А потом, когда они уже почти добрались до Виктория-авеню, оркестр вдруг грянул «Страна надежды и славы».
Не нашлось никого из расположившихся вокруг эстрады, кто не выпрямился бы гордо: медленные, торжественные звуки разбудили даже тех, кто задремал на полдневном воздухе. Эббот резко остановился и, сверкнув моноклем, коснулся руки спутника.
– Послушайте, – с напором начал он, – я смеялся над Фэрфилдом и его чванством. Мы все воображаем себя остроумными. Но в глубине души город мне нравится.
– И?..
– Вы не поняли? Я сказал, что Фэрфилд мне нравится.
– А почему бы и нет, хотя от такого человека, как вы, странно слышать подобные речи. От вас, юриста двадцатого века, сторонника прогресса.
– Прогресса науки, да! Мой отец в него верил, я тоже. Но это совсем другое дело. Фэрфилд принадлежит прошлому…
– Фэрфилд – это не прошлое, Эббот. Рейвенспорт – да. А Фэрфилд – это настоящее, самое что ни на есть настоящее, хотя каждый городок утверждает, что он старинный.
– Тогда что будущее? – Эббот обернулся к Гарту. – Не Банч? Не говорите мне, что это Банч – с его полированными машинами и вымученным хохотом на пирсе, где люди носят перстни с печатками на каждом пальце, только чтобы доказать, что таких ни у кого больше нет.
– Да, возможно, Банч. Все меняется.
– Я понимаю. Но, боже мой, Гарт, мне это не нравится!
– Возможно, в глубине души мне это нравится не больше вашего. Но это не перечеркивает того факта, что дети растут и все меняется.
– Вы так думаете? Есть, по крайней мере, одна вещь, которая не меняется. Слушайте!
И Эббот кивнул по направлению эстрады. Исполненная величия музыка пленяла каждого слушателя.
Надежды и славы страна, свободы отчизна!
Нам ли не восхвалять тебя?
Эббот в щегольском цилиндре, поблескивая моноклем, стоял, расправив плечи и весь обратившись в слух.
Торжествующая хвалебная песнь медленно взмыла вверх и оборвалась в грохоте ударных и громе аплодисментов, к которым, казалось, пока дирижер раскланивался, присоединилось полгорода.
– Пойдемте! – вдруг сказал Эббот, срывая цилиндр, словно собирался швырнуть его, как это делают футбольные болельщики. – Хватит этой ерунды. У нас есть дело. Кроме того, – он показал на другую сторону Виктория-авеню, если я не ослеп, мистер и миссис Боствик в эту минуту входят в отель. А вон там, со стороны Парламент-стрит, приближается экипаж; в нем леди Колдер. Так что молодой парень рядом с ней, должно быть, Майкл Филдинг. Если вы ожидаете взрыва, мой мальчик, готовьтесь.
Но взрыв грянул раньше, чем кто-либо из них ожидал.
Глава 13
– Я не совсем понимаю вас, доктор.
– Не понимаете, мистер Филдинг?
– Нет, сэр! Я счастлив помочь вам всем, чем могу, конечно; но вы мало что сказали по телефону.
– Разве так уж необходимо было говорить много, мистер Филдинг?
Вмешалась Марион:
– В самом деле, Дэвид, если этот молодой человек не может ничем помочь, так он не может!
Винс сказал:
– Марион, лапочка, не щебечи.
Бетти Колдер и Каллингфорд Эббот молча наблюдали за беседой.
Все шестеро сидели за столом в зале отеля «Палас». В центре зала под высокой и безвкусной крышей из цветного стекла среди необыкновенно высоких пальм плескался фонтан.
Позже Гарт припомнил и другие детали: белое платье Марион и сизо-серое Бетти, Марион в позе, которая, по ее представлению, повторяла позу миссис Патрик Кемпбелл на сцене. На обеих дамах были большие шляпы. Все взгляды обратились к Майклу Филдингу, который выглядел так, словно провел ночь еще хуже, чем Гарт.
