Но здесь отсутствие лаборатории, и перегрузка, и бак толкали меня к мыслепередаче, только к ней. Генератор же мыслей у меня был при себе, в черепной коробке, и была неограниченная возможность проводить опыты с ним.
Первый вопрос: может ли излучать образы мой собственный генератор, мой лично? Как известно, далеко не у всех йийитов способности к телепатии.
Попробуем.
В соседнем баке дремлет мой несочувствующий друг, обладатель внутричерепного приёмника. И хорошо, что дремлет. Мозг, освобождённый от собственных мыслей, чувствительнее к чужим. Большинство телепатических откровений принимается в гипнозе, во сне, в бездумном полусне. А ну-ка, Пэй, принимай текст!
Передаю такую картину: на обрыве над озером мы сидим втроём: Гэтта, Пэй и я. Себя стараюсь показать со стороны, в профиль, как бы глазами Пэя. Вот такой сидит, длинноносый, с покатым лбом, и вихры на мокром лбу. День жаркий и томный, лесные полянки в пёстрых пятнах от бликов и листьев, а вода вся в блёстках толчёного солнца. И у Гэтты блёстки в глазах. Ей весело, у неё припадок развесёлой нежности. Вдруг она начинает целовать меня, щедро, быстро, жадно, словно клюёт лицо.
“Гэтта, что с тобою, мы же не одни!”
“А мне наплевать, пусть смотрит, как я люблю тебя, пусть знает, что одного тебя люблю. И не стыжусь, я по-настоящему люблю”.
И целует, целует жадно, приговаривая: “Этому глазу ещё не досталось… и носу обидно, и верхней губе, и нижней тоже…”
Дошло! Дошло, честное слово! Пэй сопит, скрежещет зубами. Даже привстал в своём баке, зло таращит глаза.
— Что с тобой, старик? Приснилось что-нибудь?
— Нет… так… ничего особенного!
Жду, чтобы Пэй задремал. Изобретаю следующий сценарий.
Вот сидим мы оба в баках, Гэй в профиль, длинный нос торчит между выпуклых очков. Вдруг он поворачивает голову к двери. Гэтта выходит из коридора. Вся мокрая, раствор стекает с неё, мокрые следы на полу.
“Гэтта, что с тобой? Кто тебя разбудил?”
“Никто, я сама. Тоскливо очень. На самом деле мы не спим, все понимаем”.
“Твой муж в соседнем баке, Гэтта. Растолкать его?”
“Нет, к тебе хочу, Гэй. Я не люблю мужа. Он скучный”.
Сработало, Пэй опять сопит и стонет.
Для чего я мучил несчастного Пэя? Не из мести. Мне нужно было установить наилучшие, оптимальные условия мыслепередачи. В дальнейшем, уже с согласия Пэя и при его участии, я разнообразил опыт, внушая соседу нейтральные образы: кресты, треугольники, зигзаги и прочее. В общем, биопередача получалась, и очень яркая. Ничего такого в прошлом у нас не бывало. Возможно, благоприятствовали особые условия субсветового полёта с утроенной массой и перенапряжённым вакуумом в ракете и вокруг неё. Ещё я замечал, что металл помогает информации, в особенности тяжёлый — свинец, висмут, золото, ртуть. Когда я прислонялся головой к свинцовым стойкам бака, образы становились явственнее. Перегородки же, в особенности деревянные, и всякие сетки экранировали психические волны, отводили их в стороны; кресты и треугольники расплывались, очертания их становились размытыми. Ещё замечали мы, что увиденное глазами передаётся легче, чем воображаемое. Если я смотрю на рисунок, Пэй принимает отчётливее. И вот что я сделал: я подобрал копии фотографий, снятых Тэем в пещере, увеличил их, вмонтировал свой собственный портрет. Смотрел и воображал: вот стою там, среди скал, поросших мхом, разглядываю друзы кристаллов на своде, возможно, что кристаллы эти и есть мыслеприемники. Это я стою, задрав голову, я, Гэй, стою в мокром трико и лупоглазых очках, я очень хочу стоять там. Принимайте меня, феи. Пусть будет живой Гэй в вашей пещере!
