снова страшные операции, осложнения, смерти...
Все равно: нужно. До конца.
День седьмой. Спустя два месяца
Иду как на казнь. Все внутри заледенело, застыло. Наверное, такое состояние было у террористов. Ах, не сравнивай ты себя с героями, не сравнивай! Что бы ни было, прибредешь обратно, поскулишь и перестанешь.
Холодно. Ветер продувает насквозь.
Заведи зимнее пальто. Комфорт облегчает жизнь. Нет, подожду. На черта мне комфорт! «Не выпрыгнешь из сердца...»
Неужели не удастся? В общем-то я счастливый. Результаты лучше других клиник. И Саша тоже счастливый.
Нет, фортуна отвернулась. После того дела уже не вернется счастье. А когда-то было хорошо.
Брось, никогда этого не было. Ты просто забыл.
Даже не знаю, какой пакости сегодня ждать. Мы же стали опытнее, и аппаратура лучше. Но он-то тяжелее. К старому еще сколько нового прибавилось. Мышца сердца — дрянь. А спайки? А та заплата на сердце, на левом желудочке? Не обольщайся.
Небо все в низких тучах, только на востоке узкая чистая полоска. И солнце вылезает из-за горизонта, расплющенное, красное. Зловещее. А прошлый раз была весна. Помнишь? Вот так же шел в гору, боялся. Скорее бы кончился этот день. Как угодно, только бы скорее. Нет, не как угодно.
Лучше ничего не думать. Смотреть на солнце, на дорогу, закрываться от ветра.
Во мне как будто несколько человек. Один идет, выбирает место, где ступить, ощущает холод на щеках. Другой представляет, как это все будет, как разрез, как клапан иссекать. Вшивать новый. Третий причитает, проклинает судьбу: «Хотя бы все это кончилось!» А периодами мелькает кладбище, желтая земля из разрытой могилы на белом снегу, Саша... Музыканты дуют в трубы. Реквием.
Все они идут, несчастные.
Идут и идут. Гора крутая, тропинка скользкая, первый начинает уставать. Другие примолкают. Снизить темп. Старость.
Солнце уже отделилось от горизонта.
Тополя вокруг клиники все в инее. Дорожка не разметена. (Лодыри.) Скамейки пустые, припорошенные снегом. Родственники теперь сидят в вестибюле приемного покоя. Хорошо, не смотрят жадными глазами. Но Рая, наверное, наверху. Вчера только плакала, не протестовала. Уверена, что и прошлый год напрасно оперировал. Что все от этого... Не говорит, но я вижу. Еще скажет, если...
Нет. Не допустить.
Если бы можно! Была бы камера, тогда не так страшно.
Нет и не будет. Ее забрали на завод и распилили. Для следствия и комиссий она уже больше не нужна, измерена и описана вдоль и поперек.
Три месяца стояла обгоревшая, будила страшные картины. Но они все равно остались. Навсегда. Развеяться уже не успеют. Поздно.
В служебном вестибюле обычная утренняя сутолока. Раздеваются, халаты в шкафу разыскивают. Всегда путают.
Здороваюсь. Будничная маска на лице. Все равно никого не обмануть.
Нужно зайти к Саше. Неужели он не спит? Я просил Диму дать максимальную подготовку.
Пальто, пиджак — в шкаф. Халат, тапочки. Раи перед кабинетом нет. Не забыть бы позвонить Ирине.
Уже без четверти девять. У Леночки идет урок. Провожал в школу. «Ты приходи пораньше, дедушка».
Нет, ничто сегодня душу не греет, даже она.
«Сашина палата». Все ее так называют.
Захожу тихонько. Лежит, вытянулся. Дремлет. Подействовало. Уйти? Немножко посмотрю. Лицо как на иконах. Побрит. Наверное, вчера вечером.
Открыл глаза. Где-то в подсознании ждал.
— Михаил Иванович? Пришли проститься? (Проститься?!)
— Пришел взглянуть, спишь или нет. Веки снова опустились. Говорит как сквозь сон, невнятно:
— Сплю. Всю ночь спал. Спасибо, спасибо!..
