Вглядевшись в темноту галереи, он с трудом различил смутные очертания жестикулирующей фигуры.
– Ну вот! Ты свободно ориентируешься в мире закона. А я легко себя чувствую в мире субстанций и сил, потому что признаю за вселенной разум не меньший, чем у законоведа. Подобно тому как ты, знающий закон, можешь добиться своего, имея дело со мной, который закона не знает, так и я могу не ждать милостей от вселенной, а взять их у нее.
– Слишком путано, – сказал Император. – Нелогично и очень самоуверенно. Скажи мне, Фанокл: когда ты говоришь такое, люди не называют тебя сумасшедшим?
Озадаченное лицо Фанокла поплыло во мраке вперед. Он помнил о модели корабля и боялся на нее наступить. Но перед самым его лицом вдруг тускло блеснуло лезвие меча. Фанокл неуклюже попятился.
Император повторил свои слова так, будто говорил их впервые:
– …называют тебя сумасшедшим?
– Называют, Цезарь. Потому я и… порвал все связи с библиотекой.
– Понимаю.
– Ты думаешь, я сумасшедший?
– Продолжай, послушаем дальше.
– Вселенная – это машина.
Мамиллий беспокойно зашевелился.
– Так ты колдун?
– Колдовства в природе нет.
– Твоя сестра – его живой пример и воплощение.
– Тогда она неподвластна законам природы.
– Очень может быть. А есть ли в твоей вселенной поэзия?
Измученный Фанокл повернулся к Императору.
– Вот все они так говорят, Цезарь. Поэзия, волшебство, религия…
Император усмехнулся:
– Будь осторожен, грек. Ты говоришь с великим понтификом.
Тень от пальца Фанокла метнулась к лицу Цезаря.
– Верит ли Цезарь в то, что вынужден делать великий понтифик?
– Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.
– Досточтимый Мамиллий, ты веришь в глубине души, что непредсказуемая и неподвластная разуму поэзия существует помимо твоих свитков?
– До чего же скучна твоя жизнь!
– Скучна?
Фанокл сделал полшага к Императору, вспомнил про меч и вовремя остановился.
– Моя жизнь проходит в постоянном изумлении.
Император отвечал ему спокойно и терпеливо:
– В таком случае обыкновенный император не в силах что-либо сделать для тебя. Ты счастливее Диогена в бочке. Единственное, что я могу, – не загораживать тебе солнце.2
– Но я разорен. Если ты мне не поможешь, меня ждет голодная смерть. А с твоей помощью я могу изменить мир.
– И мир станет лучше?
– Он сумасшедший, Цезарь.
– Это его право, Мамиллий. По своему опыту, Фанокл, я знаю, что перемены почти всегда к худшему. И тем не менее ради моего… ради твоей сестры я принимаю тебя как гостя. Будь краток. Чего ты хочешь?
Фаноклу строили козни. Десятое чудо света – это, конечно, корабль, а не сестра; людей он никогда не мог понять, но с помощью его корабля Император затмит Александра Македонского. Дальше Мамиллий не слушал, постукивая пальцем по колонне, он что-то забормотал себе под нос.
Пока Фанокл молол свой вздор, Император не шевельнулся и не проронил ни слова, он только позволил, чтобы от него на Фанокла повеяло холодком. Уж на что тот был толстокож, однако и он наконец запнулся и умолк.
Заговорил Мамиллий:
– «Красоты немое красноречье…»
– Я уже это слышал, – задумчиво произнес Император. – Кажется, Бион, но, может быть, и Мелеагр.
Фанокл закричал:
– Цезарь!
– Ах да. Твоя модель. Так чего ты хочешь?
– Прикажи принести свет.
На галерею все с той же ритуальной торжественностью возвратился один из живых светильников.
– Как называется твоя модель?
– У нее нет названия.
– Корабль без названия? Мамиллий, надо придумать.
– О боги, какая разница? Пусть будет «Амфитрита». – Мамиллий картинно зевнул. – С твоего позволения, дедушка, я хотел бы…
Император просиял улыбкой.