Кто знает, на каком расстоянии действует мыслеприемник фей? Уж наверное, он не слабее, чем в голове Рэя.
Попытка — не пытка. Я ничем не рискую. Да и нет другого выхода.
Не удалось сегодня — через месяц попробую ещё раз.
Та же проекция на экране. Скалы, поросшие мхом, друзы кристаллов на своде, весь свод — сплошная люстра в переливах, в сверкании подвесков. Небывалые, неестественные, Тэем придуманные кусты в форме скрипок, лир и винтов. Ручеёк меж камней, и у ручья я сам — в чёрном трико, в лупоглазой маске…
Не вышло? Тогда ещё раз, через месяц: крутые скалы, поросшие мхом… друзы… свод-люстра… скрипки, лиры и винты. Я в лупоглазой маске.
А через месяц опять: мох. Друзы. Люстра. Скрипка. Маска.
И Пэя я уговаривал пробовать. Но он не верил в успех. Потаращится минуту и рукой махнёт: “Все равно не выйдет”.
Но мы же ничем не рискуем. Терять нам нечего.
Повторяю через месяц: мох, люстра, скрипка…
И опять. И опять.
И вдруг, не помню уж в какой раз, в десятый или двадцатый, образ не исчез, закрепился в воображении. Остались покатые скалы с пушистыми пятнами мха и плоскими лишайниками, геометрические букеты кристаллов, прозрачный ручей, бегущий по цветным камешкам. Неужели я навообразил столько разных оттенков и форм?
А обрамление, наоборот, растворилось, ушёл куда-то проекционный экран в матово-чугунной раме, зеленоватая стенка бака, соседний бак…
— Пэй, где ты?
Повернул голову. Нет Пэя. Слева дорожка, огибающая скалу, похожую на слона. Не видел я такой скалы, не воображал такой.
Жарко. Пить хочется. Соку бы.
На траве у моих ног стакан с прозрачным апельсиновым соком. Подношу к губам. Ароматно. Сладко и кисловато. Приятно холодит.
Конец испытаниям. Приняли меня феи.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
“Приняли меня феи”. После этих слов было написано: “Конец”.
Признаюсь, я с беспокойством дочитывал записки Гэя. Длился полет, полет со всеми перипетиями разгона, потом размышления в баке, все меньше страниц оставалось до переплёта, на этом скудном пространстве могло уместиться только сообщение о неудаче. И вдруг: “Приняли меня феи”. Ну а дальше что?
— Есть продолжение у этой книги? — спросил я у киберсправочника, моего постоянного гида в библиотеках чужих планет.
— Зачем продолжение, Человек? Ясно все. Чего не хватает тебе?
Но я считал, что не хватает многого. По-моему, самое интересное только начиналось. Столько напряжённых ситуаций, столько сюжетных возможностей! Успел ли Гэй подготовить пещеру к обороне? Как отбился от нападения приспешников Джэя? Ведь он был один там, разочарованные джэисты могли уничтожить всю пещеру фотонным огнём. И что стало с пассажирами “Справедливости”? Что они сказали, как повели себя, увидев в пещере Гэя? Удалось ли им вернуться на родную планету и там понаделать таких же пещер? И как сложилась жизнь на планете Йийит, когда каждый житель смог запросто заходить в пещеры и требовать: “Хочу…”
Кибер бесстрастно смотрел на меня своей цельносварной физиономией.
— Удивительное множество посторонних вопросов у тебя, Человек. Кажется, у вас — людей — есть пословица: “Один… э-э… литератор столько вопросов задаст, что десять учёных не ответят”. Ты же просил отчёт Гэя, инженера, представителя точного знания. Гэй уяснил себе, что фотонная ракета не может обогнать фотонную ракету, и нашёл принципиально иной способ обгона. И сообщил, что этот способ удался. Что ещё?
