Вероятно, кучер заметил ее сверху раньше всех. Однако, вместо того чтобы затормозить, он, наоборот, встал на козлах и отчаянно закрутил над головой кнутом. Лошади пустились вскачь. Но неизвестный успел уже вскочить на подножку и, открыв заднюю дверцу, заглянул в дилижанс. Он тяжело дышал, почти задыхался. Это был коренастый человек с молодым, бледным от испуга лицом и карими не то веселыми, не то насмерть испуганными глазами. На его круглой, ежом стриженной большой голове неловко сидел новенький люстриновый картузик с пуговкой, вроде тех, какие носят мастеровые в праздник. Но в то же время под его тесным пиджаком виднелась вышитая, батрацкая рубаха, так что как будто он был вместе с тем и батраком. Однако толстые, гвардейского сукна штаны, бархатистые от пыли, уж никак не шли ни мастеровому, ни батраку. Одна штанина задралась и открыла рыжее голенище грубого флотского сапога с двойным швом. "Матрос!" - мелькнула у Пети страшная мысль, и тут же на кулаке неизвестного, сжимавшего ручку двери, к ужасу своему, мальчик явственно увидел голубой вытатуированный якорь. Между тем неизвестный, как видно, был смущен своим внезапным вторжением не менее самих пассажиров. Увидев остолбеневшего от изумления господина в пенсне и двух перепуганных детей, он беззвучно зашевелил губами, как бы желая не то поздороваться, не то извиниться. Но, кроме кривой, застенчивой улыбки, у него ничего не вышло. Наконец он махнул рукой и уже собирался спрыгнуть с подножки обратно на дорогу, как вдруг впереди показался разъезд. Неизвестный осторожно выглянул из-за кузова дилижанса, увидел в пыли солдат, быстро вскочил внутрь кареты и захлопнул за собой дверь. Он умоляющими глазами посмотрел на пассажиров, затем, не говоря ни слова, стал на четвереньки, к ужасу Пети, полез под скамейку, прямо туда, где были спрятаны коллекции. Мальчик с отчаянием посмотрел на отца, но тот сидел совершенно неподвижно, с бесстрастным лицом, немного бледный, решительно выставив вперед бородку. Сцепив на животе руки, он крутил большими пальцами - один вокруг другого. Весь его вид говорил: ничего не произошло, ни о чем не надо расспрашивать, а надо сидеть на своем месте как ни в чем не бывало и ехать. Не только Петя, но даже и маленький Павлик поняли отца сразу. Ничего не замечать! При создавшемся положении это было самое простое и самое лучшее. Что касается кучера, то о нем нечего было и говорить. Он знай себе нахлестывал лошадей, даже не оборачиваясь назад. Словом, это был какой-то весьма странный, но единодушный заговор молчания. Разъезд поравнялся с дилижансом. Несколько солдатских лиц заглянуло в окна. Но матрос уже лежал глубоко под скамейкой. Его совершенно не было видно. По-видимому, солдаты не нашли ничего подозрительного в этом мирном дилижансе с детьми и баклажанами. Не останавливаясь, они проехали мимо. По крайней мере полчаса продолжалось общее молчание. Матрос неподвижно лежал под скамейкой. Вокруг все было спокойно. Наконец впереди в жидкой зелени акаций показалась вереница крайних домиков города. Тогда отец первый нарушил молчание. Равнодушно глядя в окно, он сказал как бы про себя, но вместе с тем и рассчитанно громко: - Ого! Кажется, мы подъезжаем. Уже виднеется Аккерман. Какая ужасная жара! На дороге ни души. Петя сразу разгадал хитрость отца. - Подъезжаем! Подъезжаем! - закричал он. Он схватил Павлика за плечи и стал толкать его в окно, фальшиво-возбужденно крича: - Смотри, Павлик, смотри, какая красивая птичка летит! - Где летит птичка? - спросил Павлик с любопытством, высовывая язык. - Ах, господи, какой ты глупый! Вот же она, вот. - Я не вижу. - Значит, ты слепой. В это время