И уж во всяком случае своё собственное состояние. А позже я понял: все это пустяки. Совсем не тем нам нужно заниматься, совсем не тем… Брось-ка ты свои радиостанции, сынок. Слава богу, в моих руках ещё есть немного власти, чтобы открыть перед тобою более широкие ворота.
— Но мне нравится это дело, отец!
— Мало ли кому что нравится. Речь идёт о том, чтобы положить на обе лопатки всех, кто против нас, а не о забаве. Понимаешь, нужно нокаутировать всех, кто противостоит мне, и тебе, и Франклину — всем!
— Кого ты имеешь в виду, отец?
— Попробуй разобраться сам… Если запутаешься, я помогу. Но помни: предстоит не развлечение, а чертовски серьёзная драка. Драка за весь мир… Понял? — И вдруг, меняя тон: — Ты уже пил кофе?
Эллиот понял, что отец хочет остаться один.
— Хорошо, папа. Я вовсе не намерен донкихотствовать. Но боюсь, что без твоей помощи мне не удастся добиться того, что мне нужно в новой области.
— Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Только смотри, чтобы не стали болтать, будто тебе везёт потому, что ты сын президента.
— Болтать не будут! — решительно заявил Эллиот. — Я не такой сосунок в делах. — И он поднялся с земли, намереваясь уйти.
— Погоди-ка, — остановил его Рузвельт. — Дай мне этот конверт и тот вон каталог.
Эллиот подал ему конверт и толстый каталог филателии.
Выключив вентилятор, Рузвельт с нескрываемым удовольствием вскрыл толстый конверт, из которого посыпались марки, и принялся исследовать их сквозь лупу.
Через час за этим занятием его застал Гопкинс.
Рузвельт неохотно отложил лупу и таким жестом, словно его лишали большого удовольствия, сдвинул разложенные по листу картона марки.
Гопкинс сказал без предисловий:
— Вы велели, патрон, не стесняться с опустошением арсеналов…
— Да, да, — поспешно подхватил Рузвельт, — Черчиллю нужно послать всё, что у нас есть лишнего.
— Ну, — Гопкинс усмехнулся, — Джордж не очень-то уверен в том, что всё это лишнее.
— А, Маршалл скопидом! Не обращайте внимания. Давайте англичанам всё, что есть.
— Речь идёт о полумиллионе винтовок, — продолжал Гопкинс, — восьмидесяти тысячах пулемётов, ста тридцати миллионах патронов, тысяче полевых орудий и миллионе снарядов. Там есть авиабомбы, порох и другая мелочь…
— Мы должны поддержать боевой дух англичан, — весело проговорил Рузвельт. — Для этого можно было бы и оторвать кое-что от себя. Хотя я убеждён, что Джордж преувеличивает: на нашу долю кое-что останется.
— Мне тоже так кажется, — кивнул головой Гопкинс. — Все, что мы даём, — отчаянное старьё. Главным образом из запасов прошлой войны.
— Тем более, тем более, Гарри! Отдайте все это англичанам. Они должны видеть, что мы о них заботимся, должны чувствовать нашу дружескую руку.
— Есть одно затруднение, патрон, — в сомнении проговорил Гопкинс: — правительство Штатов не имеет права продать все это иностранцам.
— Так подарим!
— Подарить мы тоже не можем… Конгресс растерзал бы нас, а республиканцы въехали бы на таком предвыборном коне в Белый дом, как к себе домой.
— Неважный каламбур, Гарри, хотя и правильный, — с видимым огорчением произнёс президент. — Так что же делать? Мы же не можем подставить англичан голыми под удар Гитлера. Это имело бы трагические последствия.
— И для нас самих в первую очередь.
— Ну, о себе то я не думаю! — искренно воскликнул Рузвельт. — Нужно спасать англичан.
— Есть выход, — помедлив, как будто это только что пришло ему в голову, сказал Гопкинс.
— Ну, ну, скорее же, Гарри!
