То утро с низкой облачностью, сырое и душное, действовало угнетающе, день словно оцепенел, собираясь с силами для вечерней неистовой грозы; Род, Винни и я от нечего делать отправились на скалу и в норе, у входа в пещеру, увидели покачивающееся в воде тело; лапы тигра защищали его от пенистого прибоя. Подгоняемые страхом, мы помчались в деревню, и вскоре подоспевшие люди достали и положили на берегу запачканное илом и песком тело незнакомца в рабочей одежде и без башмаков. Кто-то из жителей сказал, что видел этого человека пьяным на старой почтовой дороге. Мне запомнилось багровое, отекшее лицо утопленника, и с того дня я никогда не осмеливался ходить на рыбалку; глаза первой увиденной мною смерти смотрели в такую даль, о какой я не имел тогда и представления. Я спрашивал себя: что видели они там, в этой безмерной дали?
13
Мерроу потерял ко мне всякий интерес. Внезапно, без всякого перехода, как было ему свойственно, он сразу же вмешался в спор, который вели остальные, о разнице между дамой и просто женщиной. Одни лежали на разостланных чехлах от моторов. Фарр и Брегнани сидели, согнув колени. Прайен свернулся клубком и притворялся спящим. Негрокус Хендаун в черной вязаной шапочке, с каплями пота на нависших светлых бровях, сидел с банкой мастики и начищал тряпкой пусковую ручку своей ненаглядной верхней турели.
– Дама, – спокойно сказал он с сильным южным акцентом, – это женщина, не вызывающая желания побаловаться с нею. Это как ваша собственная мать.
– Убирайся к черту, Нег, – проворчал Фарр. – Тоже мне маменькин сынок.
Стоя около чехлов, Малыш Сейлин раскурил окурок, медленно выпустил дым на горящую спичку и сказал:
– Все дело в деньгах.
– Дамы холодны, а женщины – нет, – внезапно рявкнул Мерроу. Он растянулся на промасленных чехлах. Остальные почтительно умолкли. – Однажды я знал настоящую даму, – заговорил Базз и пустился рассказывать об одной из своих амурных побед…
Он уже заканчивал, когда рядом с «Телом» остановился «джип». Туман все больше рассеивался, и в нем, в клубящейся, пронизанной светом дымке, быстро катилось к западу солнце. Кто-то из машины окликнул Базза, и я узнал по голосу Кудрявого Джоунза, офицера оперативного отделения штаба авиагруппы и союзника Базза в борьбе со стариной Бинзом.
– Подойди-ка сюда на минутку, – сказал он, когда Мерроу отозвался.
Базз встал, обвел своих слушателей довольным взглядом – так обжора после еды осматривает опустошенные тарелки – и, подрыгивая и приподнимаясь при каждом шаге на цыпочки, перебежал площадку. Джоунз приоткрыл дверцу машины, и Мерроу остановился перед ним, поставив ногу на стальную подножку. Мы не слышали, о чем они бормочут, но потом до нас донесся пронзительный голос нашего командира:
– Они что, хотят угробить нас?
Восклицание Базза прозвучало в моих ушах, как наводящий ужас вопль, мне почудилась в нем плохо скрываемая радость. Впрочем, я допускал, что этот голос эгоистической храбрости, голос человека, влюбленного в войну, – лишь игра моего воображения, результат того, что говорила Дэфни, разоблачая Мерроу.
Вскоре Джоунз уехал, и Мерроу вернулся к нам. Люди зашевелились и заволновались, они знали, что Мерроу обычно ничего не скрывает от них.
И любимец Мерроу, штурман Клинт Хеверстроу, осмелился спросить:
– Что они там придумали?
Они и в самом деле вечно что-нибудь изобретали, чтобы помучить нас. Они-то знали, как вести свою войну.
Мерроу стоял, широко расставив ноги, и смотрел на нас сверху вниз. Наверно, он казался самому себе прекрасным. Ведь он был храбр, но это была храбрость самовлюбленного человека, опасная для окружающих.
– Они уже послали самолеты на Регенсбург, – сказал он. – Они послали их в восемь часов.
14
Наступило время вылета, без четверти десять, и мы поднялись в самолет. Ушел вверх стлавшийся по земле жемчужный туман; на восток, словно клочья пены по каменистому руслу речки, бежали облака. Со своего места в кабине я видел далеко вдали куб диспетчерской вышки и даже различал за ее железными перилами маленькие фигурки офицеров оперативного отделения. На поле в разных местах виднелось восемь или десять «летающих крепостей» – мрачных, приземистых, загадочных, будто вросших в землю своими хвостовыми колесами. Огромный, покрытый маскировочными пятнами и полосами бензозаправщик британских ВВС с прицепом медленно двигался по главной дороге к ангарам. По дорожке вокруг летного поля взад и вперед суетливо носились «джипы».
