Круглая голова Пабло была повернута к Агустину, маленькие тусклые глазки смотрели на него в упор. Зрачки у Пабло сузились еще больше. Он облизнул губы, поднял руку, вытер рот и, опустив глаза, увидел кровь на руке. Он провел языком по губам и сплюнул.
— И так не выйдет, — сказал он. — Нашли дурака. Я на это не поддамся.
— Cabron, — сказал Агустин.
— Ну, еще бы, — сказал Пабло. — Ты ведь знаешь, какого этой женщине нужно.
Агустин в третий раз ударил его, и Пабло засмеялся, показав гнилые, желтые, искрошенные зубы в покрасневшей полоске рта.
— Брось, — сказал Пабло и, взяв кружку, зачерпнул вина из миски. — Кишка у вас тонка, чтобы убить меня, а давать волю рукам глупо.
— Cobarde, — сказал Агустин.
— И ругаться тоже глупо, — сказал Пабло и громко забулькал вином, прополаскивая им рот. Он сплюнул на пол. — Руганью меня теперь не проймешь.
Агустин стоял, глядя на Пабло сверху вниз, и ругал его, выговаривая слова медленно, раздельно, злобно и презрительно, ругал с упорной размеренностью, точно захватывал вилами пласты навоза с телеги и шлепал их в борозду.
— И так не выйдет, — сказал Пабло. — Брось, Агустин. И больше не дерись. Руки отобьешь.
Агустин круто повернулся и пошел к выходу из пещеры.
— Не уходи, — сказал Пабло. — Снег идет. Устраивайся здесь поудобнее.
— Ты! Ты! — Агустин закричал на него, стараясь выразить все свое презрение одним этим словом.
— Да, я, — сказал Пабло. — И я-то останусь жить, а вы все умрете.
Он зачерпнул вина и поднял кружку, повернувшись к Роберту Джордану.
— За здоровье профессора, — сказал он. Потом повернулся к Пилар. — За здоровье сеньоры командирши. — Потом обвел кружкой всех остальных. — За ваше здоровье, легковеры.
Агустин подошел к нему и, ударив по кружке ребром ладони, вышиб ее у него из рук.
— Ну и глупо, — сказал Пабло. — Зря добро пропало.
Агустин ответил грубым ругательством.
— Нет, — сказал Пабло, зачерпывая себе вина. — Разве ты не видишь, что я пьян? Трезвый я больше молчу. Много ты от меня разговоров слышал? Но умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было с дураками.
— Иди ты, так тебя и так, — сказала ему Пилар. — Я тебя, труса, наизусть знаю.
— Вот язык у женщины! — сказал Пабло. — Ладно, иду — надо лошадей посмотреть.
— Иди, милуйся со своими лошадьми, кобылятник, — сказал Агустин. — Для тебя это дело привычное.
— Нет, — сказал Пабло и покачал головой. Он взглянул на Агустина, снимая со стены свой плащ. — Эх ты, — сказал он. — Сквернослов.
— А что ты будешь делать со своими лошадьми? — спросил Агустин.
— Пойду посмотрю их, — сказал Пабло. — Я их очень люблю. Они даже сзади красивее, чем вот такие люди, и ума у них больше. Ну, не скучайте, — добавил он и ухмыльнулся. — Расскажи им про мост, Ingles, объясни, кто что должен делать во время атаки. Растолкуй, как провести отступление. Куда ты их поведешь, Ingles, после моста? Куда ты поведешь этих патриотов? Я об этом целый день думал, пока пил.
— Ну, и что ты надумал? — спросил Агустин.
— Что надумал? — сказал Пабло и, не открывая рта, ощупал десны языком. — Какое тебе дело, что я надумал?
— Говори, — сказал ему Агустин.
— Я много о чем думал, — сказал Пабло. Он закутался в грязно-желтый плащ, оставив непокрытой свою круглую голову. — Много о чем.
— О чем же? — сказал Агустин. — О чем?
— Я думал о том, что все вы легковеры, — сказал Пабло. — Идете на поводу у иностранца, который вас погубит, и у женщины, у которой мозги под юбкой.
— Уходи! — крикнула на него Пилар. — Уходи! Чтобы твоего поганого духу тут не было, кобылятник проклятый.
