Анна Романовна (поет). «Ку-ку, как весело в лесу…»
Входит Клава со свечами. Звонит телефон.
Клава (берет трубку). Петя, – Пушкин!
Полуорлов подходит к телефону, выдергивает шнур из розетки.
Анна Романовна. Браво, Петруша, браво! Жили тысячи лет без телефона, и ничего. Дети, внимание! Позвольте мне…
Федя. Старому работнику культуры…
Анна Романовна. Да! Я хочу поднять тост!..
Федя. А также выпить!..
Анна Романовна. Петруша! Я обращаюсь к тебе, друг мой!.. Мы собрались сегодня здесь…
Инна. Неизвестно зачем! Я ухожу.
Гоша. Да уходи!
Анна Романовна. Простите, дайте сказать!.. Я хочу выпить…
Федя. Все хотят!
Валерик. Есть охота! Как из ружья! В «Арагви», что ль, махнуть, поужинать? Даша, как? У меня тачка внизу, еще успеем.
Даша кивает.
Анна Романовна. Я хочу выпить за талант!
Гоша. Не талант, а гений!
Анна Романовна. Что такое талант? Талант – это вечная молодость. Ничто так не молодит! Талант! Мы, старые работники культуры, знаем, что это такое, мы всегда умели отличить… Возьмите Николая Аристархо­вича, девяносто два года, а какая молодость! Моцарт! «Какая стройность и какая смелость!» Смелость – да! Стройность – да! Молодость – да! Моцарт – нет… И пусть уносят всё! Всё! Лишь бы крылья! Самоощуще­ние полета! Мы, старые работники культуры, помним – полет, полет!.. Все выше, все выше и выше!.. За моло­дость, за юный жар, за юный бред!.. За тебя, Петруша!..
Федя. Я от сольфеджио ушел, я от музыки ушел!..
Клава. Я говорила, не давайте ребенку вина!
Все чокаются, целуются с Полуорловым, растроганно обнимаются. Адамыч приносит откуда-то Гоше баян. Валерик и Даша потихонь­ку уходят.
Адамыч. Что творится на одной только лестничной клетке!
Гоша играет на баяне и поет. Все подхватывают.
Федя. От сольфеджио ушел!.. К черту все!!!
Полуорлов. Давай, Гоша, давай!
Поют с Гошей. Счастливы.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Декларация и действительность, или Утро вечера мудренее
Рассвет после старого Нового года. Кухня Себейкиных и Полуорло­вых: их можно выгородить рядом или друг над другом. Себейкин и Клава, сидя за столом, поют с чувством песню.
Вася дремлет на сундуке.
У Полуорловых пусто и несколько сумрачно, голая лампочка под потолком или даже свеча.
Полуорлов сидит боком на подокон­нике, Клава у плиты варит кофе. Гоша спит на полу, привалясь к стене. Полуорлов тоже поет вполголоса, сильно фальшивя, романс «Сомнение», жена подпевает.
Себейкины (поют).
«Однажды морем я плыла
На пароходе том,
Погода чудная была,
Но вдруг раздался шторм.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
А все ж я не пьяна».
Полуорлов.
«Уймитесь, волнения, страсти,
Усни, безнадежное сердце…»
Себейкины.
«А капитан красивый был,
В каюту пригласил,
Налил шампанского бокал
И выпить попросил.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова…»
Полуорлов и Клава (вместе) .
«Я плачу, я стражду,
Душа истомилась в разлуке,
Я плачу, я стражду,
Не выплакать горе в слезах».
Себейкины.
«А через год родился сын,
Волны морской буян,
А кто же в этом виноват,
Конечно, капитан…»
Полуорлов.
«Как сон неотступный и грозный,
Мне снится соперник счастливый.
И тайно и злобно кипящая ревность
Пылает».
Себейкины.
«С тех пор прошло немало лет,
Как морем я плыла,
Но как увижу пароход,
Кружится голова…»

Обе песни сливаются.
Себейкин. Эх, люблю я эту песню! (Тоскуя.) Эх-хе!..
Клава Себейкина. Ну чего ты? Еще чайку?
Себейкин (отмахивается). Да ну!
Вася (сонно). Да, чего-то чай как-то не того… не помог!
Клава Себейкина. Привет! Чай им плох!..
Себейкин. Да будет уж! «Привет, привет»! В ушах сидит! (Васе.) А чего? Есть?
Вася. Да что ты, полну!
Себейкин. Надо же! Водка осталась! Когда это та­кое было-то? Мадепалам!..