Он, несмотря на воскресенье, предусмотрительно оделся в черное. Высокий воротник закрывал горло. Люди редко замечали, что он некрасив, ибо смесь дерзости и застенчивости придавала ему редкостное обаяние. Жесткие, песочного цвета волосы Майкла резко контрастировали с ореховыми глазами, блестевшими, словно у какого-нибудь божка на дневном спектакле.
– Сэр! – с напором начал он.
На столе, как символ респектабельности, лежали три цилиндра, котелок Майкла и трость Винса Боствика с серебряным набалдашником. Майкл мог не бояться, что его услышат, – этот зал с позолоченными карнизами и претенциозными украшениями был огромен, как Юстонский вокзал. Несколько посетителей, сидевших в отдалении, уже заказали чай. Еще один заснул прямо в шикарном красном кресле. Монотонно журчал фонтан.
Потом Майкл поднялся.
– Это нечестно! – вскричал он. – Чего вы от меня хотите, сэр? Зачем вы притащили меня сюда?
– Майкл, – сказал Гарт, отбросив официальный тон, – я стараюсь быть с вами вежлив. Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Я только…
– Минутку, старина, – прервал Винс, наклонившись вперед и слегка постучав костяшками пальцев по столу. – Мы все оказались в очень неловком положении. И Марион, и я. А мы ведь здесь совершенно ни при чем. Так ведь, старушка?
– Разумеется! – Марион дернула одним плечиком, как это делала Стелла Кемпбелл в печально известной «Миссис Эббсмит». – Я вообще не понимаю, зачем нас сюда позвали, и нахожу это совершенно, совершенно невыносимым!
– Это точно, сэр, – сказал Майкл, серьезный и бледный. – Никто ничего такого не сделал. Вы заходите слишком далеко.
Тот и другая сказали это с видом оскорбленной невинности, вполне им подходящим и казавшимся естественным, что очень действовало на нервы Гарту. Гарт поднял глаза на Майкла:
– Я сказал вам по телефону, что Глинис Стакли была убита вчера днем?
– Да, сэр, сказали. Похожее имя упоминалось в утренних газетах.
– Майкл, полиции известно, что вы были хорошо знакомы с этой леди до ее гибели.
Повисла напряженная тишина. Марион даже вытянула шею, чтобы лучше видеть Майкла.
– Вы? – спросила она с недоверием. – Вы? Зачем? Зачем, глупый малыш? Вот уж поистине удивительно!
И она начала смеяться. Майкл стал белым как привидение. Марион сразу спохватилась и опять стала такой благопристойной, что впору было молиться.
– Господи, – пробормотал Майкл. – Я встретил ее. Да, это правда. Осмелюсь сказать, нам всем в жизни встречаются одна-две женщины, которых лучше было бы не встречать.
– Вот, – заметил Каллингфорд Эббот, – перед нами история человечества, изложенная с замечательной краткостью.
– Эббот, ради бога! Я благодарен вам за поддержку, но нельзя ли обойтись без сентенций.
– Смиреннейшие извинения, мой дорогой Гарт. У меня у самого есть несколько идей, которые мне хотелось бы сей час высказать. Однако, как простой полицейский, я прошу прощения за неуместное вмешательство.
– Я только имел в виду…
– Я понял, что вы имели в виду. Продолжайте!
– Майкл, – сказал Гарт, – вы не очень состоятельны, не так ли?
– Нет, господи, вы знаете, что нет. Не обессудьте.
– Вы знали, что Глинис Стакли никогда не дарила свою, скажем так, благосклонность, не ожидая чего-нибудь взамен?
– Что вы подразумеваете под словами «дарила свою благосклонность»?
– Между вами ничего не было?
– Ничего, клянусь!
– Вы никогда, хотя бы раз, не делили с ней постель? И не совершали ради этого по крайней мере двух поступков, на которые она вас уговорила?
В воцарившейся тишине похоронно звенел фонтан.
