Кочис немедленно душил их и поедал, а Блюе, как и другие щенки, поиграв немного с мышью и выказав при этом весь арсенал своих охотничьих навыков и замашек, вскоре теряла к ней интерес, так что мышь могла преспокойно спрятаться или, найдя лазейку, убежать с игровой площадки.
Если мы подбрасывали дохлых мышей, Кочис все равно тут же их поедал. Что же касается Блюе, то она старалась ударами лапы заставить мышь двигаться, чтобы тем самым получить стимул к игре «охотник – добыча». Такая забава была обычно недолгой, и под конец игры Блюе уходила прочь, никогда не позволяя себе полакомиться дохлой мышью.
Эксперимент неоднократно повторялся, но неизменно приводил к одному и тому же результату: собаки играли с мелкими животными, а лисица тут же убивала их и съедала. Суть этого заключается в следующем. Молодым лисицам часто приходится оказываться с глазу на глаз со своей жертвой. Поэтому вполне естественно, что само присутствие добычи вызывает в лисице врожденные инстинкты, побуждающие ее убить жертву и съесть. Для собаки, бывшей когда-то волком, дело обстоит иным образом. Волки охотятся стаями, и игра в охоту тоже носит групповой характер. Молодые волчата усваивают необходимые охотничьи навыки в совместных играх, забавляясь с жертвой. Пружина игры срабатывает лишь, когда волчата находятся вместе, а уже затем начинается настоящая охота, в которой каждый участник инстинктивно исполняет отведенную ему роль. Если использовать специальную научную терминологию, это явление коллективной смелости и взаимного раззадоривания носит название группового стимулирования и играет существенную роль в развитии охотничьих навыков волка.
После всего сказанного, казалось бы, сам собой напрашивается следующий вывод. Будучи животным, ведущим преимущественно групповой образ жизни, волк (собака) скорее может извлекать для себя пользу от тренировки в составе стаи (напоминающую собой нечто вроде школы для молодняка); тогда-то ему и прививаются охотничьи навыки. Другое дело лисица, которая сплошь и рядом предоставлена сама себе, а потому вполне естественно, что весь арсенал охотничьих знаний она приобретает, минуя стадию группового обучения. Думаю, что такой вывод более чем вероятен. Кроме того, волки обычно охотятся на крупных животных, что требует от членов стаи четкого взаимодействия. Лисицы же, которые охотятся преимущественно на мелких животных, вполне справляются со своей задачей в одиночку.
Дали ли мы правильное объяснение или сделали тенденциозный вывод? Если мы правы, то такое положение являет собой общую тенденцию эволюционного развития, не лишенную, однако, некоторых исключений. Достаточно в связи с этим упомянуть кошачью историю, к которой мы и приступим.
Как кошка учится ловить мышей
История кошки, научившейся ловить мышей, поучительна еще и потому, что дает возможность наиболее точно определить – а мне именно этого более всего хочется, – что мы подразумеваем ныне под инстинктивным, врожденным поведением. Ведь в действительности так называемый охотничий инстинкт кошки, как и всех прочих кошачьих, представляет собой сложную смесь врожденных и приобретенных навыков. Это было доказано путем многолетнего терпеливого изучения повадок животных. Но вернемся к самой истории.
Она началась в тридцатые годы, когда китайский естествоиспытатель Синг Янгкуо (откуда и имя моего котенка) взялся за проведение серии опытов с котятами, поместив их в различные условия содержания. Одних он выращивал совместно с мышами и крысами, других – поодиночке, третьих – вместе с матерью, которой в их присутствии то и дело подбрасывали на растерзание мышь или крысу. Опыты показали, хотя и были некоторые отклонения от общего правила, что котятам необходимо видеть, как их мать расправляется с грызунами, дабы самим стать умелыми ловцами мышей. Котята, находившиеся в отличающихся от естественных условиях содержания, вполне терпимо относились к своим традиционным жертвам или даже демонстрировали ненормальности в половом поведении, пытаясь спариваться с мышами и крысами. На основе своих экспериментов Янгкуо пришел к определенным выводам по поводу влияния среды на формирование поведения животных, которые, скажу откровенно, грешат чрезмерным упрощенчеством. Мне уже приходилось подробно останавливаться на этих выводах в книге «Культурное животное» и поэтому не буду повторяться. Важно, однако, отметить, что кошка, будучи также (а возможно, даже более, чем лисица) животным малообщительным, должна научиться от матери (или пройти иную школу, заменяющую обучение со стороны матери) распознавать добычу и расправляться с ней.