— Мы можем продать весь этот хлам любому американцу…
Рузвельт в возбуждении ударил Гопкинса по руке:
— Молодец, Гарри! Я уже понял: мы продаём американцу, 9 американец, как частное лицо, может продать кому угодно.
— Даже англичанам, — улыбнулся Гопкинс.
— Молодчина, Гарри! Давайте такого американца.
Тут Гопкинс снова сделал такой вид, будто задумался, хотя все было у него заранее продумано и решено. Имя Джона Ванденгейма вовсе не неожиданно сорвалось у него с языка.
Рузвельт не возражал. Ему было всё равно. В этот момент ему и в голову не пришло, что купленное у правительства за гроши вооружение будет в тот же день по десятикратной цене продано Англии.
— Уломайте Маршалла и его чиновников не тянуть дело, — возбуждённо торопил он Гопкинса. — Цена не имеет для нас значения. Пусть это будет что-нибудь чисто символическое, скажем — миллион долларов.
— Хорошо, патрон, — безразлично ответил Гопкинс.
— Этим мы убьём сразу двух зайцев…
Рузвельт не досказал своей мысли, но Гопкинс понял и так: выборы на носу. А Ванденгейм был не последней пешкой в предвыборной игре.
В тот же день потные пальцы Долласа зафиксировали для патрона сделку на приобретённое у военного министерства США за один миллион долларов вооружение, по подсчёту Долласа стоившее 37 миллионов 561 тысячу 418 долларов и 40 центов.
Вечером, в кругу семьи, собственноручно смешивая для сыновей традиционный стаканчик «Мартини», Рузвельт с воодушевлением рассказал о придуманном Гопкинсом замечательном ходе с продажей вооружения, так необходимого Англии. Увлечённый своим рассказом и взбалтыванием коктейля, Рузвельт и не заметил, как при словах о «символической» сделке с Ванденгеймом побледнел его сын Франклин.
Франклин с трудом допил «Мартини» и, сославшись на головную боль, ушёл. Его распирало бессильное бешенство: как глупо было утром завести эту болтовню о налогах, вместо того чтобы прямо переговорить с отцом о деле, ради которого он сюда и приехал, — об этом самом вооружении. Напрасным оказался сигнал, полученный Дюпоном от Джорджа Маршалла, о намеченной продаже! Он, Франклин, как мальчишка, провалил первое серьёзное дело, порученное ему новыми родственниками. Как мальчишка!..
Между тем его отец, Франклин Делано старший, отлично проведя ночь, проснулся все ещё под впечатлением вчерашнего дела: тысяча пушек, может быть, и не бог весть какой куш, но если прибавить к ним 80 тысяч пулемётов, то не каждый день такие подарки падают в пасть Черчилля!
Поэтому, когда, как всегда, первым явился с докладом Леги, Рузвельт встретил его в самом благодушном настроении. Леги не стоило труда провести проект, который давно был им разработан вместе с морским министром Ноксом. Проект заключался в том, чтобы решительным образом использовать затруднительное положение, в котором оказалась Англия, а перехватить у неё все или хотя бы почти все морские базы в Атлантике, необходимые Соединённым Штатам для вступления в последнюю фазу начавшейся войны. Нокс и Леги предложили отдать Англии бесплатно пятьдесят эсминцев, в которых сейчас остро нуждалась островная империя для ведения борьбы с немецкими подводными лодками. В обмен на этот подарок следовало потребовать во временную, на девяносто лет, аренду куски британской территории на островах в Караибском море и на Ньюфаундленде для создания там американских военно-морских и авиационных баз, которые в первую очередь должны были обеспечить морской и воздушный мост между Штатами и Европой.
Делая свой утренний доклад президенту, Леги, опытный начальник штаба, искусно сглаживал всё, что могло покоробить слух Рузвельта. Не было слов «потребовать», не было и мысли о том, чтобы «прижать» англичан, пользуясь их критическим положением. Ни звуком не упоминалось, что отдаваемые Англии пятьдесят эсминцев — старый хлам, до того заржавевший, что пушки на них перестали поворачиваться, что люки не задраивались, днища текли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Но мне нравится это дело, отец!