— Вот язык! — восхитился Агустин, но мысли его были заняты другим. Он все еще не успокоился.
— Я иду, — сказал Пабло. — Но скоро вернусь. — Он приподнял попону, закрывавшую вход в пещеру, и вышел. Потом крикнул снаружи: — А снег-то все идет, Ingles.
17
Теперь в пещере стало тихо, было слышно только, как шипит снег, падая сквозь отверстие в своде на горячие угли.
— Пилар, — сказал Фернандо. — Мяса там не осталось?
— А, отвяжись, — сказала женщина.
Но Мария взяла миску Фернандо, подошла с ней к котлу, отставленному с огня, и ложкой зачерпнула жаркого. Потом оставила миску перед Фернандо и погладила его по плечу, когда он нагнулся над столом. С минуту она постояла около Фернандо, не снимая руки с его плеча. Но Фернандо даже не взглянул на нее. Он был занят едой.
Агустин стоял около очага. Остальные сидели за столом. Пилар села напротив Роберта Джордана.
— Ну, Ingles, — сказала она, — вот ты и увидел его во всей красе.
— Что он теперь сделает? — спросил Роберт Джордан.
— Все, что угодно, может сделать. — Женщина опустила глаза. — Все, что угодно. Он теперь на все способен.
— Где у вас пулемет? — спросил Роберт Джордан.
— Вон там, в углу, завернут в одеяло, — сказал Примитиво. — Он тебе нужен?
— Пока нет, — сказал Роберт Джордан. — Я только хотел знать, где он.
— Он здесь, — сказал Примитиво. — Я внес его сюда и завернул в свое одеяло, чтобы механизм не заржавел. Диски вон в том мешке.
— На это он не пойдет, — сказала Пилар. — С maquina он ничего не сделает.
— Ты же сама говоришь, что он способен на все.
— Да, — сказала она. — Но он не умеет обращаться с maquina. Швырнуть бомбу — это он может. Это на него больше похоже.
— Дураки мы и слюнтяи, что его не убили, — сказал цыган. До сих пор он не принимал участия в разговоре. — Надо было, Роберто, убить его вчера вечером.
— Убей его, — сказала Пилар. Ее большое лицо потемнело и осунулось. — Теперь я тоже за это.
— Я был против, — сказал Агустин. Он стоял возле очага, опустив свои длинные руки, и его щеки, затененные ниже скул щетиной, в отблеске огня казались ввалившимися. — Но теперь я тоже за это, — сказал Агустин. — Он гнусный человек, и он нам всем хочет погибели.
— Пусть все скажут. — Голос у Пилар был усталый. — Ты, Андрес?
— Matarlo, — кивнув головой, сказал старший из двух братьев, тот, у которого темные волосы узким мысом росли на лбу.
— Эладио?
— Тоже, — сказал младший брат. — Он очень опасный человек. И пользы от него мало.
— Примитиво?
— Тоже.
— Фернандо?
— А нельзя ли его арестовать? — спросил Фернандо.
— А кто будет стеречь арестованного? — сказал Примитиво. — Для этого надо, по крайней мере, двух человек. И что с ним делать дальше?
— Продать фашистам, — сказал цыган.
— Еще чего не хватало, — сказал Агустин. — Не хватало нам такой мерзости!
— Я только предлагаю, — сказал цыган Рафаэль. — По-моему, фашисты с радостью за него уцепятся.
— Довольно, перестань, — сказал Агустин. — Мерзость какая!
— Уж не мерзостнее, чем сам Пабло, — оправдывался цыган.
— Одной мерзостью другую не оправдаешь, — сказал Агустин. — Ну, все высказались. Остались только старик и Ingles.
— Они тут ни при чем, — сказала Пилар. — Он их вожаком не был.
— Подождите, — сказал Фернандо. — Я еще не кончил.
— Ну, говори, — сказала Пилар. — Говори, пока он не вернулся. Говори, пока он не швырнул сюда ручную гранату и мы не взлетели на воздух вместе с динамитом и со всем, что тут есть.
— По-моему, Пилар, ты преувеличиваешь, — сказал Фернандо. — Я не думаю, чтобы у него были такие намерения.
— Я тоже не думаю, — сказал Агустин. — Потому что тогда и вино взлетит на воздух, а на вино его скоро опять потянет.
