Слишком долго лежал в клинике, знает всякие истории. Представляю, как ему хочется увидеть сына. Ничего, дорогой. Теперь я надеюсь. Клапан — это все-таки вещь. Если уж он вшит хорошо, то работает честно.
— Оксана, как?
— Частота сто семнадцать, аритмия такая же, как и раньше. Функция миокарда как будто хорошая.
— Можешь идти спать. Аппарат оставишь здесь. Женя, сколько капель?
— Все время двадцать. Больше не учащается. Жидкость стала прозрачнее.
Отлично. Эта опасность миновала. Смотрю на бутылочку — моча тоже прибывает хорошо.
— Ну, ребята, расходитесь кто куда. Завтра рабочий день. Здесь останутся двое дежурных — анестезиолог и хирург. Мария Васильевна, устройте Раису Сергеевну.
Итак, день окончен. Похоже, что сегодня Саша не умрет. Я могу поспать. Домой нельзя — вдруг что-нибудь случится. Медицина — наука неточная. Сказать тете Фене, чтобы постелила в кабинете. И неплохо бы чаю. Маловероятно: раздатчицы ушли, а у санитарок нет. Но вдруг?
Разыскал ее, сказал. Посмотрела уважительно. Хорошая старуха. Сколько наших пациентов вспоминают тебя добрым словом! И скольким ты закрыла глаза!
— Я сейчас пойду к старшей, в столе посмотрю. Где-нибудь найду, не беспокойтесь.
Я не беспокоюсь. Можно и без чаю.
Снова в кабинете. Черт бы его взял, как он мне надоел сегодня!
Откроем окно. Теплая влажная мгла. Мелкий дождик. Очень полезен для молодой зелени. Как они пахнут, листочки тополя! Не надышался бы.
Покурим.
Победа. Победа над смертью. Высокопарно. Не люблю фраз, но они сами лезут. Крепко вбиты книгами, газетами, радио.
Рад? Конечно. Саша — живой. Будет думать, говорить, писать. Представляю его на этом стуле, напротив: развивает свои теории. Глаза блестят, жестикулирует.
Стоп! Не фантазируй раньше времени, еще есть достаточно опасностей. Не буду.
Но все-таки той радости, как бывало в молодости, нет. Устал. Вот эта битва, — может быть, она выиграна. (Чур меня! Смешно.) Наверное, выиграна. Это приятно. Очень. Но я чувствую, как на мою душу все равно лег еще один слой чего-то темного и тяжелого. Не могу объяснить. Наверное, это слои страха и горя. Мало ли их сегодня пережито?
Картина: хлещет кровь из дырки в желудочке, и весь я сжался от страха и отчаяния. Ничего больше нет в душе — только страх и еще несколько нервных центров, бешено работающих, чтобы победить. Удалось. А могло быть иначе: масса крови вытекла. Сердце опустело. Массаж, вялые, редкие подергивания. Все во мне кричит: «Ну, сокращайся же, сокращайся ради Бога!» Совсем остановилось. Стоит. Все опустили руки. Минуту стою, ничего не понимая. Иду прочь. «Зашивайте». Пустота. Завидую: умереть бы.
Еще одна: Дима стоит на табуретке над столом, с остервенением нажимает на грудь — массирует сердце. Пот со лба, в глазах страх. Оксана бегает около своего экрана и заламывает руки. Короткие мысли: «Все! Остановка сердца. Не пойдет. Если и пойдет, то все равно остановится». Мне нечего делать. Стоять и ждать. И еще кричать. Гнев на них на всех — «прозевали, стервы!».
Всякие другие слова. А сам? Сидел там в кресле, развалился, кибернетику читал. Страшная досада на себя, на медицину. Голос Оксаны: «Сокращений нет». — «Кончай, ты...». Все стоят неподвижно, убитые.
Ладно, дальше не надо представлять. На этот раз все кончилось хорошо. Более или менее хорошо. Но тяжесть все равно легла.
Она и все прежние мешают мне радоваться.
