Преодолел лифт и две ковровые дорожки?
— Миль пардон! Я имею честь видеть перед собой?..
Грузный, лысый, с шаркающей походкой. А одет нарядно: запонки на манжетах, манишка, старомодный шик. И французит. У нас это вышло из моды лет пятьдесят. Из эмигрантов, что ли?
— Простите, по телефону не расслышал вашу фамилию.
— Граве, Иван Феликсович Граве, с вашего разрешения.
— Астроном Граве? Но мне представлялось, что вы гораздо старше.
— Я не тот Граве, не знаменитый. Тот — мой двоюродный дядя. Он умер недавно в Париже. Меня тоже увезли в Париж мальчиком Там я учился, там работал. Но Петербург в моей семье всегда считали родным городом. И вот удалось вернуться на склоне лет.
“Ну и чего же ты хочешь от меня, племянник знаменитого дяди?”
— Миль пардон, — пыхтит он. — До сих пор я не имел чести лично, тет-а-тет, беседовать с писателем, жени-де-леттр. Даже смущён немножко. И недоумеваю. По вашим вещам я составил себе представление о вас, как о юноше порывистом, нервозном, с пронзительным взором и кудрями до плеч. Я полагал, что фантастика, как поэзия, жанр, свойственный молодости. А вы человек в летах, склонный к тучности, я бы сказал…
“Что за манера — прийти в гости и вслух обсуждать фигуру хозяина”.
— Внешность обманчива. Кто же судит по внешности?
— Слова мои — чистейшая демагогия. Все мы судим по внешности. Молоденькая и хорошенькая — значит милая девушка. Прилично одет — уважаемый человек, плохо одет — подозрительный.
— Но согласитесь, однако, что человек с моим обликом не может сделать великое открытие.
“Все ясно — непризнанный изобретатель. Сейчас будет уговаривать написать о нем роман”.
— Для открытия прежде всего нужна аппаратура, — говорю я. И собираюсь повторить слова Физика о синхрофазотроне.
— Да-да, аппаратура, оборудование, — подхватывает он. — Астроном, прикреплённый к рекордному телескопу, как бы получает ярлык на открытие. Впрочем, и тема играет роль. Вы заметили, что широкую публику интересуют не все разделы астрономии, а только экстремальные, краевые. С одной стороны — очередное, достижимое: Луна, Марс, Юпитер, с другой стороны — наиотдаленнейшее: квазары, пульсары, предельное и запредельное. Альфа и омега!
— А на вашу долю выпала буква в середине алфавита?
— Именно так, отдаю должное вашей проницательности. Мю, ню — что-то в таком духе. Выпала, досталась, определена судьбой. Знаете, как это бывает: молодой специалист идёт туда, где место есть. Дядя устроил меня к Дюплесси, шеф занимался шаровыми скоплениями, мне поручил наблюдение переменных в шаровых. Так я и застрял на этой теме. А кого интересуют шаровые? От Солнца тысячи или десятки тысяч парсек. Практически недостижимы, философского интереса не представляют. Среднее звено. Учёный, работающий в среднем звене, невольно считается средним.
Я окончательно перестал понимать, к чему клонит мой гость. Сочувствия ищет, что ли? Предложит написать роман о судьбе гения, вынужденного заниматься маловажным делом?
— Среднее, невыразительное звено, — продолжал Граве. — Хотя на самом деле там много таинственного и непонятного. Проблема равновесия, например. Ведь шаровые не вращаются. По закону тяготения все звезды должны бы падать к центру, падать и взрываться. Однако же не взрываются. Построена качающаяся модель: светила падают и взлетают, падают и взлетают… Увлекательнейшая проблема…
— Вероятно, увлекательно для специалистов, — сказал я. — Для избранных. Рядовых людей волнует то, что их касается. Есть ли жизнь в космосе, например?
— Да-да, жизнь в космосе, всем нужна жизнь в космосе. — Он сокрушённо покачал головой. — Когда Моррисон и Коккони ловили сигналы с Тау Кита, об этом писали газеты во всем мире. А что может быть наивнее: из миллиардов звёзд выбрать одну и надеяться, что именно оттуда идут радиопередачи? Уж лучше бы направили радиотелескоп на шаровое. Сотни тысяч звёзд в одном направлении, в тысячи раз больше шансов, чем у Моррисона и Коккони.
Я насторожился. Кажется, этот Граве — человек с сюрпризом.
— Вы ловили сигналы?
Но он тотчас же ушёл в кусты:
— Нет, я только хотел спросить вашего совета, как человека, размышляющего о вселенских проблемах. Я предполагал написать небольшую повесть о сигналах из шарового. Вот мой герой ловит сигналы из космоса. Что ему передают, как бы вы посоветовали?
“Ах, совет всего лишь? Ну, этого добра хватает”.
— О сигналах написаны сотни повестей, — сказал я. — Надо придумать какой-нибудь оригинальный способ. Пускай ваш герой-астроном, как и вы, наблюдает переменные звезды. Но сама переменная может быть передатчиком. Звезда мигает, допустим, та цивилизация управляет вспышками, посылает точки и тире в пространство.