Красная сигнальная ракета с двумя огненными хвостами прочертила над аэродромом дугу. Запустить моторы!
Мы приступили к своему обычному ритуалу. Пока Базз наблюдал за провертыванием воздушных винтов вручную, я приказал Негрокусу Хендауну, на попечении которого, как бортинженера и стрелка на верхней турели, находилась часть самолета, расположенная сразу же за пилотской кабиной, отправиться в бомбовый отсек и открыть ручной отсечный клапан гидравлической системы, чтобы я мог проверить в ней давление. Потом наступили горячие минуты для нас с Мерроу. Я открыл жалюзи обтекателей и блокировал краны; удостоверился, что краны от запасных баков с горючим и переключатель перекачивающего топливного насоса выключены; перевел кран сигнализатора противопожарной системы на двигатель номер один – его мне предстояло запустить первым; поставил «на холод» управление промежуточным охлаждающим устройством; после того как Базз некоторое время резко манипулировал секторами газа, открыл воздушные фильтры карбюраторов… Мерроу обращался с техникой крайне небрежно и бесцеремонно, чем отравлял мне минуты товарищества, возникавшего между нами вот в такие моменты, когда мы воскрешали к жизни мощь самолета, – этот процесс вызывал у меня трепет восхищения уже с первых рейдов, и его не мог заглушить даже сильнейший страх; я волновался отчасти потому, что в конечном счете это мои руки приводили в действие двигатели, а отчасти потому, что меня всегда изумляла и потрясала прекрасная сложность гигантских воздушных крепостей – бесчисленные циферблаты, переключатели, кнопки, ручки, сигнальные лампочки – окончания нервных волокон, ведущих к наиболее жизненно важным органам и мускулам самолета. Мы с Мерроу представляли собой два полушария мозга воздушного корабля, и каким поразительным зрелищем было пробуждение этого огромного существа перед чудесным актом полета!
Но так было в прошлом. Теперь же я принуждал себя проделывать все необходимые операции.
Мерроу продолжал свой яростный обличительный монолог по адресу штаба авиакрыла. Лучше чем все остальные он понимал, что означало для нас решение командования отправить первой группу самолетов для удара по Регенсбургу. Как сообщил ему Кудрявый Джоунз, командование исходило из того, что нельзя задерживать вылет этого соединения, поскольку в противном случае его самолеты не супеют до наступления темноты добраться до незнакомых аэродромов в Северной Африке. Между тем весь смысл двухэтапного рейда как раз в том и заключался, что действующие против Регенсбурга бомбардировщики, сопровождаемые мощным подразделением наших истребителей, отвлекут и вымотают немецкие истребители, и наше соединение, следуя в хвосте первого, сможет беспрепятственно выполнить свое задание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
13
Мерроу потерял ко мне всякий интерес. Внезапно, без всякого перехода, как было ему свойственно, он сразу же вмешался в спор, который вели остальные, о разнице между дамой и просто женщиной. Одни лежали на разостланных чехлах от моторов. Фарр и Брегнани сидели, согнув колени. Прайен свернулся клубком и притворялся спящим. Негрокус Хендаун в черной вязаной шапочке, с каплями пота на нависших светлых бровях, сидел с банкой мастики и начищал тряпкой пусковую ручку своей ненаглядной верхней турели.
– Дама, – спокойно сказал он с сильным южным акцентом, – это женщина, не вызывающая желания побаловаться с нею. Это как ваша собственная мать.
– Убирайся к черту, Нег, – проворчал Фарр. – Тоже мне маменькин сынок.
Стоя около чехлов, Малыш Сейлин раскурил окурок, медленно выпустил дым на горящую спичку и сказал:
– Все дело в деньгах.
– Дамы холодны, а женщины – нет, – внезапно рявкнул Мерроу. Он растянулся на промасленных чехлах. Остальные почтительно умолкли. – Однажды я знал настоящую даму, – заговорил Базз и пустился рассказывать об одной из своих амурных побед…
Он уже заканчивал, когда рядом с «Телом» остановился «джип». Туман все больше рассеивался, и в нем, в клубящейся, пронизанной светом дымке, быстро катилось к западу солнце. Кто-то из машины окликнул Базза, и я узнал по голосу Кудрявого Джоунза, офицера оперативного отделения штаба авиагруппы и союзника Базза в борьбе со стариной Бинзом.
– Подойди-ка сюда на минутку, – сказал он, когда Мерроу отозвался.