Трудно сказать, какую реакцию вызвали бы эти слова, достигни они слуха пожилых леди, сидевших за столиком всего в тридцати шагах, или официанта в полосатом жилете, который развозил чай на тележке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Не нашлось никого из расположившихся вокруг эстрады, кто не выпрямился бы гордо: медленные, торжественные звуки разбудили даже тех, кто задремал на полдневном воздухе. Эббот резко остановился и, сверкнув моноклем, коснулся руки спутника.
– Послушайте, – с напором начал он, – я смеялся над Фэрфилдом и его чванством. Мы все воображаем себя остроумными. Но в глубине души город мне нравится.
– И?..
– Вы не поняли? Я сказал, что Фэрфилд мне нравится.
– А почему бы и нет, хотя от такого человека, как вы, странно слышать подобные речи. От вас, юриста двадцатого века, сторонника прогресса.
– Прогресса науки, да! Мой отец в него верил, я тоже. Но это совсем другое дело. Фэрфилд принадлежит прошлому…
– Фэрфилд – это не прошлое, Эббот. Рейвенспорт – да. А Фэрфилд – это настоящее, самое что ни на есть настоящее, хотя каждый городок утверждает, что он старинный.
– Тогда что будущее? – Эббот обернулся к Гарту. – Не Банч? Не говорите мне, что это Банч – с его полированными машинами и вымученным хохотом на пирсе, где люди носят перстни с печатками на каждом пальце, только чтобы доказать, что таких ни у кого больше нет.
– Да, возможно, Банч. Все меняется.
– Я понимаю. Но, боже мой, Гарт, мне это не нравится!
– Возможно, в глубине души мне это нравится не больше вашего. Но это не перечеркивает того факта, что дети растут и все меняется.
– Вы так думаете? Есть, по крайней мере, одна вещь, которая не меняется. Слушайте!
И Эббот кивнул по направлению эстрады. Исполненная величия музыка пленяла каждого слушателя.
Надежды и славы страна, свободы отчизна!
Нам ли не восхвалять тебя?
Эббот в щегольском цилиндре, поблескивая моноклем, стоял, расправив плечи и весь обратившись в слух.
Торжествующая хвалебная песнь медленно взмыла вверх и оборвалась в грохоте ударных и громе аплодисментов, к которым, казалось, пока дирижер раскланивался, присоединилось полгорода.
– Пойдемте! – вдруг сказал Эббот, срывая цилиндр, словно собирался швырнуть его, как это делают футбольные болельщики. – Хватит этой ерунды. У нас есть дело. Кроме того, – он показал на другую сторону Виктория-авеню, если я не ослеп, мистер и миссис Боствик в эту минуту входят в отель. А вон там, со стороны Парламент-стрит, приближается экипаж; в нем леди Колдер. Так что молодой парень рядом с ней, должно быть, Майкл Филдинг. Если вы ожидаете взрыва, мой мальчик, готовьтесь.
Но взрыв грянул раньше, чем кто-либо из них ожидал.
Глава 13
– Я не совсем понимаю вас, доктор.
– Не понимаете, мистер Филдинг?
– Нет, сэр! Я счастлив помочь вам всем, чем могу, конечно; но вы мало что сказали по телефону.
– Разве так уж необходимо было говорить много, мистер Филдинг?
Вмешалась Марион:
– В самом деле, Дэвид, если этот молодой человек не может ничем помочь, так он не может!
Винс сказал:
– Марион, лапочка, не щебечи.
Бетти Колдер и Каллингфорд Эббот молча наблюдали за беседой.
Все шестеро сидели за столом в зале отеля «Палас». В центре зала под высокой и безвкусной крышей из цветного стекла среди необыкновенно высоких пальм плескался фонтан.
Позже Гарт припомнил и другие детали: белое платье Марион и сизо-серое Бетти, Марион в позе, которая, по ее представлению, повторяла позу миссис Патрик Кемпбелл на сцене. На обеих дамах были большие шляпы. Все взгляды обратились к Майклу Филдингу, который выглядел так, словно провел ночь еще хуже, чем Гарт.
