешкая ко дну; но та же сила, что превратила бронзовую затычку бочонка в бабочку и водрузила Борея на предохранительном клапане, оставила свои следы и на крабе. Чудовищу нарисовали глаза и наметили конечности. Это придало образине такую значительность, что рабы ухаживали за ней подобострастно, они мыли ей лапы так, будто имели дело с чем-то более серьезным, чем обыкновенная груда металла. Часть рабов разворачивала десятисаженную рею.
Мамиллий отвернулся и посмотрел на палубу «Амфитриты».
– Жизнь, Фанокл, – удручающая грязь.
– Я ее вычищу.
– Пока ты только пачкаешь.
– Ничего, мы еще поживем без рабов и без армий.
– Чем тебе не угодили рабы и армии? Может, еще скажешь: «Будем жить без пищи, воды и женщин»?
Они снова замолчали, вслушиваясь в портовый грохот и крики на триреме:
– Трави помалу!
– Сегодня вечером Император собирается испробовать скороварку. Ту, что ты сделал для него.
– Он забудет обо всем, когда опробует «Амфитриту». Досточтимый Мамиллий… он уже простил нас за ту, неудачную скороварку?
– Простил, наверное.
– Заводи канат. Взяли. Раз, два. Раз, два.
– В конце концов, без того эксперимента я бы так никогда и не додумался до предохранительного клапана.
– Он сказал, что не стоило начинать с мамонта. Ругал меня.
– А сейчас?
Мамиллий покачал головой.
– Но троих поваров и северное крыло виллы ему тем не менее жаль.
Фанокл, с которого все еще градом лил пот, кивнул. Потом, вспомнив что-то, нахмурился.
– Как ты думаешь, он это имел в виду, когда сказал: «И по возможности чувство опасности»?
Раб, возившийся в трюме у топки котла, вылез на палубу; Мамиллий с Фаноклом лениво наблюдали за ним. Он бросил за борт ведро на длинной веревке, вытащил его и вылил воду на свое обнаженное тело. Черные струйки воды, смешанной с угольной пылью, зазмеились по доскам.
– А ну-ка вымой здесь палубу! – крикнул Фанокл.
Раб в раздумье поглаживал свои грязные волосы. Потом зачерпнул еще одно ведро и, широко размахнувшись, с силой выплеснул воду – ноги Мамиллия и Фанокла обдало жидкой грязью. С негодующими криками они бросились вперед, и в тот же миг раздался треск рвущегося под непомерной тяжестью каната. «Амфитрита» клюнула носом, накренилась и издала громкий клацающий звук – казалось, она с хрустом вгрызлась зубами в собственные деревянные шпангоуты. Послышался гул тупого удара о дно бухты, и с неба на них обрушились потоки воды, нечистот, грязи, масел и дегтя. Фанокл рухнул ничком, Мамиллий согнулся под напором водяного смерча, от потрясения он был не в силах даже выругаться. Ливень прекратился, но палубы залило так, что они стояли по пояс в воде. Талос в ярости изрыгал огромные клубы пара. Затем вода схлынула, палубы заблестели, над гаванью повис неистовый рев. Наконец Мамиллий распрямился и выругался – шляпа его теперь видом и запахом напоминала коровью лепешку, мокрая и грязная одежда противно липла к телу. Облегчив душу, он повернулся и взглянул на то место, где они только что стояли с Фаноклом. Краб снес шесть футов фальшборта и сорвал обшивку палубы, оголив расплющенные концы бимсов. С реи триремы прямо в воду свисал толстый канат, желтая жижа вокруг него все еще булькала и пузырилась. На триреме шла драка, появившиеся солдаты били дерущихся рукоятями мечей. Из клубка тел вырвался человек. Он соскочил на причал, схватил большой камень и, прижав его к животу, через стенку мола нырнул в море. Драка прекратилась. Двое телохранителей Императора в немом отчаянии бились головами о мачту.
Заляпанное грязью лицо Мамиллия постепенно бледнело.
– Это первое покушение на мою жизнь.
Фанокл тупо уставился на развороченный борт. Мамиллия затрясло.
– Я никому не делал зла.
Капитан триремы проворно спрыгнул на палубу «Амфитриты».
– Не знаю что и сказать, мой господин.
Неистовый рев не утихал. Казалось, чьи-то глаза, тысячи глаз следили за ними над изменчивым ковром водяных бликов. Мамиллий в ужасе озирался по сторонам, вглядываясь в молочнобелую пустоту воздуха. Нервы его напряглись до предела. Фанокл жалобно заскулил:
– Они ее повредили.
– А пошел ты со своим вонючим кораблем…
– Мой господин, раб, перерезавший канат, утопился. Мы ищем главаря бунтовщиков.
Мамиллий завопил:
– Oloito!3
Изысканное слово сыграло роль предохранительного клапана. Мамиллий унял дрожь, но расплакался. Фанокл поднес к лицу трясущиеся руки и смотрел на них так пристально и пытливо, будто в них была скрыта какая-то ценная информация.