позади раздался шорох, и сейчас же хлопнула дверь. Петя быстро обернулся. Но все вокруг было как прежде. Только уже не торчал из под скамейки сапог. Петя в тревоге заглянул под скамейку: целы ли коллекции? Коробки были целы. Все в порядке. А Павлик продолжал суетиться у окна, стараясь увидеть птичку. - Где же птичка? - хныкал он, кривя ротик. - Покажите птичку. Пе-етька, где пти-и-ичка? - Не ной! - наставительно сказал Петя. - Нет птички. Улетела. Пристал! Павлик тяжело вздохнул и, поняв, что его грубо обманули, принялся с изумлением заглядывать под скамейку. Там никого не было. - Папа, - наконец произнес он дрожащим голосом, - а где же дядя? Куда он девался? - Не болтай! - строго заметил отец. И Павлик горестно замолчал, ломая голову над таинственным исчезновением птички и не менее таинственным исчезновением дяди. Колеса застучали по мостовой. Дилижанс въехал в тенистую улицу, обсаженную акациями. Замелькали серые кривые стволы телефонных столбов, красные черепичные и голубые железные крыши; вдалеке на минутку показалась скучная вода лимана. В тени прошел мороженщик в малиновой рубахе со своей кадочкой на макушке. Судя по солнцу, времени было уже больше часа. А пароход "Тургенев" отходил в два. Отец велел, не останавливаясь в гостинице, ехать прямо на пристань, откуда как раз только что вытек очень длинный и толстый пароходный гудок.
6 ПАРОХОД "ТУРГЕНЕВ"
Не следует забывать, что описываемые в этой книге события происходили лет тридцать с лишним назад. А пароход "Тургенев" считался даже и по тому времени судном, порядочно устаревшим. Довольно длинный, но узкий, с двумя колесами, красные лопасти которых виднелись в прорезях круглого кожуха, с двумя трубами, он скорее напоминал большой катер, чем маленький пароход. Но Пете он всегда казался чудом кораблестроения, а поездка на нем из Одессы в Аккерман представлялась по меньшей мере путешествием через Атлантический океан. Билет второго класса стоил дороговато: один рубль десять копеек. Покупалось два билета. Павлик ехал бесплатно. Но все же ехать на пароходе было гораздо дешевле, а главное, гораздо приятнее, чем тащиться тридцать верст в удушливой ныли на так называемом "овидиопольце". Овидиопольцем назывался дребезжащий еврейский экипаж с кучером в рваном местечковом лапсердаке, лихо подпоясанном красным ямщицким кушаком. Взявши пять рублей и попробовав их на зуб, рыжий унылый возница с вечно больными розовыми глазами выматывал душу из пассажиров, через каждые две версты задавая овса своим полумертвым от старости клячам. Едва заняли места и расположили вещи в общей каюте второго класса, как Павлик, разморенный духотой и дорогой, стал клевать носом. Его сейчас же пришлось уложить спать на черную клеенчатую койку, накаленную солнцем, бившим в четырехугольные окна. Хотя эти окна и были окованы жарко начищенной медью, все-таки они сильно портили впечатление. Как известно, на пароходе обязательно должны быть круглые иллюминаторы, которые в случае шторма надо "задраивать". В этом отношении куда лучше обстояло дело в носовой каюте третьего класса, где имелись настоящие иллюминаторы, хотя и не было мягких диванов, а только простые деревянные лавки, как на конке. Однако в третьем классе ездить считалось "неприлично" в такой же мере, как в первом классе "кусалось". По своему общественному положению семья одесского учителя Бачей как раз принадлежала к средней категории пассажиров, именно второго класса. Это было настолько же приятно и удобно в одном случае, настолько неудобно и унизительно - в другом. Все зависело от того, в каком классе едут знакомые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64