Клава Полуорлова. Помнишь, как дедушка любил этот романс?.. На свадьбе у нас пел… Надо как-нибудь на могилку к нему сходить, давно не были, не­хорошо… Помнишь, он привел нас к себе и сказал: «Дети мои, все здесь ваше, берите что хотите». А тебе еще понравилась настольная лампа, и мы ее потом взя­ли, после поминок, помнишь?
Полуорлов. Да, кстати, а где лампа?.. Ах да!.. (Поет.) «И тайно, и злобно…» Послушай, у нас ничего нет? Хоть рюмочки?
Клава Полуорлова. Я тебе кофе даю…
Полуорлов (поеживается). Неужели ничего не осталось?
Себейкин. Не говори, водка осталась!
Клава Себейкина. Привет! А на свадьбе-то! Не помнишь? Еще на другой день гуляли!
Себейкин. Вспомнила! Когда было-то!.. А точно, тогда осталось!.. Ох, дали тогда! Клав! Свадьба-то бы­ла!.. Полбочки капусты, хлеб и боле ничего!.. Но смеху зато – умереть!
Клава Себейкина. Чего это – капусты? И кар­тошка была, и сало, и грибы, как сейчас помню…
Себейкин. Помирали тогда, помирали! Что значит молодые! Дядя Коля еще живой был, а он как затеется – помрешь!.. Они с тетей Дуней переоделися, дядя Коля-то! Она его гимнастерку, сапоги, а он – ейное платье и на каблуках! Усохнуть!..
Клава Полуорлова. Старый Новый год… три­надцатое… Это всегда был наш день. Мы и встретились с тобой тринадцатого…
Полуорлов. Счастливенькое число!
Клава Полуорлова. Поехали к Володе на дачу, наряжали елку прямо, в лесу… а оранжерея? Ты помнишь? Эта заброшенная оранжерея? Сухие цветы?.. Мы их трогали, они шуршали, лопались, и семена сыпа­лись из коробочек? Нас все искали, а мы в этой оран­жерее… Ты помнишь?..
Полуорлов. Угу. Чего-то сыпалось, да… Рюмочку бы коньячку!..
Клава Полуорлова. Ты не помнишь, ты с ума сошел!..
Полуорлов. Да помню я, помню!.. Если б не опо­здали тогда на электричку – уехали бы, и все!
Клава Полуорлова. Господи, как я всегда лю­била этот праздник!.. А помнишь, как мы первый раз отметили старый Новый год? Прямо на полу, на газетах? А ты потом спал в ванной на надувном матрасе, водяную подушку изобретал, помнишь?..
Полуорлов. Ну, это не получилось…
Клава Полуорлова. Чуть не утонул тогда, пере­вернулся! (Смеется.)
Полуорлов. Поищи, неужели ничего не осталось?
Гоша (во сне). А ля фуршет, пур де труа, дан ля вестибюль!..
Вася. Не говори, водка осталась!
Клава Себейкина. Ты лучше скажи, в загс не в чем было пойти!.. (Васе.) У этого шинелишка, еще от армии, сапоги худые, а мне и вовсе по общежитию соби­рали: кто кофточку, кто туфли. Всю жизнь я без туфель ходила, всю жизнь босая! Сейчас сразу четыре пары собралось, а то вечно хлюпала! Бывало, в кино придем, а я туфли скину и варежки на ноги…
Себейкин. Насчет кина – точно, так и было!
Полуорлов. Ну перестань… Ну чего смешного?.. Черт!.. (Никак не устроится.) Парадокс! Бернард Шоу! Всю жизнь придумывал людям разные удобства, а сам сижу как курица на насесте!..
Клава Полуорлова (нежно). Как петушок! (Чмокает мужа.) Никогда не забуду: ты пришел к нам в первый раз – рассеянный, пальто без пуговиц; за обе­дом говорил, что у тарелок, у ложек форма неправиль­ная. Мама плечами пожимала: он у тебя того, что ли, студент-то твой?.. А потом наелся и дремать стал, по­мнишь?
Полуорлов. Да перестань – дремать! Выдумали эту легенду со своей мамой!..
Клава Полуорлова. Выдумали! А кто потом на­учился просто есть с тарелок, а не изучать их форму, и просто мыться в ванне?
Полуорлов. Что ты хочешь от меня, а?..
Клава смеется.
Себейкин. Но ты скажи, мы сколько тогда по кинам-то ходили? Ни одной не пропускали! (Смеется.) Колбасы возьмем, черняшки полбулки, сидим ломаем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15