– Аварии случаются.. Вот только позавчера толстенная доска сорвалась и пролетела всего лишь в нескольких вершках от моей головы. Но мы живы.
Капитан вытянулся в знак приветствия.
– С твоего позволения, мой господин.
И он вспрыгнул на борт триремы. Мамиллий повернул к Фаноклу заплаканное лицо.
– Ну откуда у меня враги? Лучше бы меня убило.
Неожиданно ему показалось, что все в этом мире опасно и неустойчиво… все, кроме таинственной красоты Евфросинии.
– Фанокл… отдай мне твою сестру.
Фанокл оторвал взгляд от своих рук.
– Мы, господин, свободные люди.
– Я имею в виду в жены.
Фанокл хрипло закричал:
– Да сколько можно! Доска, краб… а теперь еще и это!
Дымчато-белый ревущий ад сомкнулся над Мамиллием. Где-то в вышине зарокотал гром.
– Я не могу без нее жить.
Фанокл пробормотал, не сводя глаз с Талоса:
– Ты даже лица ее не видел. И потом, ты ведь внук Императора.
– Он сделает все, что я захочу.
Фанокл свирепо покосился на собеседника.
– Сколько тебе лет, мой господин? Восемнадцать? Семнадцать?
– Я уже взрослый мужчина.
Фанокл состроил гримасу.
– В силу установленных людьми законов.
Мамиллий стиснул зубы.
– Извини меня за слезы. Это от потрясения. – Он громко икнул. – Ты меня простил?
Фанокл смерил его взглядом.
– А больше ничего не хочешь?
– Хочу. Евфросинию.
– Это не в моей власти, мой господин.
– Ни слова больше. Мы поговорим с Императором. Он тебя убедит.
У входа в туннель громыхнул салют.
Император шагал не но возрасту быстро. Впереди бежал глашатай:
– Дорогу Императору!
Свита состояла из телохранителя и нескольких женщин – лица дам прятались под вуалями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– От этого корабля можно ожидать только зла и бед.
Фанокл вытер руки и бросил грязную ветошь за борт. Оба повернулись и посмотрели, как она раскачивается на волнах. Фанокл поднял большой палец, показывая за спину.
– Зла и бед этот корабль не принесет. Только пользу. Ты что, хотел бы работать, как они?
Мамиллий поднял голову и взглянул на рабов. Они столпились вокруг металлического краба.
– Я тебя не понимаю.
– Вот сейчас они установят нок-тали точно по центру и потянут краба вверх – все десять тонн разом. Пар бы сделал это за них без суеты и напряжения.
– Краба наверх мне тащить не надо. Я не раб.
Став на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть краба, они замолчали. Это была устрашающе самодовольная глыба свинца и железа; если бы ее когтистые лапы не упирались в каменные валуны, палуба наверняка бы не выдержала. Назначение громадины было сугубо утилитарным, по всей Римской империи не сыскать было более практичного монстра – он служил только затем, чтобы падать с высоты на вражеские корабли, пробивать их днища н пускать не мешкая ко дну; но та же сила, что превратила бронзовую затычку бочонка в бабочку и водрузила Борея на предохранительном клапане, оставила свои следы и на крабе. Чудовищу нарисовали глаза и наметили конечности. Это придало образине такую значительность, что рабы ухаживали за ней подобострастно, они мыли ей лапы так, будто имели дело с чем-то более серьезным, чем обыкновенная груда металла. Часть рабов разворачивала десятисаженную рею.
Мамиллий отвернулся и посмотрел на палубу «Амфитриты».
– Жизнь, Фанокл, – удручающая грязь.
– Я ее вычищу.
– Пока ты только пачкаешь.
– Ничего, мы еще поживем без рабов и без армий.
– Чем тебе не угодили рабы и армии? Может, еще скажешь: «Будем жить без пищи, воды и женщин»?
Они снова замолчали, вслушиваясь в портовый грохот и крики на триреме:
– Трави помалу!
– Сегодня вечером Император собирается испробовать скороварку. Ту, что ты сделал для него.
– Он забудет обо всем, когда опробует «Амфитриту». Досточтимый Мамиллий… он уже простил нас за ту, неудачную скороварку?
– Простил, наверное.
– Заводи канат. Взяли. Раз, два. Раз, два.
– В конце концов, без того эксперимента я бы так никогда и не додумался до предохранительного клапана.
– Он сказал, что не стоило начинать с мамонта. Ругал меня.
– А сейчас?
Мамиллий покачал головой.
– Но троих поваров и северное крыло виллы ему тем не менее жаль.
Фанокл, с которого все еще градом лил пот, кивнул. Потом, вспомнив что-то, нахмурился.
– Как ты думаешь, он это имел в виду, когда сказал: «И по возможности чувство опасности»?
Раб, возившийся в трюме у топки котла, вылез на палубу; Мамиллий с Фаноклом лениво наблюдали за ним. Он бросил за борт ведро на длинной веревке, вытащил его и вылил воду на свое обнаженное тело. Черные струйки воды, смешанной с угольной пылью, зазмеились по доскам.
