— Пошли отсюда, скорей!
Но Мишель мягко ей сопротивлялся — был он теперь вооружен и жаждал немедля словить другого злодея.
— Сейчас, погоди... — бормотал он, пытаясь высвободиться из цепких объятий Анны, что, упираясь, всеми силами тянула его за собой вверх. — Да ведь сбежит же он теперь — сбежит! — горячечно шептал Мишель, порываясь броситься в погоню.
И верно, второй злодей, заслышав возню, замедлил шаг, а как мимо него пролетело тело и оборвался в провале лестницы истошный крик, замер в нерешительности, высунулся за перила, глянул вниз. Там, подле двери парадного, раскинувшись на мраморе, недвижимо валялся его напарник, из-под головы которого медленно выползал черный язык крови.
Вот так раз!
Он еще раз с опаской глянул вверх, откуда доносились какие-то неясные, бубнящие голоса, и засеменил к выходу...
— Ну я прошу тебя! — умолял Мишель, отрывая от себя руки Анны. — Да ведь теперь уж ничего не случится, вот и револьвер у меня!
Кое-как высвободившись, он бросился вниз, краем глаза заметив, как Анна побежала вслед ему.
Негромко хлопнула входная дверь.
Мишель, в два длинных прыжка одолев последний лестничный марш, тоже выскочил на улицу, быстро огляделся, заметил убегающую по проулку фигуру в распахнутой шинели, бросился вслед, отчаянно крича:
— Стой!.. Стой немедля!..
Заметил, как беглец, обернувшись на ходу, вскинул правую руку, и тут же хлопнул выстрел.
Мишель привычно пригнулся, отпрыгнул в сторону, тоже вскинул револьвер и, ловя в прорези прицела мелькающие ноги, нажал на спусковой крючок.
Револьвер дернулся в руке, и беглец вдруг, споткнувшись на полном ходу, упал, кубарем покатившись по мостовой.
Попал! — понял и удивился Мишель.
Побежал вперед, не подумав даже, что теперь злодей может хорошенько прицелиться и застрелить его...
Бах!
Бах!..
Близкая пуля взвизгнула возле уха.
Мишель тоже выстрелил, целя в сторону, дабы не попасть, но напугать, сбить противника с прицела.
Бах!
«Только бы Анна под шальную пулю не сунулась!» — испугался он.
Подскочил, выбил ударом ноги из рук покушавшегося на его жизнь злодея револьвер, прыгнул, навалился сверху, выворачивая ему руки за спину.
Тот почти не сопротивлялся, и Мишель понял вдруг, что теперь вот, пока тот смертельно напуган смертью напарника, и надо бы учинить ему допрос, чтобы вызнать всю правду! Теперь — не после!..
Рывком перевернул пленника на спину, уставил ему в грудь револьвер. На мгновение смутился было, со стороны себя представив: ведь подобно «товарищам» орет, смертью пугает!.. Все так, но только как иначе правду узнать? Через минуту тот душегуб очухается и от всего открестится, покажет, что с приятелем мимо гулял, а Мишель на них напал, и уж тогда не они, а Мишель главным злодеем станет! Или, того не лучше, в Чека его заберут да, не разобравшись, в расход пустят, тем нить оборвав.
И уже наплевав на все приличия, Мишель, страшно вращая глазами, прокричал:
— Говори!.. Кто тебя послал?!
Да прибавил еще кое-что из лексикона Паши-кочегара, про клюзы и кнехты, отчего злодей тут же сообразил, что с ним не шутят, и испуганно залепетал:
— Это не я... я не хотел... меня послали... только не убивай меня, товарищ!
— Кто послал?.. Ну, говори! — прикрикнул Мишель, чувствуя, как с каждым мгновением утрачивает столь необходимую ему теперь злость.
— Кто?! Отвечай, не то счас прибью!..
— Гуковский! Это он сказал, что вы контра белогвардейская и что вас через то стрельнуть надо.
Гуковский? Значит, все-таки он?!
Мишель, хоть и ожидал нечто подобное, на мгновение опешил.
Ну вот и замкнулся круг — начпрод Куприянов — оценщик Гохрана Кац — Гуковский и эти вот два душегуба, что были сюда посланы, дабы убить его.