— Сколько угодно “ещё”. А судьба Гэя? Ведь в пещере-то оказался не он сам, а его двойник, копия. С двойниками всегда столько конфликтов, кинематографических поворотов! Пожелал ли двойник Гэя, чтобы в пещере появился двойник Гэтты? Кого она любила на самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Первый вопрос: может ли излучать образы мой собственный генератор, мой лично? Как известно, далеко не у всех йийитов способности к телепатии.
Попробуем.
В соседнем баке дремлет мой несочувствующий друг, обладатель внутричерепного приёмника. И хорошо, что дремлет. Мозг, освобождённый от собственных мыслей, чувствительнее к чужим. Большинство телепатических откровений принимается в гипнозе, во сне, в бездумном полусне. А ну-ка, Пэй, принимай текст!
Передаю такую картину: на обрыве над озером мы сидим втроём: Гэтта, Пэй и я. Себя стараюсь показать со стороны, в профиль, как бы глазами Пэя. Вот такой сидит, длинноносый, с покатым лбом, и вихры на мокром лбу. День жаркий и томный, лесные полянки в пёстрых пятнах от бликов и листьев, а вода вся в блёстках толчёного солнца. И у Гэтты блёстки в глазах. Ей весело, у неё припадок развесёлой нежности. Вдруг она начинает целовать меня, щедро, быстро, жадно, словно клюёт лицо.
“Гэтта, что с тобою, мы же не одни!”
“А мне наплевать, пусть смотрит, как я люблю тебя, пусть знает, что одного тебя люблю. И не стыжусь, я по-настоящему люблю”.
И целует, целует жадно, приговаривая: “Этому глазу ещё не досталось… и носу обидно, и верхней губе, и нижней тоже…”
Дошло! Дошло, честное слово! Пэй сопит, скрежещет зубами. Даже привстал в своём баке, зло таращит глаза.
— Что с тобой, старик? Приснилось что-нибудь?
— Нет… так… ничего особенного!
Жду, чтобы Пэй задремал. Изобретаю следующий сценарий.
Вот сидим мы оба в баках, Гэй в профиль, длинный нос торчит между выпуклых очков. Вдруг он поворачивает голову к двери. Гэтта выходит из коридора. Вся мокрая, раствор стекает с неё, мокрые следы на полу.
“Гэтта, что с тобой? Кто тебя разбудил?”
“Никто, я сама. Тоскливо очень. На самом деле мы не спим, все понимаем”.
“Твой муж в соседнем баке, Гэтта. Растолкать его?”
“Нет, к тебе хочу, Гэй. Я не люблю мужа. Он скучный”.
Сработало, Пэй опять сопит и стонет.
Для чего я мучил несчастного Пэя? Не из мести. Мне нужно было установить наилучшие, оптимальные условия мыслепередачи. В дальнейшем, уже с согласия Пэя и при его участии, я разнообразил опыт, внушая соседу нейтральные образы: кресты, треугольники, зигзаги и прочее. В общем, биопередача получалась, и очень яркая. Ничего такого в прошлом у нас не бывало. Возможно, благоприятствовали особые условия субсветового полёта с утроенной массой и перенапряжённым вакуумом в ракете и вокруг неё. Ещё я замечал, что металл помогает информации, в особенности тяжёлый — свинец, висмут, золото, ртуть. Когда я прислонялся головой к свинцовым стойкам бака, образы становились явственнее. Перегородки же, в особенности деревянные, и всякие сетки экранировали психические волны, отводили их в стороны; кресты и треугольники расплывались, очертания их становились размытыми. Ещё замечали мы, что увиденное глазами передаётся легче, чем воображаемое. Если я смотрю на рисунок, Пэй принимает отчётливее. И вот что я сделал: я подобрал копии фотографий, снятых Тэем в пещере, увеличил их, вмонтировал свой собственный портрет. Смотрел и воображал: вот стою там, среди скал, поросших мхом, разглядываю друзы кристаллов на своде, возможно, что кристаллы эти и есть мыслеприемники. Это я стою, задрав голову, я, Гэй, стою в мокром трико и лупоглазых очках, я очень хочу стоять там. Принимайте меня, феи. Пусть будет живой Гэй в вашей пещере!