– А ну-ка вымой здесь палубу! – крикнул Фанокл.
Раб в раздумье поглаживал свои грязные волосы. Потом зачерпнул еще одно ведро и, широко размахнувшись, с силой выплеснул воду – ноги Мамиллия и Фанокла обдало жидкой грязью. С негодующими криками они бросились вперед, и в тот же миг раздался треск рвущегося под непомерной тяжестью каната. «Амфитрита» клюнула носом, накренилась и издала громкий клацающий звук – казалось, она с хрустом вгрызлась зубами в собственные деревянные шпангоуты. Послышался гул тупого удара о дно бухты, и с неба на них обрушились потоки воды, нечистот, грязи, масел и дегтя. Фанокл рухнул ничком, Мамиллий согнулся под напором водяного смерча, от потрясения он был не в силах даже выругаться. Ливень прекратился, но палубы залило так, что они стояли по пояс в воде. Талос в ярости изрыгал огромные клубы пара. Затем вода схлынула, палубы заблестели, над гаванью повис неистовый рев. Наконец Мамиллий распрямился и выругался – шляпа его теперь видом и запахом напоминала коровью лепешку, мокрая и грязная одежда противно липла к телу. Облегчив душу, он повернулся и взглянул на то место, где они только что стояли с Фаноклом. Краб снес шесть футов фальшборта и сорвал обшивку палубы, оголив расплющенные концы бимсов. С реи триремы прямо в воду свисал толстый канат, желтая жижа вокруг него все еще булькала и пузырилась. На триреме шла драка, появившиеся солдаты били дерущихся рукоятями мечей. Из клубка тел вырвался человек. Он соскочил на причал, схватил большой камень и, прижав его к животу, через стенку мола нырнул в море. Драка прекратилась. Двое телохранителей Императора в немом отчаянии бились головами о мачту.
Заляпанное грязью лицо Мамиллия постепенно бледнело.
– Это первое покушение на мою жизнь.
Фанокл тупо уставился на развороченный борт. Мамиллия затрясло.
– Я никому не делал зла.
Капитан триремы проворно спрыгнул на палубу «Амфитриты».
– Не знаю что и сказать, мой господин.
Неистовый рев не утихал. Казалось, чьи-то глаза, тысячи глаз следили за ними над изменчивым ковром водяных бликов. Мамиллий в ужасе озирался по сторонам, вглядываясь в молочнобелую пустоту воздуха. Нервы его напряглись до предела. Фанокл жалобно заскулил:
– Они ее повредили.
– А пошел ты со своим вонючим кораблем…
– Мой господин, раб, перерезавший канат, утопился. Мы ищем главаря бунтовщиков.
Мамиллий завопил:
– Oloito!3
Изысканное слово сыграло роль предохранительного клапана. Мамиллий унял дрожь, но расплакался. Фанокл поднес к лицу трясущиеся руки и смотрел на них так пристально и пытливо, будто в них была скрыта какая-то ценная информация.
– Аварии случаются.. Вот только позавчера толстенная доска сорвалась и пролетела всего лишь в нескольких вершках от моей головы. Но мы живы.
Капитан вытянулся в знак приветствия.
– С твоего позволения, мой господин.
И он вспрыгнул на борт триремы. Мамиллий повернул к Фаноклу заплаканное лицо.
– Ну откуда у меня враги? Лучше бы меня убило.
Неожиданно ему показалось, что все в этом мире опасно и неустойчиво… все, кроме таинственной красоты Евфросинии.
– Фанокл… отдай мне твою сестру.
Фанокл оторвал взгляд от своих рук.
– Мы, господин, свободные люди.
– Я имею в виду в жены.
Фанокл хрипло закричал:
– Да сколько можно! Доска, краб… а теперь еще и это!
Дымчато-белый ревущий ад сомкнулся над Мамиллием. Где-то в вышине зарокотал гром.
– Я не могу без нее жить.
Фанокл пробормотал, не сводя глаз с Талоса:
– Ты даже лица ее не видел. И потом, ты ведь внук Императора.
– Он сделает все, что я захочу.
Фанокл свирепо покосился на собеседника.
– Сколько тебе лет, мой господин? Восемнадцать? Семнадцать?
– Я уже взрослый мужчина.
Фанокл состроил гримасу.
– В силу установленных людьми законов.
Мамиллий стиснул зубы.
– Извини меня за слезы. Это от потрясения. – Он громко икнул. – Ты меня простил?
Фанокл смерил его взглядом.
– А больше ничего не хочешь?
– Хочу. Евфросинию.
– Это не в моей власти, мой господин.
– Ни слова больше. Мы поговорим с Императором. Он тебя убедит.
У входа в туннель громыхнул салют.
Император шагал не но возрасту быстро. Впереди бежал глашатай:
– Дорогу Императору!
Свита состояла из телохранителя и нескольких женщин – лица дам прятались под вуалями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15