Тогда брось! Можно найти спокойную работу. Будешь читать лекции студентам, оперировать грыжи, иногда — желудок, желчный пузырь. Тоже будут неприятности, но меньше, если тяжелобольных предоставлять терапевтам и самим себе. Будешь заниматься с внучкой, читать хорошие книги, ходить в театр. Даже раздумывать о теории медицины и писать разные книги. Комфорт, благодать... И за те же деньги. Деньги — второй план. Не совсем, конечно, но того, что есть, достаточно.
Тетя Феня принесла чай. Два стакана, несколько кусочков белого хлеба. Даже на чистом полотенце.
— Кушайте, пожалуйста, Михаил Иванович. Устали вы, наверное, за целый-то день?
— Спасибо, тетя Феня, большое спасибо.
Бабке хочется поговорить, но я что-то не умею вести такие разговоры. Она поняла по лицу и ретировалась. Обещала принести постель.
Как приятен горячий чай, когда весь рот ободрало табаком! Пожалуй, я бы съел что-нибудь более существенное. Обойдусь.
Устал. Ноет спина. Тяжелая голова. А в то же время чувствую — не усну. Срыв. Снотворные? Подожду. Нужно держать себя в руках.
Саше нужно снотворное назначить. Наверное, Дима сам догадался. Или сходить? Не могу подняться. Догадаются.
Смысл жизни. Спасать людей. Делать сложные операции. Разрабатывать новые — лучшие. Чтобы меньше умирали. Учить других врачей честной работе. Наука, теория — чтобы понять суть дела и извлечь пользу. Это мое дело. Им я служу, людям. Долг.
Другое: Леночка. Каждый должен воспитывать детей. Это не только долг — это потребность. Приятно. Очень.
И еще есть мое личное дело: понять, для чего все это. Для чего лечить больных, воспитывать детей, если мир в любую минуту может оказаться на грани гибели? Может быть, это уже бессмысленно? Очень хочется поверить, что нет. Но вера — это не то. Я хочу знать. Хочу пощупать те расчеты, по которым предсказывается будущее.
Все-таки здорово, что он живой. Правда, ему, наверное, не дожить до тех будущих машин... Но свою долю он в них вложит. Если эта Ирина... Семейный разрыв, эмоции... не перенесет. Как бы его охранить? Я буду стараться. Возможности ограничены. Его психика для меня — неуправляемая система. Потому что он много умнее меня. Хотя бы управиться с его сердцем — с тем, мышечным, а не с душой. (Душа. Смешно!) Ничего. Перешьем другой клапан. Поставим искусственное сердце.
Какой храбрый! Не знаю, на сколько клапанов меня самого хватит. Один ученый сказал, что человеку отпущено природой только определенное количество «адаптационной энергии». Иначе — способности сопротивляться сильным внешним раздражителям. Наверняка я уже израсходовал ее почти всю. А может, ошибается профессор? Разве он мог построить точные модели этих процессов? Все равно, на сколько хватит, беречь ее не стану. Пусть будет польза людям. Снова любуюсь собой. Как же, такой герой!
Противно, когда поймаешь себя на таком деле. «Ах, я так страдаю за своих больных! Я так самоотверженно борюсь со смертью!» Черт знает что. Все такие, или только я?
Человек прежде всего делает что-то. Хорошо, плохо, разно. Кроме того, он думает о деле. Тоже разно. Третий этаж — он наблюдает как бы со стороны за своими делами и мыслями. Полезное лекарство от некоторых пороков — например, тщеславия. Можно еще и на это посмотреть издали. И получается, что ты — никакой. Ни хороший и ни плохой. Средний.
Что-то тетя Феня постель не несет. Деликатно предоставляет мне время спокойно выпить чай. А может быть, проще — подает судно кому-нибудь из тяжелобольных. Правильно. Идет. О! Даже матрас тянет.
— Тетя Феня, зачем же вы матрас несете? Диван ведь мягкий.
— Хочу, чтобы помягче вам было. Умучались, поди.
— Как там, с послеоперационного поста ничего плохого не слышно?
— Видно, все спокойно, раз Мария Дмитриевна пришла вздремнуть к старшей сестре. Она ведь нарочно осталась помогать, если будет тяжело с Сашей. Золотые у вас рученьки...