Более того. Мать обучает котят в подлинном смысле слова. Она приносит им полузадушенную мышь и принуждает малышей охотиться за ней, подзадоривая их специальными призывами – мяуканьем. И котята постепенно усваивают материнский урок. Только так котята становятся (или могли бы стать, о чем я скажу ниже) настоящими ловцами мышей. Но тогда при чем же здесь охотничий инстинкт? А вот при чем. Мы пришли к следующему выводу, который можно было бы назвать общим. Как показывает тщательный анализ так называемого инстинктивного поведения животных (например, инстинкта материнского, полового или инстинкта распознания добычи, а также других, гораздо более специфических повадок у разных видов животных), его развитие происходит под влиянием различных способов приобщения растущего индивидуума к окружающей среде. Было установлено, что истинные инстинкты представляют собой лишь мгновенные автоматические реакции (так называемые фиксированные схемы действий), передаваемые из поколения в поколение преимущественно генетическим путем и потому не требующие специального обучения. Но в некоторых случаях стимулы, которые должны вызвать у особи свойственную ей от рождения фиксированную схему действий, должны быть усвоены животным, чтобы оно впоследствии могло эти стимулы узнавать. Например, голуби, выращенные человеком, непроизвольно воркуют и столь же непроизвольно испытывают влечение друг к другу; но это влечение отчасти обязано запечатлению, а посему голуби могут испытывать влечение и к взрастившей их руке человека. В других случаях проявление фиксированной схемы действий должно быть закреплено на практике. Так у кошки – ловца мышей такое закрепление носит групповой характер, то есть требует участия учителя. В других же ситуациях оно может носить сугубо индивидуальный характер. И создается впечатление, что таков именно случай с лисицей, которая способна после кратковременной игры мгновенно усвоить все основные навыки.
Нам следовало бы вообще отказаться от термина «инстинкт», или же использовать его, не выходя за рамки фиксированных схем действий. И тем не менее, когда речь идет о таких понятиях, которым трудно дать строго научное определение, то в известных пределах использование термина «инстинкт» оказывается полезным.
Во всяком случае, я обязан был дать соответствующее разъяснение читателю, ибо для меня особенно важно, чтобы мы понимали друг друга.
Для моих дальнейших рассуждений крайне необходимо сейчас вернуться ненадолго к начатому разговору о ловле кошками мышей. Чтобы не запамятовать, я нарочно расставил ряд ловушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Если мы подбрасывали дохлых мышей, Кочис все равно тут же их поедал. Что же касается Блюе, то она старалась ударами лапы заставить мышь двигаться, чтобы тем самым получить стимул к игре «охотник – добыча». Такая забава была обычно недолгой, и под конец игры Блюе уходила прочь, никогда не позволяя себе полакомиться дохлой мышью.
Эксперимент неоднократно повторялся, но неизменно приводил к одному и тому же результату: собаки играли с мелкими животными, а лисица тут же убивала их и съедала. Суть этого заключается в следующем. Молодым лисицам часто приходится оказываться с глазу на глаз со своей жертвой. Поэтому вполне естественно, что само присутствие добычи вызывает в лисице врожденные инстинкты, побуждающие ее убить жертву и съесть. Для собаки, бывшей когда-то волком, дело обстоит иным образом. Волки охотятся стаями, и игра в охоту тоже носит групповой характер. Молодые волчата усваивают необходимые охотничьи навыки в совместных играх, забавляясь с жертвой. Пружина игры срабатывает лишь, когда волчата находятся вместе, а уже затем начинается настоящая охота, в которой каждый участник инстинктивно исполняет отведенную ему роль. Если использовать специальную научную терминологию, это явление коллективной смелости и взаимного раззадоривания носит название группового стимулирования и играет существенную роль в развитии охотничьих навыков волка.
После всего сказанного, казалось бы, сам собой напрашивается следующий вывод. Будучи животным, ведущим преимущественно групповой образ жизни, волк (собака) скорее может извлекать для себя пользу от тренировки в составе стаи (напоминающую собой нечто вроде школы для молодняка); тогда-то ему и прививаются охотничьи навыки. Другое дело лисица, которая сплошь и рядом предоставлена сама себе, а потому вполне естественно, что весь арсенал охотничьих знаний она приобретает, минуя стадию группового обучения. Думаю, что такой вывод более чем вероятен. Кроме того, волки обычно охотятся на крупных животных, что требует от членов стаи четкого взаимодействия. Лисицы же, которые охотятся преимущественно на мелких животных, вполне справляются со своей задачей в одиночку.