Кто знает, на каком расстоянии действует мыслеприемник фей? Уж наверное, он не слабее, чем в голове Рэя.
Попытка — не пытка. Я ничем не рискую. Да и нет другого выхода.
Не удалось сегодня — через месяц попробую ещё раз.
Та же проекция на экране. Скалы, поросшие мхом, друзы кристаллов на своде, весь свод — сплошная люстра в переливах, в сверкании подвесков. Небывалые, неестественные, Тэем придуманные кусты в форме скрипок, лир и винтов. Ручеёк меж камней, и у ручья я сам — в чёрном трико, в лупоглазой маске…
Не вышло? Тогда ещё раз, через месяц: крутые скалы, поросшие мхом… друзы… свод-люстра… скрипки, лиры и винты. Я в лупоглазой маске.
А через месяц опять: мох. Друзы. Люстра. Скрипка. Маска.
И Пэя я уговаривал пробовать. Но он не верил в успех. Потаращится минуту и рукой махнёт: “Все равно не выйдет”.
Но мы же ничем не рискуем. Терять нам нечего.
Повторяю через месяц: мох, люстра, скрипка…
И опять. И опять.
И вдруг, не помню уж в какой раз, в десятый или двадцатый, образ не исчез, закрепился в воображении. Остались покатые скалы с пушистыми пятнами мха и плоскими лишайниками, геометрические букеты кристаллов, прозрачный ручей, бегущий по цветным камешкам. Неужели я навообразил столько разных оттенков и форм?
А обрамление, наоборот, растворилось, ушёл куда-то проекционный экран в матово-чугунной раме, зеленоватая стенка бака, соседний бак…
— Пэй, где ты?
Повернул голову. Нет Пэя. Слева дорожка, огибающая скалу, похожую на слона. Не видел я такой скалы, не воображал такой.
Жарко. Пить хочется. Соку бы.
На траве у моих ног стакан с прозрачным апельсиновым соком. Подношу к губам. Ароматно. Сладко и кисловато. Приятно холодит.
Конец испытаниям. Приняли меня феи.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
“Приняли меня феи”. После этих слов было написано: “Конец”.
Признаюсь, я с беспокойством дочитывал записки Гэя. Длился полет, полет со всеми перипетиями разгона, потом размышления в баке, все меньше страниц оставалось до переплёта, на этом скудном пространстве могло уместиться только сообщение о неудаче. И вдруг: “Приняли меня феи”. Ну а дальше что?
— Есть продолжение у этой книги? — спросил я у киберсправочника, моего постоянного гида в библиотеках чужих планет.
— Зачем продолжение, Человек? Ясно все. Чего не хватает тебе?
Но я считал, что не хватает многого. По-моему, самое интересное только начиналось. Столько напряжённых ситуаций, столько сюжетных возможностей! Успел ли Гэй подготовить пещеру к обороне? Как отбился от нападения приспешников Джэя? Ведь он был один там, разочарованные джэисты могли уничтожить всю пещеру фотонным огнём. И что стало с пассажирами “Справедливости”? Что они сказали, как повели себя, увидев в пещере Гэя? Удалось ли им вернуться на родную планету и там понаделать таких же пещер? И как сложилась жизнь на планете Йийит, когда каждый житель смог запросто заходить в пещеры и требовать: “Хочу…”
Кибер бесстрастно смотрел на меня своей цельносварной физиономией.
— Удивительное множество посторонних вопросов у тебя, Человек. Кажется, у вас — людей — есть пословица: “Один… э-э… литератор столько вопросов задаст, что десять учёных не ответят”. Ты же просил отчёт Гэя, инженера, представителя точного знания. Гэй уяснил себе, что фотонная ракета не может обогнать фотонную ракету, и нашёл принципиально иной способ обгона. И сообщил, что этот способ удался. Что ещё?
— Сколько угодно “ещё”. А судьба Гэя? Ведь в пещере-то оказался не он сам, а его двойник, копия. С двойниками всегда столько конфликтов, кинематографических поворотов! Пожелал ли двойник Гэя, чтобы в пещере появился двойник Гэтты? Кого она любила на самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21