— Полно, полно, тетя Феня. Вы еще меня будете хвалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Оксана, как?
— Частота сто семнадцать, аритмия такая же, как и раньше. Функция миокарда как будто хорошая.
— Можешь идти спать. Аппарат оставишь здесь. Женя, сколько капель?
— Все время двадцать. Больше не учащается. Жидкость стала прозрачнее.
Отлично. Эта опасность миновала. Смотрю на бутылочку — моча тоже прибывает хорошо.
— Ну, ребята, расходитесь кто куда. Завтра рабочий день. Здесь останутся двое дежурных — анестезиолог и хирург. Мария Васильевна, устройте Раису Сергеевну.
Итак, день окончен. Похоже, что сегодня Саша не умрет. Я могу поспать. Домой нельзя — вдруг что-нибудь случится. Медицина — наука неточная. Сказать тете Фене, чтобы постелила в кабинете. И неплохо бы чаю. Маловероятно: раздатчицы ушли, а у санитарок нет. Но вдруг?
Разыскал ее, сказал. Посмотрела уважительно. Хорошая старуха. Сколько наших пациентов вспоминают тебя добрым словом! И скольким ты закрыла глаза!
— Я сейчас пойду к старшей, в столе посмотрю. Где-нибудь найду, не беспокойтесь.
Я не беспокоюсь. Можно и без чаю.
Снова в кабинете. Черт бы его взял, как он мне надоел сегодня!
Откроем окно. Теплая влажная мгла. Мелкий дождик. Очень полезен для молодой зелени. Как они пахнут, листочки тополя! Не надышался бы.
Покурим.
Победа. Победа над смертью. Высокопарно. Не люблю фраз, но они сами лезут. Крепко вбиты книгами, газетами, радио.
Рад? Конечно. Саша — живой. Будет думать, говорить, писать. Представляю его на этом стуле, напротив: развивает свои теории. Глаза блестят, жестикулирует.
Стоп! Не фантазируй раньше времени, еще есть достаточно опасностей. Не буду.
Но все-таки той радости, как бывало в молодости, нет. Устал. Вот эта битва, — может быть, она выиграна. (Чур меня! Смешно.) Наверное, выиграна. Это приятно. Очень. Но я чувствую, как на мою душу все равно лег еще один слой чего-то темного и тяжелого. Не могу объяснить. Наверное, это слои страха и горя. Мало ли их сегодня пережито?
Картина: хлещет кровь из дырки в желудочке, и весь я сжался от страха и отчаяния. Ничего больше нет в душе — только страх и еще несколько нервных центров, бешено работающих, чтобы победить. Удалось. А могло быть иначе: масса крови вытекла. Сердце опустело. Массаж, вялые, редкие подергивания. Все во мне кричит: «Ну, сокращайся же, сокращайся ради Бога!» Совсем остановилось. Стоит. Все опустили руки. Минуту стою, ничего не понимая. Иду прочь. «Зашивайте». Пустота. Завидую: умереть бы.
Еще одна: Дима стоит на табуретке над столом, с остервенением нажимает на грудь — массирует сердце. Пот со лба, в глазах страх. Оксана бегает около своего экрана и заламывает руки. Короткие мысли: «Все! Остановка сердца. Не пойдет. Если и пойдет, то все равно остановится». Мне нечего делать. Стоять и ждать. И еще кричать. Гнев на них на всех — «прозевали, стервы!».
Всякие другие слова. А сам? Сидел там в кресле, развалился, кибернетику читал. Страшная досада на себя, на медицину. Голос Оксаны: «Сокращений нет». — «Кончай, ты...». Все стоят неподвижно, убитые.
Ладно, дальше не надо представлять. На этот раз все кончилось хорошо. Более или менее хорошо. Но тяжесть все равно легла.
Она и все прежние мешают мне радоваться.