— Мало ли кому что нравится. Речь идёт о том, чтобы положить на обе лопатки всех, кто против нас, а не о забаве. Понимаешь, нужно нокаутировать всех, кто противостоит мне, и тебе, и Франклину — всем!
— Кого ты имеешь в виду, отец?
— Попробуй разобраться сам… Если запутаешься, я помогу. Но помни: предстоит не развлечение, а чертовски серьёзная драка. Драка за весь мир… Понял? — И вдруг, меняя тон: — Ты уже пил кофе?
Эллиот понял, что отец хочет остаться один.
— Хорошо, папа. Я вовсе не намерен донкихотствовать. Но боюсь, что без твоей помощи мне не удастся добиться того, что мне нужно в новой области.
— Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Только смотри, чтобы не стали болтать, будто тебе везёт потому, что ты сын президента.
— Болтать не будут! — решительно заявил Эллиот. — Я не такой сосунок в делах. — И он поднялся с земли, намереваясь уйти.
— Погоди-ка, — остановил его Рузвельт. — Дай мне этот конверт и тот вон каталог.
Эллиот подал ему конверт и толстый каталог филателии.
Выключив вентилятор, Рузвельт с нескрываемым удовольствием вскрыл толстый конверт, из которого посыпались марки, и принялся исследовать их сквозь лупу.
Через час за этим занятием его застал Гопкинс.
Рузвельт неохотно отложил лупу и таким жестом, словно его лишали большого удовольствия, сдвинул разложенные по листу картона марки.
Гопкинс сказал без предисловий:
— Вы велели, патрон, не стесняться с опустошением арсеналов…
— Да, да, — поспешно подхватил Рузвельт, — Черчиллю нужно послать всё, что у нас есть лишнего.
— Ну, — Гопкинс усмехнулся, — Джордж не очень-то уверен в том, что всё это лишнее.
— А, Маршалл скопидом! Не обращайте внимания. Давайте англичанам всё, что есть.
— Речь идёт о полумиллионе винтовок, — продолжал Гопкинс, — восьмидесяти тысячах пулемётов, ста тридцати миллионах патронов, тысяче полевых орудий и миллионе снарядов. Там есть авиабомбы, порох и другая мелочь…
— Мы должны поддержать боевой дух англичан, — весело проговорил Рузвельт. — Для этого можно было бы и оторвать кое-что от себя. Хотя я убеждён, что Джордж преувеличивает: на нашу долю кое-что останется.
— Мне тоже так кажется, — кивнул головой Гопкинс. — Все, что мы даём, — отчаянное старьё. Главным образом из запасов прошлой войны.
— Тем более, тем более, Гарри! Отдайте все это англичанам. Они должны видеть, что мы о них заботимся, должны чувствовать нашу дружескую руку.
— Есть одно затруднение, патрон, — в сомнении проговорил Гопкинс: — правительство Штатов не имеет права продать все это иностранцам.
— Так подарим!
— Подарить мы тоже не можем… Конгресс растерзал бы нас, а республиканцы въехали бы на таком предвыборном коне в Белый дом, как к себе домой.
— Неважный каламбур, Гарри, хотя и правильный, — с видимым огорчением произнёс президент. — Так что же делать? Мы же не можем подставить англичан голыми под удар Гитлера. Это имело бы трагические последствия.
— И для нас самих в первую очередь.
— Ну, о себе то я не думаю! — искренно воскликнул Рузвельт. — Нужно спасать англичан.
— Есть выход, — помедлив, как будто это только что пришло ему в голову, сказал Гопкинс.
— Ну, ну, скорее же, Гарри!
— Мы можем продать весь этот хлам любому американцу…
Рузвельт в возбуждении ударил Гопкинса по руке:
— Молодец, Гарри! Я уже понял: мы продаём американцу, 9 американец, как частное лицо, может продать кому угодно.
