У ее основания бурлило черное море. Когда громадные глыбы соскальзывали вниз и тяжело ударялись о ледяное поле, мы ощущали глухие толчки. Шум становился все громче, а силуэт ледяного вала все выше… Мы чувствовали теперь запах моря. В отчаянной спешке мы побросали груз на нарты и привязали его. В одно мгновение собаки были запряжены, и под громкие крики и проклятия вереница нарт двинулась к усеянному торосами, исковерканному ледяному полю, простиравшемуся к югу от нас.
Впереди себя я видел три луча желтого света, подпрыгивавшие и качавшиеся. Каждое даже шепотом сказанное слово доносилось до меня совершенно отчетливо. Позади я ощущал близость ледового вала и слышал, как он с хрустом перемалывал маленькую полосу гладкого льда, где только что стоял наш лагерь. Северное сияние стало теперь ярче и заливало небо узкими полосами света, который извивался, колебался и переливался великолепными красками. Ледовый ландшафт приобрел зеленовато-серый таинственный цвет, вскоре потускневший и превратившийся в черный.
Шесть часов подряд мы вели отчаянную борьбу за жизнь: осыпая собак ругательствами, мы подталкивали нарты при встрече с невидимыми препятствиями и в бесплодной попытке стремились удалиться на такое расстояние, чтобы только не слышать страшного грохота. Временами казалось, что скрежет ломающегося льда слышен со всех сторон. Замерзшие и измученные, мы вновь водрузили палатки. Был мертвый штиль, небо было ясное, температура – минус 40,5° С.
С первыми проблесками зари я взял винтовку и пошел на разведку. В это время непосредственная опасность нам как будто не грозила; однако Боб Марфи, несколькими часами позже круживший над нами на своей «Цесне», заметил, что льдина, на которой мы расположились лагерем, дала трещину, и советовал нам как можно скорее возвратиться по своим следам назад к месту, располагавшемуся в 300 ярдах к юго-западу от ледового вала, откуда мы бежали прошлой ночью. Лед к северу от этого нагромождения все еще двигался на запад, но теперь уже медленнее. Вид ледового вала также изменился, он содрогался и ломался, как бы застряв в этой ледяной каше. Всю эту ночь и следующий день вокруг нас клубился туман, и мы решили отдыхать по очереди.
Второй день пути. Типичные ледовые условия близ побережья Аляски
Всторошенный лед
Зона сдвига; только что открывшаяся трещина
Битый лед
Прокладывание дороги в старом полярном льду
Собаки стоят на отчетливо выраженных «морозных цветах»
Всторошенный старый полярный лед
Лагерь; апрель 1968 года
Широкое разводье преграждает путь
Сбрасывание снаряжения и продовольствия с самолета канадских ВВС
Прокладывание пути через разводье
Сезон таяния; лед, пропитанный водой
Старый полярный лед, лишенный снежного покрова
Гребень сжатия; наклонившаяся глыба льда
Гребень сжатия у летнего лагеря
Летний лагерь в 1968 году. На переднем плане палатка из парашютов
Фриц измеряет скорость ветра и температуру воздуха
Фриц измеряет солнечную радиацию
Фриц измеряет солнечную радиацию
Зимний лагерь при лунном свете
Уолли Херберт в зимнем лагере у радиопередатчика
Собаки; время кормления
Уолли Херберт
Аллан Джилл
К Северному полюсу
Уолли, Фриц, Аллан и Кен на Северном полюсе
Домой
Собака изучает мертвого медведя
Вскрытие льда вблизи суши
Уолли здоровается с Бьюкененом, капитаном военного корабля «Индьюренс»
Уолли, Фриц, Кен, Аллан на борту «Индьюренса»
Утром 4 марта, через двенадцать часов после того, как сжатие прекратилось, мы привели наши упряжки к ледяному месиву. Эта полоса простиралась перед нами на три мили – море шуги, скрепленное тонкой пленкой льда. Достаточно было бы появиться ветру любого направления скоростью пять узлов или же чуть-чуть переместиться большим льдинам, находившимся по обе стороны от нас, как вся эта пленка раскололась бы на мелкие кусочки. Мы провели несколько напряженных часов на этой хрупкой поверхности, и нарты, люди и собаки время от времени проваливались, прежде чем достигли безопасного места на старой льдине. В сущности это был лишь плавающий обломок полярной льдины, имевший примерно 200 ярдов в поперечнике, но он оказался ближайшим островком спасения. Его неровная поверхность свидетельствовала, что это осколок уже видавшей виды льдины, которая пережила, видимо, не одно лето и продрейфовала много тысяч миль.
Лишь 15 марта нам попалась другая такая же льдина. К тому времени мы уже крайне нуждались в отдыхе.