Базз встал, обвел своих слушателей довольным взглядом – так обжора после еды осматривает опустошенные тарелки – и, подрыгивая и приподнимаясь при каждом шаге на цыпочки, перебежал площадку. Джоунз приоткрыл дверцу машины, и Мерроу остановился перед ним, поставив ногу на стальную подножку. Мы не слышали, о чем они бормочут, но потом до нас донесся пронзительный голос нашего командира:
– Они что, хотят угробить нас?
Восклицание Базза прозвучало в моих ушах, как наводящий ужас вопль, мне почудилась в нем плохо скрываемая радость. Впрочем, я допускал, что этот голос эгоистической храбрости, голос человека, влюбленного в войну, – лишь игра моего воображения, результат того, что говорила Дэфни, разоблачая Мерроу.
Вскоре Джоунз уехал, и Мерроу вернулся к нам. Люди зашевелились и заволновались, они знали, что Мерроу обычно ничего не скрывает от них.
И любимец Мерроу, штурман Клинт Хеверстроу, осмелился спросить:
– Что они там придумали?
Они и в самом деле вечно что-нибудь изобретали, чтобы помучить нас. Они-то знали, как вести свою войну.
Мерроу стоял, широко расставив ноги, и смотрел на нас сверху вниз. Наверно, он казался самому себе прекрасным. Ведь он был храбр, но это была храбрость самовлюбленного человека, опасная для окружающих.
– Они уже послали самолеты на Регенсбург, – сказал он. – Они послали их в восемь часов.
14
Наступило время вылета, без четверти десять, и мы поднялись в самолет. Ушел вверх стлавшийся по земле жемчужный туман; на восток, словно клочья пены по каменистому руслу речки, бежали облака. Со своего места в кабине я видел далеко вдали куб диспетчерской вышки и даже различал за ее железными перилами маленькие фигурки офицеров оперативного отделения. На поле в разных местах виднелось восемь или десять «летающих крепостей» – мрачных, приземистых, загадочных, будто вросших в землю своими хвостовыми колесами. Огромный, покрытый маскировочными пятнами и полосами бензозаправщик британских ВВС с прицепом медленно двигался по главной дороге к ангарам. По дорожке вокруг летного поля взад и вперед суетливо носились «джипы».
Красная сигнальная ракета с двумя огненными хвостами прочертила над аэродромом дугу. Запустить моторы!
Мы приступили к своему обычному ритуалу. Пока Базз наблюдал за провертыванием воздушных винтов вручную, я приказал Негрокусу Хендауну, на попечении которого, как бортинженера и стрелка на верхней турели, находилась часть самолета, расположенная сразу же за пилотской кабиной, отправиться в бомбовый отсек и открыть ручной отсечный клапан гидравлической системы, чтобы я мог проверить в ней давление. Потом наступили горячие минуты для нас с Мерроу. Я открыл жалюзи обтекателей и блокировал краны; удостоверился, что краны от запасных баков с горючим и переключатель перекачивающего топливного насоса выключены; перевел кран сигнализатора противопожарной системы на двигатель номер один – его мне предстояло запустить первым; поставил «на холод» управление промежуточным охлаждающим устройством; после того как Базз некоторое время резко манипулировал секторами газа, открыл воздушные фильтры карбюраторов… Мерроу обращался с техникой крайне небрежно и бесцеремонно, чем отравлял мне минуты товарищества, возникавшего между нами вот в такие моменты, когда мы воскрешали к жизни мощь самолета, – этот процесс вызывал у меня трепет восхищения уже с первых рейдов, и его не мог заглушить даже сильнейший страх; я волновался отчасти потому, что в конечном счете это мои руки приводили в действие двигатели, а отчасти потому, что меня всегда изумляла и потрясала прекрасная сложность гигантских воздушных крепостей – бесчисленные циферблаты, переключатели, кнопки, ручки, сигнальные лампочки – окончания нервных волокон, ведущих к наиболее жизненно важным органам и мускулам самолета. Мы с Мерроу представляли собой два полушария мозга воздушного корабля, и каким поразительным зрелищем было пробуждение этого огромного существа перед чудесным актом полета!
Но так было в прошлом. Теперь же я принуждал себя проделывать все необходимые операции.
Мерроу продолжал свой яростный обличительный монолог по адресу штаба авиакрыла. Лучше чем все остальные он понимал, что означало для нас решение командования отправить первой группу самолетов для удара по Регенсбургу. Как сообщил ему Кудрявый Джоунз, командование исходило из того, что нельзя задерживать вылет этого соединения, поскольку в противном случае его самолеты не супеют до наступления темноты добраться до незнакомых аэродромов в Северной Африке. Между тем весь смысл двухэтапного рейда как раз в том и заключался, что действующие против Регенсбурга бомбардировщики, сопровождаемые мощным подразделением наших истребителей, отвлекут и вымотают немецкие истребители, и наше соединение, следуя в хвосте первого, сможет беспрепятственно выполнить свое задание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122