— Значит, вы советуете мне внимательно наблюдать неправильные переменные в шаровом?
“Темнит этот Граве. Путает”.
— Разве я астроному советую? Я советую вставить в повесть.
— Да-да, я именно это имею в виду: описать наблюдение переменных. А что конкретно, извините за назойливость, вы рекомендовали бы передавать со звёзд точками и тире?
— Обычно предполагают передавать какую-нибудь математическую истину: 2 х 2 = 4, или 3 х 3 = 9, или: 3—4—5 — стороны египетского треугольника — свидетельство грамотности в пределах начальной школы. Но до шаровых десятки тысяч световых лет, нет возможности дождаться ответа на вопрос. Надо сразу сообщить что-либо существенное. Говорят, всю сумму знаний можно вместить в часовую передачу.
— Сумму знаний вы рискнёте посылать неведомо кому?
— Пожалуй, не рискнул бы. Но тогда, может быть, стоит передать чертёж, космического корабля. Вот вам карета, приезжайте в гости.
— При условии, что на Земле сумеют сделать эту карету.
— А как же иначе? Ну, если бы Они побывали на Земле, Они могли бы оставить корабль в какой-нибудь пещере. Тогда можно было бы сообщить её координаты или же карту с крестом, как в “Острове сокровищ”.
Граве, кряхтя, поднялся с кресла. Вытянулся, словно премию собирался вручить.
— Эта догадка делает вам честь, — сказал он торжественно. — Вы улучшили моё мнение о всем племени земных фантастов. Смотрите, вот что я получил в результате трехлетних наблюдений неправильных переменных в скоплении М-13, шаровом Геркулеса.
И было это как дверь в сказку в комнате Буратино. Гостиничный номер, тумбочка светлого дерева, лампа на гнутой ножке, под стеклом список телефонов, шишкинские медведи на стене, так называемые “Медведи на лесозаготовках”. И в заурядном этом номере заурядный старик, пыхтящий от одышки, вручает мне астрограмму — привет чужих миров.
Светокопия красновато-коричневая — такие делают сейчас строители. На ней пунктиром контурная карта. Один участок выделен квадратиком. В углу он же в увеличенном масштабе. На нем тоже квадратик. Так четырежды.
— Узнаете?
Конечно, я узнал. На главной карте лежал, уткнув нос в сушу, Финский залив, похожий на осетра с колючей спинкой. Первый квадрат выделял дельту Невы с островами. Следующий вырезал берег Невки, примерно там, где находилась дача Лирика. На третьем квадратике виднелось нечто похожее на гроздь бананов — озера, возможно; на четвёртом — скала, похожая на удлинённую голову, такие стоят на острове Пасхи. Последний квадратик находился в ухе этой головы, а в увеличенном виде изображал группу точек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Миль пардон! Я имею честь видеть перед собой?..
Грузный, лысый, с шаркающей походкой. А одет нарядно: запонки на манжетах, манишка, старомодный шик. И французит. У нас это вышло из моды лет пятьдесят. Из эмигрантов, что ли?
— Простите, по телефону не расслышал вашу фамилию.
— Граве, Иван Феликсович Граве, с вашего разрешения.
— Астроном Граве? Но мне представлялось, что вы гораздо старше.
— Я не тот Граве, не знаменитый. Тот — мой двоюродный дядя. Он умер недавно в Париже. Меня тоже увезли в Париж мальчиком Там я учился, там работал. Но Петербург в моей семье всегда считали родным городом. И вот удалось вернуться на склоне лет.
“Ну и чего же ты хочешь от меня, племянник знаменитого дяди?”
— Миль пардон, — пыхтит он. — До сих пор я не имел чести лично, тет-а-тет, беседовать с писателем, жени-де-леттр. Даже смущён немножко. И недоумеваю. По вашим вещам я составил себе представление о вас, как о юноше порывистом, нервозном, с пронзительным взором и кудрями до плеч. Я полагал, что фантастика, как поэзия, жанр, свойственный молодости. А вы человек в летах, склонный к тучности, я бы сказал…
“Что за манера — прийти в гости и вслух обсуждать фигуру хозяина”.
— Внешность обманчива. Кто же судит по внешности?
— Слова мои — чистейшая демагогия. Все мы судим по внешности. Молоденькая и хорошенькая — значит милая девушка. Прилично одет — уважаемый человек, плохо одет — подозрительный.
— Но согласитесь, однако, что человек с моим обликом не может сделать великое открытие.
“Все ясно — непризнанный изобретатель. Сейчас будет уговаривать написать о нем роман”.
— Для открытия прежде всего нужна аппаратура, — говорю я. И собираюсь повторить слова Физика о синхрофазотроне.
— Да-да, аппаратура, оборудование, — подхватывает он. — Астроном, прикреплённый к рекордному телескопу, как бы получает ярлык на открытие. Впрочем, и тема играет роль. Вы заметили, что широкую публику интересуют не все разделы астрономии, а только экстремальные, краевые. С одной стороны — очередное, достижимое: Луна, Марс, Юпитер, с другой стороны — наиотдаленнейшее: квазары, пульсары, предельное и запредельное. Альфа и омега!
