– Но я заметил, что он теряет свое знаменитое хладнокровие и даже взволнован, – подчеркнул Натаниель. – Мне кажется, Лавиния ему очень нравится, но он всячески сопротивляется своим чувствам.
– Да ведь и Лавиния ведет себя точно так же!
– Может, им стоит слегка помочь? – предположил он. – Подтолкнуть их в нужном направлении?
Если в ближайшие дни я подговорю Кена оставить Идена наедине с Лавинией, ты согласишься не сопровождать ее, Софи?
Она удивилась, а потом засмеялась.
– И ты – ее строгий кузен и опекун – сговариваешься оставить ее без сопровождения?
– Что ж, признаться, я все еще намерен избавиться от нее, пусть даже с помощью небольшой хитрости, до того как ей исполнится тридцать лет.
– Не волнуйся, я соглашусь оставить ее без своего надзора, – заверила его София. – И если ты помнишь, я никогда не навязывала ей свое общество. Да и с какой стати! Ведь я старше ее всего на четыре года.
Они заговорщицки переглянулись, и София в первый раз за весь день почувствовала себя легко и свободно. Наверное, лучше совсем забыть об их прошедшей связи. Тогда они снова могут стать просто друзьями сватами своих друзей. Впрочем, София не очень рассчитывала на то, что их план даст желаемые результаты. Если оставить Лавинию наедине с Иденом, они вполне могут серьезно поссориться и больше не захотят видеться друг с другом. Но это уж их дело. А их друзьям следует попытаться дать им понять, что они могут стать мужем и женой.
Только через полчаса София и Натаниель добрались до галереи, которая тянулась во весь фасад дома на верхнем этаже, с низкими окнами в каждом конце. Вся галерея была пронизана лучами заходящего солнца, пока они переходили от портрета к портрету, и Натаниель рассказывал Софии о своих предках.
Особенно ее очаровал семейный портрет, на котором были изображены родители Натаниеля, он сам в юном возрасте, его сестры, а самая младшая, Элеонор, в младенческом чепчике, сидела на коленях у матери.
– Должно быть, у вас была счастливая семья, – заметила она.
Натаниель стоял в горделивой позе рядом с расположившимся в кресле отцом и улыбался. Уже тогда его улыбка была необыкновенно пленительной.
– Это правда. Но, помню, мне не нравилось, что у мамы одна за другой рождаются только девочки, мои сестры.
– Но наконец-то твои последние сестры вот-вот будут устроены, – сказала она, – и ты обретешь спокойствие и независимость. И женщины больше не будут путаться у тебя под ногами. Ты должен быть очень счастлив.
– Да, конечно. Софи, а ты счастлива?
Хотя это был вполне невинный вопрос, между ними вновь возникла напряженность.
– Конечно, – слишком поспешно сказала она.
– Ты уже устроилась в своем новом доме? Опиши мне дом, я хочу как следует представить его себе.
– Нет, пока нет, – сказала она, отворачиваясь от последнего в галерее портрета. – Пока что я живу у Томаса. Я… я еще не присмотрела себе дом. Кроме того, возможно, я перееду в другое место, где буду чувствовать себя более независимой, может, в Бристоль или в Бат. Не знаю, пока не решила.
– Ты… ты не жалеешь о том, что случилось в Лондоне? Она решительно покачала головой и направилась к окну в конце галереи. Действительно, за домом были разбиты яркие цветники, перемежающиеся лужайками с расставленными на них скамьями.
– Софи, – тихо сказал он.
Он приблизился к ней почти вплотную. Она вся съежилась и вдруг произнесла то, о чем и думать не думала, что никогда не собиралась поверить ни единой душе.
– Мне нужно кое-что сказать вам. Относительно тех писем.
Последовало молчание. Если он сейчас не заговорит, подумала София, она не посмеет продолжать, а значит, так и не испытает облегчения от признания, которого, как она сейчас поняла, так жаждала ее измученная душа.
– Ты говоришь про те письма, которые сжег Кен? – наконец спросил Натаниель. – Но тебе ничего и не нужно говорить, Софи. Никто из нас их не читал. И мне безразлично, кто была та женщина. Меня задевает только тот факт, что Уолтер тебя оскорбил. Может, то, что его нет в живых, к лучшему для всех нас.
– Они были написаны не женщине, – сказала она, закрыв глаза и низко опустив голову.
На этот раз молчание казалось еще более долгим.
– Это был лейтенант Ричард Калдер, – сказала она. – Я его не знаю. Может, вы знаете или помните это имя.
– Это тот самый человек, которого он пытался спасти и при этом сам погиб. – Натаниель старался говорить как можно спокойнее.
– Какая ирония судьбы! – усмехнулась она, но тон ее был серьезным. – Уолтер был посмертно награжден, а мне пожалованы дом и пенсия – за то, что он проявил отчаянный героизм при спасении младшего по званию офицера – своего любовника.
– Софи!
Ей не следовало обременять его этой постыдной историей. Она могла только до глубины души смутить его. Больше того, вызвать у него брезгливое отвращение. Именно этого она и боялась, когда ее шантажировал Борис Пинтер. Но сейчас это почему-то уже не имело такого значения. Она почувствовала сильнейшее желание поведать ему правду.
– Я ничего об этом не знала, Натаниель, – сказала она. – Оказывается, он писал эти письма на протяжении двух лет и выражал в них свою глубокую страсть, что подтверждало их физическую близость. Но Уолтер вел себя очень скрытно, так что я ничего не заподозрила. Правда, ему приходилось все скрывать. Его бы разжаловали, если бы все это вышло наружу. А ведь это преступление. За это могли бы и повесить, верно?
– Да.
– Если бы лейтенант Калдер был так же скрытен, я никогда бы об этом не узнала. И Борис Пинтер тоже. Но после его смерти стали разбирать его вещи и среди них нашли эти письма, которые он хранил.
– О, Софи! – сочувственно пробормотал Натаниель. Она изо всех сил уцепилась за подоконник обеими руками.
– Должно быть, вас он тоже любил. Возможно…
– Но я не знала о… о его вкусах. Да и как я могла узнать? Он женился на мне, когда мне было восемнадцать лет. Я была наивной, неопытной девушкой и мечтала счастливо прожить с ним всю жизнь. Он вовсе не был жестоким. Не думаю, что, он намеренно причинил бы мне боль. Мне кажется, он решил жениться, чтобы выглядеть солидным и респектабельным человеком. А кроме того, он надеялся убедить себя в том, что… Ну, что он нормальный мужчина. Он… Я… О, Натаниель! – Она закрыла лицо руками. – В нашу брачную ночь… после того… он бросился к ширме… и его вырвало!
Она услышала за своей спиной постукивание его ботфортов по паркетному полу, когда он отошел от нее. И вся замерла от ужаса содеянного. То, что она вдруг рассказала ему об этих интимных кошмарных подробностях, для нее самой было полной неожиданностью. Как у нее все это вырвалось? И кого она посвятила в эту мерзость – самого Натаниеля?!
Она слышала, как он вновь приблизился и остановился у нее за спиной, но не смела посмотреть на него.
– А теперь расскажи мне обо всем, – мягко предложил Натаниель. – Расскажи мне все, о чем тебе хочется сказать, Софи. Не забывай, я твой друг.
Некоторое время она не могла говорить, а только с силой прикусила губу, чтобы остановить подкативший комок рыданий. Никогда и никто не говорил ей таких драгоценных слов!
– После того как прошла неделя… таких вот отношений… я попросила, чтобы он отправил меня к моим родителям, – наконец заговорила она. – Вот тогда он и признался мне во всем и умолял меня остаться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76