Тогда брось! Можно найти спокойную работу. Будешь читать лекции студентам, оперировать грыжи, иногда — желудок, желчный пузырь. Тоже будут неприятности, но меньше, если тяжелобольных предоставлять терапевтам и самим себе. Будешь заниматься с внучкой, читать хорошие книги, ходить в театр. Даже раздумывать о теории медицины и писать разные книги. Комфорт, благодать... И за те же деньги. Деньги — второй план. Не совсем, конечно, но того, что есть, достаточно.
Тетя Феня принесла чай. Два стакана, несколько кусочков белого хлеба. Даже на чистом полотенце.
— Кушайте, пожалуйста, Михаил Иванович. Устали вы, наверное, за целый-то день?
— Спасибо, тетя Феня, большое спасибо.
Бабке хочется поговорить, но я что-то не умею вести такие разговоры. Она поняла по лицу и ретировалась. Обещала принести постель.
Как приятен горячий чай, когда весь рот ободрало табаком! Пожалуй, я бы съел что-нибудь более существенное. Обойдусь.
Устал. Ноет спина. Тяжелая голова. А в то же время чувствую — не усну. Срыв. Снотворные? Подожду. Нужно держать себя в руках.
Саше нужно снотворное назначить. Наверное, Дима сам догадался. Или сходить? Не могу подняться. Догадаются.
Смысл жизни. Спасать людей. Делать сложные операции. Разрабатывать новые — лучшие. Чтобы меньше умирали. Учить других врачей честной работе. Наука, теория — чтобы понять суть дела и извлечь пользу. Это мое дело. Им я служу, людям. Долг.
Другое: Леночка. Каждый должен воспитывать детей. Это не только долг — это потребность. Приятно. Очень.
И еще есть мое личное дело: понять, для чего все это. Для чего лечить больных, воспитывать детей, если мир в любую минуту может оказаться на грани гибели? Может быть, это уже бессмысленно? Очень хочется поверить, что нет. Но вера — это не то. Я хочу знать. Хочу пощупать те расчеты, по которым предсказывается будущее.
Все-таки здорово, что он живой. Правда, ему, наверное, не дожить до тех будущих машин... Но свою долю он в них вложит. Если эта Ирина... Семейный разрыв, эмоции... не перенесет. Как бы его охранить? Я буду стараться. Возможности ограничены. Его психика для меня — неуправляемая система. Потому что он много умнее меня. Хотя бы управиться с его сердцем — с тем, мышечным, а не с душой. (Душа. Смешно!) Ничего. Перешьем другой клапан. Поставим искусственное сердце.
Какой храбрый! Не знаю, на сколько клапанов меня самого хватит. Один ученый сказал, что человеку отпущено природой только определенное количество «адаптационной энергии». Иначе — способности сопротивляться сильным внешним раздражителям. Наверняка я уже израсходовал ее почти всю. А может, ошибается профессор? Разве он мог построить точные модели этих процессов? Все равно, на сколько хватит, беречь ее не стану. Пусть будет польза людям. Снова любуюсь собой. Как же, такой герой!
Противно, когда поймаешь себя на таком деле. «Ах, я так страдаю за своих больных! Я так самоотверженно борюсь со смертью!» Черт знает что. Все такие, или только я?
Человек прежде всего делает что-то. Хорошо, плохо, разно. Кроме того, он думает о деле. Тоже разно. Третий этаж — он наблюдает как бы со стороны за своими делами и мыслями. Полезное лекарство от некоторых пороков — например, тщеславия. Можно еще и на это посмотреть издали. И получается, что ты — никакой. Ни хороший и ни плохой. Средний.
Что-то тетя Феня постель не несет. Деликатно предоставляет мне время спокойно выпить чай. А может быть, проще — подает судно кому-нибудь из тяжелобольных. Правильно. Идет. О! Даже матрас тянет.
— Тетя Феня, зачем же вы матрас несете? Диван ведь мягкий.
— Хочу, чтобы помягче вам было. Умучались, поди.
— Как там, с послеоперационного поста ничего плохого не слышно?
— Видно, все спокойно, раз Мария Дмитриевна пришла вздремнуть к старшей сестре. Она ведь нарочно осталась помогать, если будет тяжело с Сашей. Золотые у вас рученьки...
— Полно, полно, тетя Феня. Вы еще меня будете хвалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75