Всего двумя днями раньше я записал в своем дневнике: «Сегодня утром мы перебрались через единственное замерзшее большое разводье, которое встретили милях в 30 от мыса Барроу. Повсюду вокруг нас лед вскрывался, и в течение нескольких дней мы продвигались сквозь хоровод плавающих льдин. Течение уносило их на запад, в сторону открытого водного пространства, к северу от Барроу. У нас было несколько неприятных происшествий, иногда мы с большим трудом преодолевали препятствия; в общем нам не везло. Сегодня после трех недель тщетных попыток нам, казалось, впервые выпало счастье: рядом была более или менее прочная льдина, но разводья всякий раз преграждали нам дорогу.
Сегодня ночью мы, как всегда, по очереди дежурим и готовы мгновенно сняться; наше положение, и без того плохое, с каждым часом ухудшается. Льдина, на которой мы разбили лагерь, когда-то откололась от прочного ледяного поля, простиравшегося к северу от нас, а стойкое течение, возникшее под действием дувшего уже несколько дней северо-восточного ветра, подхватило ее и грозило нам непредвиденной опасной прогулкой на запад. Немножко везения, и мы могли бы добраться до полярного пака и начать отсчитывать мили. Предполагалось, что до наступления лета, когда можно получить первое пополнение наших запасов, мы пройдем примерно 350 миль, и я уверен, что мы могли бы это сделать, если бы под нами был лед толщиной хотя бы четыре дюйма».
Эта нотка слабого оптимизма в конце записи была, пожалуй, не характерна для меня в то время, так как я находился в состоянии смятения. И в радиограмме, отправленной мной Максу Брюеру на следующий день, проявилось еще более унылое настроение:
«При нашем теперешнем темпе пройдет, пожалуй, несколько дней, прежде чем мы доберемся до тех мест, где можно будет двигаться с меньшим риском и, вероятно, быстрее. К тому времени мы на 400 с лишним миль отстанем от своего плана и не достигнем даже первого этапа экспедиции из пяти намеченных. Наихудшим последствием нашего медленного продвижения может оказаться угроза срыва всего плана: мы не доберемся до нужной широты для разбивки нашего летнего лагеря и, следовательно, начнем дрейф не в том направлении. А раз осенью не сумеем достаточно продвинуться к северу, то мы еще сильнее отстанем от графика, и это в свою очередь поведет к тому, что весной 1969 года нам останется преодолеть слишком большое расстояние и в результате мы не успеем достигнуть Шпицбергена до вскрытия морского льда. Другими словами, из-за все возрастающего отставания мы можем потерять целый квартал и в конце лета 1969 года оказаться дрейфующими на небольшой плавучей льдине прямо в Гренландском море».
По тогдашним моим представлениям, у нас было только два выхода:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Впереди себя я видел три луча желтого света, подпрыгивавшие и качавшиеся. Каждое даже шепотом сказанное слово доносилось до меня совершенно отчетливо. Позади я ощущал близость ледового вала и слышал, как он с хрустом перемалывал маленькую полосу гладкого льда, где только что стоял наш лагерь. Северное сияние стало теперь ярче и заливало небо узкими полосами света, который извивался, колебался и переливался великолепными красками. Ледовый ландшафт приобрел зеленовато-серый таинственный цвет, вскоре потускневший и превратившийся в черный.
Шесть часов подряд мы вели отчаянную борьбу за жизнь: осыпая собак ругательствами, мы подталкивали нарты при встрече с невидимыми препятствиями и в бесплодной попытке стремились удалиться на такое расстояние, чтобы только не слышать страшного грохота. Временами казалось, что скрежет ломающегося льда слышен со всех сторон. Замерзшие и измученные, мы вновь водрузили палатки. Был мертвый штиль, небо было ясное, температура – минус 40,5° С.
С первыми проблесками зари я взял винтовку и пошел на разведку. В это время непосредственная опасность нам как будто не грозила; однако Боб Марфи, несколькими часами позже круживший над нами на своей «Цесне», заметил, что льдина, на которой мы расположились лагерем, дала трещину, и советовал нам как можно скорее возвратиться по своим следам назад к месту, располагавшемуся в 300 ярдах к юго-западу от ледового вала, откуда мы бежали прошлой ночью. Лед к северу от этого нагромождения все еще двигался на запад, но теперь уже медленнее. Вид ледового вала также изменился, он содрогался и ломался, как бы застряв в этой ледяной каше. Всю эту ночь и следующий день вокруг нас клубился туман, и мы решили отдыхать по очереди.