Дали ли мы правильное объяснение или сделали тенденциозный вывод? Если мы правы, то такое положение являет собой общую тенденцию эволюционного развития, не лишенную, однако, некоторых исключений. Достаточно в связи с этим упомянуть кошачью историю, к которой мы и приступим.
Как кошка учится ловить мышей
История кошки, научившейся ловить мышей, поучительна еще и потому, что дает возможность наиболее точно определить – а мне именно этого более всего хочется, – что мы подразумеваем ныне под инстинктивным, врожденным поведением. Ведь в действительности так называемый охотничий инстинкт кошки, как и всех прочих кошачьих, представляет собой сложную смесь врожденных и приобретенных навыков. Это было доказано путем многолетнего терпеливого изучения повадок животных. Но вернемся к самой истории.
Она началась в тридцатые годы, когда китайский естествоиспытатель Синг Янгкуо (откуда и имя моего котенка) взялся за проведение серии опытов с котятами, поместив их в различные условия содержания. Одних он выращивал совместно с мышами и крысами, других – поодиночке, третьих – вместе с матерью, которой в их присутствии то и дело подбрасывали на растерзание мышь или крысу. Опыты показали, хотя и были некоторые отклонения от общего правила, что котятам необходимо видеть, как их мать расправляется с грызунами, дабы самим стать умелыми ловцами мышей. Котята, находившиеся в отличающихся от естественных условиях содержания, вполне терпимо относились к своим традиционным жертвам или даже демонстрировали ненормальности в половом поведении, пытаясь спариваться с мышами и крысами. На основе своих экспериментов Янгкуо пришел к определенным выводам по поводу влияния среды на формирование поведения животных, которые, скажу откровенно, грешат чрезмерным упрощенчеством. Мне уже приходилось подробно останавливаться на этих выводах в книге «Культурное животное» и поэтому не буду повторяться. Важно, однако, отметить, что кошка, будучи также (а возможно, даже более, чем лисица) животным малообщительным, должна научиться от матери (или пройти иную школу, заменяющую обучение со стороны матери) распознавать добычу и расправляться с ней.
Более того. Мать обучает котят в подлинном смысле слова. Она приносит им полузадушенную мышь и принуждает малышей охотиться за ней, подзадоривая их специальными призывами – мяуканьем. И котята постепенно усваивают материнский урок. Только так котята становятся (или могли бы стать, о чем я скажу ниже) настоящими ловцами мышей. Но тогда при чем же здесь охотничий инстинкт? А вот при чем. Мы пришли к следующему выводу, который можно было бы назвать общим. Как показывает тщательный анализ так называемого инстинктивного поведения животных (например, инстинкта материнского, полового или инстинкта распознания добычи, а также других, гораздо более специфических повадок у разных видов животных), его развитие происходит под влиянием различных способов приобщения растущего индивидуума к окружающей среде. Было установлено, что истинные инстинкты представляют собой лишь мгновенные автоматические реакции (так называемые фиксированные схемы действий), передаваемые из поколения в поколение преимущественно генетическим путем и потому не требующие специального обучения. Но в некоторых случаях стимулы, которые должны вызвать у особи свойственную ей от рождения фиксированную схему действий, должны быть усвоены животным, чтобы оно впоследствии могло эти стимулы узнавать. Например, голуби, выращенные человеком, непроизвольно воркуют и столь же непроизвольно испытывают влечение друг к другу; но это влечение отчасти обязано запечатлению, а посему голуби могут испытывать влечение и к взрастившей их руке человека. В других случаях проявление фиксированной схемы действий должно быть закреплено на практике. Так у кошки – ловца мышей такое закрепление носит групповой характер, то есть требует участия учителя. В других же ситуациях оно может носить сугубо индивидуальный характер. И создается впечатление, что таков именно случай с лисицей, которая способна после кратковременной игры мгновенно усвоить все основные навыки.
Нам следовало бы вообще отказаться от термина «инстинкт», или же использовать его, не выходя за рамки фиксированных схем действий. И тем не менее, когда речь идет о таких понятиях, которым трудно дать строго научное определение, то в известных пределах использование термина «инстинкт» оказывается полезным.
Во всяком случае, я обязан был дать соответствующее разъяснение читателю, ибо для меня особенно важно, чтобы мы понимали друг друга.
Для моих дальнейших рассуждений крайне необходимо сейчас вернуться ненадолго к начатому разговору о ловле кошками мышей. Чтобы не запамятовать, я нарочно расставил ряд ловушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33