– Проследи, чтобы наши гости ни в чем не испытывали неудобств.
Мамиллий метнулся к выходу.
– Мамиллий!
– Что прикажешь, Цезарь?
– Мне больно видеть, как ты скучаешь.
Мамиллий остановился.
– Скучаю? Да… Скучаю. Доброй ночи, дедушка.
Мамиллий неторопливо направился к выходу.
Однако, едва скрывшись за занавесями, он без промедления перешел на резвую рысь. Император рассмеялся и взглянул на корабль.
– Мореходность никудышная: плоскодонный, с малой кривизной бортов. Что за нос и корма? Это же зерновая баржа. А украшения зачем? Они что, имеют какой-то религиозный смысл?
– Пожалуй, нет, Цезарь.
– Значит, хочешь со мной сразиться в морской бой? Если бы не твоя очаровательная непосредственность, я бы, наверное, наказал тебя за самонадеянность.
– Я, Цезарь, принес для тебя три игрушки. Это только первая.
– Развлекать гостя – обязанность хозяина.
– Цезарь! Тебе приходилось видеть, как в горшке кипит вода?
– Случалось.
– Ты, наверное, замечал, что при этом пар улетучивается в воздух. А что, если горшок закрыть?
– Очевидно, пар не будет улетучиваться.
– Горшок разлетится на куски. Пар обладает титанической силой.
– Да что ты говоришь! – воскликнул Император. – И часто тебе случалось видеть, как горшки разлетаются на куски?
Фанокл сдержался.
– Южнее Сирии живет дикое племя. В их землях много черного масла и горючего пара. Когда они готовят пищу, то по трубам направляют пар в печи, стоящие рядом с их домами. Мясо, которым питаются туземцы, жесткое, обычным способом его варить долго. Но они на одну посудину ставят вверх дном другую. И тогда внутри горшка пар создает давление – оно проникает в мясо и проваривает его тщательно и быстро.
– И пар не разрывает горшок?
– В том-то и смысл изобретения. Если давление становится слишком большим, оно поднимает верхнюю посудину и выпускает излишки пара. Это же просто, Цезарь. Пар способен поднять вес, который и слону не под силу.
Император сидел прямо, чуть подавшись вперед и обхватив руками подлокотники кресла.
– А аромат, Фанокл! Ведь он-то не улетучится! Мы чудесным образом сохраним сам дух человеческой пищи.
Он встал и начал ходить по галерее.
– Мы начнем с мяса…
– Но…
– Что касается меня, я всегда был неприхотлив. Слоновья нога и нога мамонта, ваши диковинные приправы и соусы – все это глупое ребячество. Мой внук наверняка стал бы доказывать, что надо исследовать все возможности и, так сказать, расширить границы вкусового опыта…
– Мой корабль…
– …но это мальчишеский лепет. Отведать мяса в его изысканной простоте – значит вернуться в юность, память о которой стирает неумолимое время. Нужен костер, здоровая усталость в членах и по возможности чувство опасности. Ну и еще, конечно, крепкое красное вино…
Они смотрели друг на друга, разинув рты, правда, причины для такого изъявления эмоций у них были разные.
– Фанокл, мы на пороге величайшего открытия. Как называют туземцы свои две посудины?
– Горшок-скороварка.
– Когда ты сможешь сделать такой для меня? А может быть, мы возьмем один горшок и поставим его вверх дном на другой…
Он постукивал пальцем одной руки по ладони другой, задумчиво глядя на сад невидящим взором.
– …а что, если начать с рыбы? А может, дичи? Нет, пожалуй, все же лучше с рыбы. Надо взять немного белого вина – желательно скромный сорт, чтоб не собой кичился, а самозабвенно отдавался делу. Только вот что выбрать – форель, палтус? Но вино тем не менее должно быть выдержанным – пусть терпеливо ждет своего часа.
Он повернулся к Фаноклу.
– Есть один южный сорт, его разводят на знаменитом сицилийском винограднике, как же он называется, дайте, боги, памяти…
– Цезарь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15