Второй день пути. Типичные ледовые условия близ побережья Аляски
Всторошенный лед
Зона сдвига; только что открывшаяся трещина
Битый лед
Прокладывание дороги в старом полярном льду
Собаки стоят на отчетливо выраженных «морозных цветах»
Всторошенный старый полярный лед
Лагерь; апрель 1968 года
Широкое разводье преграждает путь
Сбрасывание снаряжения и продовольствия с самолета канадских ВВС
Прокладывание пути через разводье
Сезон таяния; лед, пропитанный водой
Старый полярный лед, лишенный снежного покрова
Гребень сжатия; наклонившаяся глыба льда
Гребень сжатия у летнего лагеря
Летний лагерь в 1968 году. На переднем плане палатка из парашютов
Фриц измеряет скорость ветра и температуру воздуха
Фриц измеряет солнечную радиацию
Фриц измеряет солнечную радиацию
Зимний лагерь при лунном свете
Уолли Херберт в зимнем лагере у радиопередатчика
Собаки; время кормления
Уолли Херберт
Аллан Джилл
К Северному полюсу
Уолли, Фриц, Аллан и Кен на Северном полюсе
Домой
Собака изучает мертвого медведя
Вскрытие льда вблизи суши
Уолли здоровается с Бьюкененом, капитаном военного корабля «Индьюренс»
Уолли, Фриц, Кен, Аллан на борту «Индьюренса»
Утром 4 марта, через двенадцать часов после того, как сжатие прекратилось, мы привели наши упряжки к ледяному месиву. Эта полоса простиралась перед нами на три мили – море шуги, скрепленное тонкой пленкой льда. Достаточно было бы появиться ветру любого направления скоростью пять узлов или же чуть-чуть переместиться большим льдинам, находившимся по обе стороны от нас, как вся эта пленка раскололась бы на мелкие кусочки. Мы провели несколько напряженных часов на этой хрупкой поверхности, и нарты, люди и собаки время от времени проваливались, прежде чем достигли безопасного места на старой льдине. В сущности это был лишь плавающий обломок полярной льдины, имевший примерно 200 ярдов в поперечнике, но он оказался ближайшим островком спасения. Его неровная поверхность свидетельствовала, что это осколок уже видавшей виды льдины, которая пережила, видимо, не одно лето и продрейфовала много тысяч миль.
Лишь 15 марта нам попалась другая такая же льдина. К тому времени мы уже крайне нуждались в отдыхе.
Всего двумя днями раньше я записал в своем дневнике: «Сегодня утром мы перебрались через единственное замерзшее большое разводье, которое встретили милях в 30 от мыса Барроу. Повсюду вокруг нас лед вскрывался, и в течение нескольких дней мы продвигались сквозь хоровод плавающих льдин. Течение уносило их на запад, в сторону открытого водного пространства, к северу от Барроу. У нас было несколько неприятных происшествий, иногда мы с большим трудом преодолевали препятствия; в общем нам не везло. Сегодня после трех недель тщетных попыток нам, казалось, впервые выпало счастье: рядом была более или менее прочная льдина, но разводья всякий раз преграждали нам дорогу.
Сегодня ночью мы, как всегда, по очереди дежурим и готовы мгновенно сняться; наше положение, и без того плохое, с каждым часом ухудшается. Льдина, на которой мы разбили лагерь, когда-то откололась от прочного ледяного поля, простиравшегося к северу от нас, а стойкое течение, возникшее под действием дувшего уже несколько дней северо-восточного ветра, подхватило ее и грозило нам непредвиденной опасной прогулкой на запад. Немножко везения, и мы могли бы добраться до полярного пака и начать отсчитывать мили. Предполагалось, что до наступления лета, когда можно получить первое пополнение наших запасов, мы пройдем примерно 350 миль, и я уверен, что мы могли бы это сделать, если бы под нами был лед толщиной хотя бы четыре дюйма».
Эта нотка слабого оптимизма в конце записи была, пожалуй, не характерна для меня в то время, так как я находился в состоянии смятения. И в радиограмме, отправленной мной Максу Брюеру на следующий день, проявилось еще более унылое настроение:
«При нашем теперешнем темпе пройдет, пожалуй, несколько дней, прежде чем мы доберемся до тех мест, где можно будет двигаться с меньшим риском и, вероятно, быстрее. К тому времени мы на 400 с лишним миль отстанем от своего плана и не достигнем даже первого этапа экспедиции из пяти намеченных. Наихудшим последствием нашего медленного продвижения может оказаться угроза срыва всего плана: мы не доберемся до нужной широты для разбивки нашего летнего лагеря и, следовательно, начнем дрейф не в том направлении. А раз осенью не сумеем достаточно продвинуться к северу, то мы еще сильнее отстанем от графика, и это в свою очередь поведет к тому, что весной 1969 года нам останется преодолеть слишком большое расстояние и в результате мы не успеем достигнуть Шпицбергена до вскрытия морского льда. Другими словами, из-за все возрастающего отставания мы можем потерять целый квартал и в конце лета 1969 года оказаться дрейфующими на небольшой плавучей льдине прямо в Гренландском море».
По тогдашним моим представлениям, у нас было только два выхода:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59