Значит, все верно, все так и есть, и коли теперь дале потянуть, то можно и сокровища царские вытянуть, до коих, может быть, лишь шажок малый остался!..
Так?
А ведь — пожалуй!.. Да коли по совести посудить, так никогда еще он не был столь близок к разгадке тайны!
Да только думая так да планы строя, знать не знал Мишель и ведать не ведал, какое новое препятствие на его пути встанет, да в каком обличье...
Торопливо простучали по булыжной мостовой каблучки — подбежала, вихрем налетела на Мишеля Анна, обхватила, всего его вертя, ощупывая и оглядывая:
— Жив ли?..
— Кто? Я? — в первое мгновение не понял Мишель. — Ну конечно же...
— Да ведь он стрелял в тебя, чуть-чуть не попал, я сама видела! — испуганно всхлипнула Анна. — Он мог убить тебя!
— Ну что ты, что ты, — успокаивал, гладил Анну по голове Мишель. — Это тебе все померещилось... Да и стрелок он, смею тебя уверить, никудышный!
— Нет-нет, — все не унималась, все плакала, цепляясь за него, Анна. — Ты ведь мертвым теперь мог быть!.. Обещай мне, прямо теперь, сейчас же, что бросишь свое дело. Ну — обещай же! — притопнула она ножкой.
Да как он может обещать то, что сделать не в его силах! Он пятый год уж ищет потерянные в четырнадцатом году сокровища, что принадлежат не ему и не государям императорам, коих теперь нет, и не новой советской власти, а Руси! Ищет и почти что уже нашел! Да ведь коли их иные, вроде Гуковского и иже с ним, вперед него сыщут, так непременно по ветру пустят! Как же можно им позволить кубышку, что триста лет всем миром сбиралась, в одночасье растащить?
Нет, не может он того допустить!..
— Обещай мне! — настаивала, теребила его Анна. — Обещай, что ты бросишь все и мы уедем из этой чужой, страшной страны!
Чужой?..
Да ведь ровно о том же, при последней их встрече, толковал ему батюшка ее Осип Карлович, что предрекал России скорую и верную гибель, призывая бежать вместе с ним за пределы свихнувшегося с ума Отечества.
— Уедем, Мишель, уедем навсегда, покуда еще живы!.. — просила, всхлипывала, жалась к нему Анна.
Уехать... Но куда?.. Туда, где их никто не ждет, где они будут пришлыми, чужаками?
Как бросить свою страну?
Как оставить могилы?
Как, спасая себя — себя при том не потерять?!
— Успокойся, — прижимал Мишель к себе Анну. — Поверь мне — худшее уж позади, теперь все будет только хорошо...
Да, право, будет ли?
Уж позади революционная смута и Гражданская война, и голод, и красно-белый террор, но что-то ждет всех их впереди? И станет ли лучше?..
Навряд!.. Было ли на Руси время, чтоб не кому-то, а чтоб всем лучше прежнего жилось?
Пожалуй, и не было! Да и будет ли впредь?..
Поживем — увидим!..
Коли... доживем!
Послесловие
Тихо вокруг да безлюдно, из края в край чащи лесные да грязь непролазная — ни человека, ни зверя не видать. Но вдруг будто колокольчик далеко забренчал, да все громче, все ближе, словно то тройка почтовая скачет...
Но нет, то не колокольчик звякает — то цепи звенят. Бренчат кандалы, уныло бредут по Владимирскому тракту каторжане в халатах арестантских — на ногах цепи, что по грязи волочатся.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь...
Сколь же их тут — да ведь сотни! Идут, под ноги себе уставясь, об одном лишь мысля — чтоб до привала поскорей добраться, а дале уж не загадывают.
Дзинь.
Дзинь...
Далека дорога в Сибирь — не все живыми дойдут.
Позади колонны, что солдаты охраняют, телеги, добром груженные, едут, на телегах арестанты, нахохлившись, сидят, — убогие, да калеки, да средь них те, что побогаче али происхождения не подлого, а дворянского. Но хоть дана им сия поблажка, да все ж на ногах оковы, что вниз цепями свисают, кожу в кровь истирая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51