— Даже англичанам, — улыбнулся Гопкинс.
— Молодчина, Гарри! Давайте такого американца.
Тут Гопкинс снова сделал такой вид, будто задумался, хотя все было у него заранее продумано и решено. Имя Джона Ванденгейма вовсе не неожиданно сорвалось у него с языка.
Рузвельт не возражал. Ему было всё равно. В этот момент ему и в голову не пришло, что купленное у правительства за гроши вооружение будет в тот же день по десятикратной цене продано Англии.
— Уломайте Маршалла и его чиновников не тянуть дело, — возбуждённо торопил он Гопкинса. — Цена не имеет для нас значения. Пусть это будет что-нибудь чисто символическое, скажем — миллион долларов.
— Хорошо, патрон, — безразлично ответил Гопкинс.
— Этим мы убьём сразу двух зайцев…
Рузвельт не досказал своей мысли, но Гопкинс понял и так: выборы на носу. А Ванденгейм был не последней пешкой в предвыборной игре.
В тот же день потные пальцы Долласа зафиксировали для патрона сделку на приобретённое у военного министерства США за один миллион долларов вооружение, по подсчёту Долласа стоившее 37 миллионов 561 тысячу 418 долларов и 40 центов.
Вечером, в кругу семьи, собственноручно смешивая для сыновей традиционный стаканчик «Мартини», Рузвельт с воодушевлением рассказал о придуманном Гопкинсом замечательном ходе с продажей вооружения, так необходимого Англии. Увлечённый своим рассказом и взбалтыванием коктейля, Рузвельт и не заметил, как при словах о «символической» сделке с Ванденгеймом побледнел его сын Франклин.
Франклин с трудом допил «Мартини» и, сославшись на головную боль, ушёл. Его распирало бессильное бешенство: как глупо было утром завести эту болтовню о налогах, вместо того чтобы прямо переговорить с отцом о деле, ради которого он сюда и приехал, — об этом самом вооружении. Напрасным оказался сигнал, полученный Дюпоном от Джорджа Маршалла, о намеченной продаже! Он, Франклин, как мальчишка, провалил первое серьёзное дело, порученное ему новыми родственниками. Как мальчишка!..
Между тем его отец, Франклин Делано старший, отлично проведя ночь, проснулся все ещё под впечатлением вчерашнего дела: тысяча пушек, может быть, и не бог весть какой куш, но если прибавить к ним 80 тысяч пулемётов, то не каждый день такие подарки падают в пасть Черчилля!
Поэтому, когда, как всегда, первым явился с докладом Леги, Рузвельт встретил его в самом благодушном настроении. Леги не стоило труда провести проект, который давно был им разработан вместе с морским министром Ноксом. Проект заключался в том, чтобы решительным образом использовать затруднительное положение, в котором оказалась Англия, а перехватить у неё все или хотя бы почти все морские базы в Атлантике, необходимые Соединённым Штатам для вступления в последнюю фазу начавшейся войны. Нокс и Леги предложили отдать Англии бесплатно пятьдесят эсминцев, в которых сейчас остро нуждалась островная империя для ведения борьбы с немецкими подводными лодками. В обмен на этот подарок следовало потребовать во временную, на девяносто лет, аренду куски британской территории на островах в Караибском море и на Ньюфаундленде для создания там американских военно-морских и авиационных баз, которые в первую очередь должны были обеспечить морской и воздушный мост между Штатами и Европой.
Делая свой утренний доклад президенту, Леги, опытный начальник штаба, искусно сглаживал всё, что могло покоробить слух Рузвельта. Не было слов «потребовать», не было и мысли о том, чтобы «прижать» англичан, пользуясь их критическим положением. Ни звуком не упоминалось, что отдаваемые Англии пятьдесят эсминцев — старый хлам, до того заржавевший, что пушки на них перестали поворачиваться, что люки не задраивались, днища текли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117