Эти документы никак не опровергают положений обеих версий, в этой части версии одинаковы. Различие начинается позже: по одной версии Особое совещание приговорило поляков к расстрелу, по другой — сослало в ИТЛ. Как это было, мы рассмотрим позже, поэтому вопросы, связанные с Особым совещанием, мы отложим, а займемся остальными косвенными доказательствами, найденными советской частью бригады, «фанатично жаждущей правды».
55. Зоря считает, что указание направить следственные дела военнопленных в 1-й спецотдел и вывоз их самих из лагерей военнопленных в распоряжение УНКВД областей косвенно доказывает, что они были убиты.
Это ничего не доказывает. Это лишь показывает, что Особое совещание действительно рассматривало дела на военнопленных и что они информационно отрезались от лагерей военнопленных. Ни оставшиеся военнопленные, ни администрация лагерей военнопленных не должны были даже случайно узнать, что случилось с теми, кто из лагерей убыл. На определенном этапе конвой над военнопленными начинал осуществляться силами УНКВД областей, они попадали в их сферу ответственности.
56. Зоря считает донесения о том, что пленные доставлялись в район Смоленска, свидетельствами о том, что они убиты. Но если новые ИТЛ для них были в районе Смоленска, то что должны были доносить люди, этапировавшие пленных, — что они доставили их в район Лондона и Парижа? Что должен был донести конвой, чтобы Зоре это понравилось?
57. Зоря считает, что распоряжения о скрытности вывоза из лагерей военнопленных, сделанные в самих этих лагерях военнопленных, — это доказательства того, что пленные убиты.
Но мы уже писали, что из-за малозаконного изменения статуса военнопленного на статус заключенного делалось все, чтобы те пленные, кому этот статус не изменили, ничего об этом не знали.
Однако, вне лагерей перевозка пленных вообще не была не то что строгой, а даже служебной тайной. Сводки о движении тюремных вагонов в Смоленск, справка о том, сколько отправлено пленных из Старобельского лагеря, с указанием времени и количества партий, акт о сожжении почтовой корреспонденции — это документы, которые не имеют никакого грифа секретности. Не говоря о том, что на станции Гнездово в 2,5 км от будущей могилы их выгружали днем, открыто, на виду всего народа.
Как это может доказывать, даже косвенно, что пленные убиты НКВД?
58. Далее Зоря считает указание о неотправке из лагерей агентуры НКВД доказательством того, что остальные были убиты. Но зачем НКВД будет отправлять в ИТЛ людей, которых собирается использовать на разведывательной работе? Как такую глупость считать доказательством?
59. Далее Зоря считает, что факт того, что пленные были вывезены из лагерей военнопленных в ИТЛ и Сопруненко доложил, что у него лагеря пустые — это очень серьезное доказательство, что пленные расстреляны. Уж ведь просили Зорю считать нас просто дураками, а не идиотами, — не помогает, не меняется Зоря в своем раже «фанатичной жажды правды». Но это еще не все.
60. Далее Зоря считает, что передача Осташковского лагеря (бывший монастырь) в ведение краеведческого музея ясно доказывает, что НКВД военнопленных офицеров расстреляло. Вы не смейтесь, на основании этих «неопровержимых косвенных доказательств» Горбачев возложил на весь советский народ убийство.
61. Однако следующим Зоря задевает эпизод, который нам трижды интересен.
Предварительно обсудим важный для нас момент, который следует понимать. На любого лишенного свободы человека имеется «дело», оно заводится теми, кто лишил его свободы. Без законных оснований лишение свободы незаконно, и эти основания указываются в документах, которые вместе составляют «дело». Если человека заключают в тюрьму следственные органы, то они заводят следственное «дело», в документах которого человек идентифицируется, то есть устанавливается, кто он, при необходимости прикладывается то, что помогает его опознать — фотографии, анкета, отпечатки пальцев — и документы, которые свидетельствуют, что он подозревается в совершении преступления — доносы, протоколы допросов, показания свидетелей, улики и т.д.
Но как быть с военнопленными? Они ведь действовали по законам своей страны и даже в стране пленения они не считаются преступниками, хотя и подлежат изоляции. На них заводилось «учетное дело», в котором было все для опознания этого человека, но не было документов, признающих этого человека преступником, либо подозревающих его в этом. Учетное дело не было предназначено для передачи в суд и вынесения приговора, оно было только для учета военнопленного. На польских офицеров во время, когда они находились в лагере военнопленных, заводилось «учетное дело». Н.Лебедева описывает, какие документы входили в него: кроме анкет там были фотографии всех офицеров и дактилоскопические карты. Надо думать, что в таких «делах» были также различные жалобы и заявления этих пленных, доносы на них, их доносы, замечания людей, ведущих в лагерях агентурную работу. Но, повторяю, эти «дела» не были предназначены для рассмотрения в суде, факт, что ты военнопленный, не означает, что ты преступник.
Поэтому, когда созрело решение осудить военнопленных польских офицеров судом Особого совещания при НКВД, на них срочно стали заводиться другие дела — следственные, то есть, такие же картонные папки с документами. Заметим, что в учетных делах на военнопленных и в следственных или уголовных делах на преступников были одинаковые документы — анкеты, фотографии, отпечатки пальцев.
Надо сказать, что Особое совещание было таким специфическим судом, которому для вынесения решения не нужно было не только «дело», но и сам человек. Оно решение выносило без рассмотрения сути дела. (Об этом позже). Если бы оно хотело расстрелять поляков, то незачем было заводить на них следственные дела. А они заводились. Следовательно, сам этот факт косвенно свидетельствует, что поляков расстреливать не собирались, иначе не проводили бы огромную канцелярскую работу по заведению на каждого новой папки с похожими документами, но с другим названием.
Но вернемся к Ю.Зоре. Он считает косвенным доказательством расстрела поляков следующее.
Начальник УПВИ Сопруненко 10 сентября 1940 года, то есть через три месяца после «расстрела военнопленных», дает распоряжение начальнику Старобельского лагеря (из которого военнопленные вывезены еще весной) о следующем: «Учетные дела Особого отделения на военнопленных, убывших из лагеря (кроме убывших в Юхновский), картотека учета, а также литерные дела с материалами на военнопленных должны быть уничтожены путем сожжения».
Казалось бы, все ясно, пленные расстреляны, а их дела сжигаются. Но прочтем, что Сопруненко пишет дальше: "До уничтожения материалов должна быть создана комиссия из сотрудников Особого отделения, которая обязана тщательно просмотреть все уничтожаемые дела с тем, чтобы из дел были изъяты все неиспользованные документы, а также материалы, представляющие оперативный интерес. Эти материалы ни в коем случае уничтожению не подлежат. Их надлежит выслать также в управление.
Как уничтожение, так и сдачу материалов в архив (в архив Харьковского УНКВД сдавались литерные дела конвойной части, охраняющей лагень — Ю.М.), оформить соответствующими актами с приложением к ним подробных описей уничтоженного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49