Уйду. Не нужно будить, чтобы не думал. Хорошо бы выключать мысли, которых не хочешь. Скоро химики сделают такие таблетки: принял — весело, другую — любовь. Каждый нервный центр имеет свою химическую специфику, — когда ее раскроют, будут управлять чувствами, а через них — мыслями.
Раи нет. Марья увела к себе в ассистентскую. Правильно. А Сережа? Бедный мальчик. Наверное, от него скрыли время операции. Должны скрыть. И еще есть Ирина. Ждет.
Но смерти не скроешь.
Картина кладбища. Реквием. Тогда было много цветов. Два заколоченных гроба. Так всегда хоронят после катастроф — в закрытых гробах. Я маленький, совсем сжался, стою в толпе. Но все равно все смотрят на меня. Убийца?
Не надо. На сегодня все отбросить, все заглушить. Машина.
Без пяти девять. Идти начинать конференцию.
В зале шум. Ничего на них не действует. Неужели не чувствуют? Захожу и сажусь молча. Сразу замолкают. Видят — дело не шуточное.
— Прошу вас, сестры.
Докладывают по очереди о своих тяжелых больных. Температура, кровяное давление, пульс. Выучены хорошо. Но многие бегут от нас — тяжело. Нужны энтузиасты. Это не менее трудно, чем целина или новостройка в Сибири. Даже труднее.
Думаю о разном. Но в голове есть следящая система, которая четко регистрирует стандартизированные сведения сестер. Чуть рассогласование — сигнал.
Докладывают дальше. Дошли до третьего этажа. Послеоперационный пост, дети. Вчерашние все хорошие. Снова оперируем тяжелых. Спасибо ребятам, Марье в тот юбилейный день. Совесть на месте. Слава Богу, потери пока небольшие.
— Больной Поповский идет на операцию. После премедикации спал всю ночь. (Это он — Саша.)
— Нет вопросов к сестрам?.. Сестры могут идти. Хирурги, доложите сегодняшних больных.
Порядок, отработанный годами. Передо мной список операций: митральный стеноз, две легочные и «замена клапана».
Все как прошлый раз. Опять Женя докладывает. Нарочно, что ли, Марья подстроила? Суеверная — прошлый раз все кончилось хорошо. Не верю. Не помогает.
Повесил рентгенограмму. Сердце еще больше, чем было тогда.
— Поповский Александр Яковлевич, тридцать четыре года.
— Все это знаем. Доложите последние анализы.
Называет цифры. Их я тоже знаю — вчера смотрел, когда сидел у него под вечер. Ничего утешительного нет. Три недели интенсивно готовили, пичкали разными лекарствами, но декомпенсация не уменьшилась.
Если бы тогда вшили шариковый клапан... Может быть, стоило подождать? Через восемь месяцев после операции появился этот новый клапан, привез с завода Петр Борисович. Нет, не дождался бы. Но теперь он еще тяжелее...
— Наверное, следовало бы определить минутный объем сердца после нагрузки. Уж очень низкое насыщение венозной крови.
— Глупости говорите. Какая ему нагрузка? Насыщение низкое, потому что миокард слабый, даже в покое производительность сердца понижена. Все?
Кивает. Спросить бы Диму, как он рассчитал состав жидкости в оксигенатор. Но он уже в операционной. Приказано было начать пораньше. Там спрошу.
— Олег, вы сегодня никуда не исчезайте. Мало ли что случится.
Знаю «что», только не хочу додумывать. Сердце может не пойти, придется машину параллельно гонять... Лучше не нужно об этом думать.
Потом коротко о предстоящей операции, как я себе представляю.
— Доступ правосторонний. Глубоко, но иначе нельзя. Основные трудности — спайки сердца с перикардом. Там осталась заплата на левом желудочке, помните, было кровотечение? Наверное, так припаялось, что зубами не отдерешь. (Я все время думаю об этой заплате, будь она проклята.) Иссечение старого клапана и вшивание нового, возможно, будет не очень трудным. Уже делали. В общем посмотрим.
Докладывают других больных. Я не слушаю, только следящая система включена. Хорошо бы машину такую сделать, чтобы слушала вместо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75