— А что, если его отдать Эль Сордо, а Эль Сордо пусть продает его фашистам, — предложил Рафаэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— И так не выйдет, — сказал он. — Нашли дурака. Я на это не поддамся.
— Cabron, — сказал Агустин.
— Ну, еще бы, — сказал Пабло. — Ты ведь знаешь, какого этой женщине нужно.
Агустин в третий раз ударил его, и Пабло засмеялся, показав гнилые, желтые, искрошенные зубы в покрасневшей полоске рта.
— Брось, — сказал Пабло и, взяв кружку, зачерпнул вина из миски. — Кишка у вас тонка, чтобы убить меня, а давать волю рукам глупо.
— Cobarde, — сказал Агустин.
— И ругаться тоже глупо, — сказал Пабло и громко забулькал вином, прополаскивая им рот. Он сплюнул на пол. — Руганью меня теперь не проймешь.
Агустин стоял, глядя на Пабло сверху вниз, и ругал его, выговаривая слова медленно, раздельно, злобно и презрительно, ругал с упорной размеренностью, точно захватывал вилами пласты навоза с телеги и шлепал их в борозду.
— И так не выйдет, — сказал Пабло. — Брось, Агустин. И больше не дерись. Руки отобьешь.
Агустин круто повернулся и пошел к выходу из пещеры.
— Не уходи, — сказал Пабло. — Снег идет. Устраивайся здесь поудобнее.
— Ты! Ты! — Агустин закричал на него, стараясь выразить все свое презрение одним этим словом.
— Да, я, — сказал Пабло. — И я-то останусь жить, а вы все умрете.
Он зачерпнул вина и поднял кружку, повернувшись к Роберту Джордану.
— За здоровье профессора, — сказал он. Потом повернулся к Пилар. — За здоровье сеньоры командирши. — Потом обвел кружкой всех остальных. — За ваше здоровье, легковеры.
Агустин подошел к нему и, ударив по кружке ребром ладони, вышиб ее у него из рук.
— Ну и глупо, — сказал Пабло. — Зря добро пропало.
Агустин ответил грубым ругательством.
— Нет, — сказал Пабло, зачерпывая себе вина. — Разве ты не видишь, что я пьян? Трезвый я больше молчу. Много ты от меня разговоров слышал? Но умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было с дураками.
— Иди ты, так тебя и так, — сказала ему Пилар. — Я тебя, труса, наизусть знаю.
— Вот язык у женщины! — сказал Пабло. — Ладно, иду — надо лошадей посмотреть.
— Иди, милуйся со своими лошадьми, кобылятник, — сказал Агустин. — Для тебя это дело привычное.
— Нет, — сказал Пабло и покачал головой. Он взглянул на Агустина, снимая со стены свой плащ. — Эх ты, — сказал он. — Сквернослов.
— А что ты будешь делать со своими лошадьми? — спросил Агустин.
— Пойду посмотрю их, — сказал Пабло. — Я их очень люблю. Они даже сзади красивее, чем вот такие люди, и ума у них больше. Ну, не скучайте, — добавил он и ухмыльнулся. — Расскажи им про мост, Ingles, объясни, кто что должен делать во время атаки. Растолкуй, как провести отступление. Куда ты их поведешь, Ingles, после моста? Куда ты поведешь этих патриотов? Я об этом целый день думал, пока пил.
— Ну, и что ты надумал? — спросил Агустин.
— Что надумал? — сказал Пабло и, не открывая рта, ощупал десны языком. — Какое тебе дело, что я надумал?
— Говори, — сказал ему Агустин.
— Я много о чем думал, — сказал Пабло. Он закутался в грязно-желтый плащ, оставив непокрытой свою круглую голову. — Много о чем.
— О чем же? — сказал Агустин. — О чем?
— Я думал о том, что все вы легковеры, — сказал Пабло. — Идете на поводу у иностранца, который вас погубит, и у женщины, у которой мозги под юбкой.
— Уходи! — крикнула на него Пилар. — Уходи! Чтобы твоего поганого духу тут не было, кобылятник проклятый.
— Вот язык! — восхитился Агустин, но мысли его были заняты другим. Он все еще не успокоился.