Он, несмотря на воскресенье, предусмотрительно оделся в черное. Высокий воротник закрывал горло. Люди редко замечали, что он некрасив, ибо смесь дерзости и застенчивости придавала ему редкостное обаяние. Жесткие, песочного цвета волосы Майкла резко контрастировали с ореховыми глазами, блестевшими, словно у какого-нибудь божка на дневном спектакле.
– Сэр! – с напором начал он.
На столе, как символ респектабельности, лежали три цилиндра, котелок Майкла и трость Винса Боствика с серебряным набалдашником. Майкл мог не бояться, что его услышат, – этот зал с позолоченными карнизами и претенциозными украшениями был огромен, как Юстонский вокзал. Несколько посетителей, сидевших в отдалении, уже заказали чай. Еще один заснул прямо в шикарном красном кресле. Монотонно журчал фонтан.
Потом Майкл поднялся.
– Это нечестно! – вскричал он. – Чего вы от меня хотите, сэр? Зачем вы притащили меня сюда?
– Майкл, – сказал Гарт, отбросив официальный тон, – я стараюсь быть с вами вежлив. Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Я только…
– Минутку, старина, – прервал Винс, наклонившись вперед и слегка постучав костяшками пальцев по столу. – Мы все оказались в очень неловком положении. И Марион, и я. А мы ведь здесь совершенно ни при чем. Так ведь, старушка?
– Разумеется! – Марион дернула одним плечиком, как это делала Стелла Кемпбелл в печально известной «Миссис Эббсмит». – Я вообще не понимаю, зачем нас сюда позвали, и нахожу это совершенно, совершенно невыносимым!
– Это точно, сэр, – сказал Майкл, серьезный и бледный. – Никто ничего такого не сделал. Вы заходите слишком далеко.
Тот и другая сказали это с видом оскорбленной невинности, вполне им подходящим и казавшимся естественным, что очень действовало на нервы Гарту. Гарт поднял глаза на Майкла:
– Я сказал вам по телефону, что Глинис Стакли была убита вчера днем?
– Да, сэр, сказали. Похожее имя упоминалось в утренних газетах.
– Майкл, полиции известно, что вы были хорошо знакомы с этой леди до ее гибели.
Повисла напряженная тишина. Марион даже вытянула шею, чтобы лучше видеть Майкла.
– Вы? – спросила она с недоверием. – Вы? Зачем? Зачем, глупый малыш? Вот уж поистине удивительно!
И она начала смеяться. Майкл стал белым как привидение. Марион сразу спохватилась и опять стала такой благопристойной, что впору было молиться.
– Господи, – пробормотал Майкл. – Я встретил ее. Да, это правда. Осмелюсь сказать, нам всем в жизни встречаются одна-две женщины, которых лучше было бы не встречать.
– Вот, – заметил Каллингфорд Эббот, – перед нами история человечества, изложенная с замечательной краткостью.
– Эббот, ради бога! Я благодарен вам за поддержку, но нельзя ли обойтись без сентенций.
– Смиреннейшие извинения, мой дорогой Гарт. У меня у самого есть несколько идей, которые мне хотелось бы сей час высказать. Однако, как простой полицейский, я прошу прощения за неуместное вмешательство.
– Я только имел в виду…
– Я понял, что вы имели в виду. Продолжайте!
– Майкл, – сказал Гарт, – вы не очень состоятельны, не так ли?
– Нет, господи, вы знаете, что нет. Не обессудьте.
– Вы знали, что Глинис Стакли никогда не дарила свою, скажем так, благосклонность, не ожидая чего-нибудь взамен?
– Что вы подразумеваете под словами «дарила свою благосклонность»?
– Между вами ничего не было?
– Ничего, клянусь!
– Вы никогда, хотя бы раз, не делили с ней постель? И не совершали ради этого по крайней мере двух поступков, на которые она вас уговорила?
В воцарившейся тишине похоронно звенел фонтан.
Трудно сказать, какую реакцию вызвали бы эти слова, достигни они слуха пожилых леди, сидевших за столиком всего в тридцати шагах, или официанта в полосатом жилете, который развозил чай на тележке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50