— Я иду, — сказал Пабло. — Но скоро вернусь. — Он приподнял попону, закрывавшую вход в пещеру, и вышел. Потом крикнул снаружи: — А снег-то все идет, Ingles.
17
Теперь в пещере стало тихо, было слышно только, как шипит снег, падая сквозь отверстие в своде на горячие угли.
— Пилар, — сказал Фернандо. — Мяса там не осталось?
— А, отвяжись, — сказала женщина.
Но Мария взяла миску Фернандо, подошла с ней к котлу, отставленному с огня, и ложкой зачерпнула жаркого. Потом оставила миску перед Фернандо и погладила его по плечу, когда он нагнулся над столом. С минуту она постояла около Фернандо, не снимая руки с его плеча. Но Фернандо даже не взглянул на нее. Он был занят едой.
Агустин стоял около очага. Остальные сидели за столом. Пилар села напротив Роберта Джордана.
— Ну, Ingles, — сказала она, — вот ты и увидел его во всей красе.
— Что он теперь сделает? — спросил Роберт Джордан.
— Все, что угодно, может сделать. — Женщина опустила глаза. — Все, что угодно. Он теперь на все способен.
— Где у вас пулемет? — спросил Роберт Джордан.
— Вон там, в углу, завернут в одеяло, — сказал Примитиво. — Он тебе нужен?
— Пока нет, — сказал Роберт Джордан. — Я только хотел знать, где он.
— Он здесь, — сказал Примитиво. — Я внес его сюда и завернул в свое одеяло, чтобы механизм не заржавел. Диски вон в том мешке.
— На это он не пойдет, — сказала Пилар. — С maquina он ничего не сделает.
— Ты же сама говоришь, что он способен на все.
— Да, — сказала она. — Но он не умеет обращаться с maquina. Швырнуть бомбу — это он может. Это на него больше похоже.
— Дураки мы и слюнтяи, что его не убили, — сказал цыган. До сих пор он не принимал участия в разговоре. — Надо было, Роберто, убить его вчера вечером.
— Убей его, — сказала Пилар. Ее большое лицо потемнело и осунулось. — Теперь я тоже за это.
— Я был против, — сказал Агустин. Он стоял возле очага, опустив свои длинные руки, и его щеки, затененные ниже скул щетиной, в отблеске огня казались ввалившимися. — Но теперь я тоже за это, — сказал Агустин. — Он гнусный человек, и он нам всем хочет погибели.
— Пусть все скажут. — Голос у Пилар был усталый. — Ты, Андрес?
— Matarlo, — кивнув головой, сказал старший из двух братьев, тот, у которого темные волосы узким мысом росли на лбу.
— Эладио?
— Тоже, — сказал младший брат. — Он очень опасный человек. И пользы от него мало.
— Примитиво?
— Тоже.
— Фернандо?
— А нельзя ли его арестовать? — спросил Фернандо.
— А кто будет стеречь арестованного? — сказал Примитиво. — Для этого надо, по крайней мере, двух человек. И что с ним делать дальше?
— Продать фашистам, — сказал цыган.
— Еще чего не хватало, — сказал Агустин. — Не хватало нам такой мерзости!
— Я только предлагаю, — сказал цыган Рафаэль. — По-моему, фашисты с радостью за него уцепятся.
— Довольно, перестань, — сказал Агустин. — Мерзость какая!
— Уж не мерзостнее, чем сам Пабло, — оправдывался цыган.
— Одной мерзостью другую не оправдаешь, — сказал Агустин. — Ну, все высказались. Остались только старик и Ingles.
— Они тут ни при чем, — сказала Пилар. — Он их вожаком не был.
— Подождите, — сказал Фернандо. — Я еще не кончил.
— Ну, говори, — сказала Пилар. — Говори, пока он не вернулся. Говори, пока он не швырнул сюда ручную гранату и мы не взлетели на воздух вместе с динамитом и со всем, что тут есть.
— По-моему, Пилар, ты преувеличиваешь, — сказал Фернандо. — Я не думаю, чтобы у него были такие намерения.
— Я тоже не думаю, — сказал Агустин. — Потому что тогда и вино взлетит на воздух, а на вино его скоро опять потянет.
— А что, если его отдать Эль Сордо, а Эль Сордо пусть продает его фашистам, — предложил Рафаэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124