— А на вашу долю выпала буква в середине алфавита?
— Именно так, отдаю должное вашей проницательности. Мю, ню — что-то в таком духе. Выпала, досталась, определена судьбой. Знаете, как это бывает: молодой специалист идёт туда, где место есть. Дядя устроил меня к Дюплесси, шеф занимался шаровыми скоплениями, мне поручил наблюдение переменных в шаровых. Так я и застрял на этой теме. А кого интересуют шаровые? От Солнца тысячи или десятки тысяч парсек. Практически недостижимы, философского интереса не представляют. Среднее звено. Учёный, работающий в среднем звене, невольно считается средним.
Я окончательно перестал понимать, к чему клонит мой гость. Сочувствия ищет, что ли? Предложит написать роман о судьбе гения, вынужденного заниматься маловажным делом?
— Среднее, невыразительное звено, — продолжал Граве. — Хотя на самом деле там много таинственного и непонятного. Проблема равновесия, например. Ведь шаровые не вращаются. По закону тяготения все звезды должны бы падать к центру, падать и взрываться. Однако же не взрываются. Построена качающаяся модель: светила падают и взлетают, падают и взлетают… Увлекательнейшая проблема…
— Вероятно, увлекательно для специалистов, — сказал я. — Для избранных. Рядовых людей волнует то, что их касается. Есть ли жизнь в космосе, например?
— Да-да, жизнь в космосе, всем нужна жизнь в космосе. — Он сокрушённо покачал головой. — Когда Моррисон и Коккони ловили сигналы с Тау Кита, об этом писали газеты во всем мире. А что может быть наивнее: из миллиардов звёзд выбрать одну и надеяться, что именно оттуда идут радиопередачи? Уж лучше бы направили радиотелескоп на шаровое. Сотни тысяч звёзд в одном направлении, в тысячи раз больше шансов, чем у Моррисона и Коккони.
Я насторожился. Кажется, этот Граве — человек с сюрпризом.
— Вы ловили сигналы?
Но он тотчас же ушёл в кусты:
— Нет, я только хотел спросить вашего совета, как человека, размышляющего о вселенских проблемах. Я предполагал написать небольшую повесть о сигналах из шарового. Вот мой герой ловит сигналы из космоса. Что ему передают, как бы вы посоветовали?
“Ах, совет всего лишь? Ну, этого добра хватает”.
— О сигналах написаны сотни повестей, — сказал я. — Надо придумать какой-нибудь оригинальный способ. Пускай ваш герой-астроном, как и вы, наблюдает переменные звезды. Но сама переменная может быть передатчиком. Звезда мигает, допустим, та цивилизация управляет вспышками, посылает точки и тире в пространство.
— Значит, вы советуете мне внимательно наблюдать неправильные переменные в шаровом?
“Темнит этот Граве. Путает”.
— Разве я астроному советую? Я советую вставить в повесть.
— Да-да, я именно это имею в виду: описать наблюдение переменных. А что конкретно, извините за назойливость, вы рекомендовали бы передавать со звёзд точками и тире?
— Обычно предполагают передавать какую-нибудь математическую истину: 2 х 2 = 4, или 3 х 3 = 9, или: 3—4—5 — стороны египетского треугольника — свидетельство грамотности в пределах начальной школы. Но до шаровых десятки тысяч световых лет, нет возможности дождаться ответа на вопрос. Надо сразу сообщить что-либо существенное. Говорят, всю сумму знаний можно вместить в часовую передачу.
— Сумму знаний вы рискнёте посылать неведомо кому?
— Пожалуй, не рискнул бы. Но тогда, может быть, стоит передать чертёж, космического корабля. Вот вам карета, приезжайте в гости.
— При условии, что на Земле сумеют сделать эту карету.
— А как же иначе? Ну, если бы Они побывали на Земле, Они могли бы оставить корабль в какой-нибудь пещере. Тогда можно было бы сообщить её координаты или же карту с крестом, как в “Острове сокровищ”.
Граве, кряхтя, поднялся с кресла. Вытянулся, словно премию собирался вручить.
— Эта догадка делает вам честь, — сказал он торжественно. — Вы улучшили моё мнение о всем племени земных фантастов. Смотрите, вот что я получил в результате трехлетних наблюдений неправильных переменных в скоплении М-13, шаровом Геркулеса.
И было это как дверь в сказку в комнате Буратино. Гостиничный номер, тумбочка светлого дерева, лампа на гнутой ножке, под стеклом список телефонов, шишкинские медведи на стене, так называемые “Медведи на лесозаготовках”. И в заурядном этом номере заурядный старик, пыхтящий от одышки, вручает мне астрограмму — привет чужих миров.
Светокопия красновато-коричневая — такие делают сейчас строители. На ней пунктиром контурная карта. Один участок выделен квадратиком. В углу он же в увеличенном масштабе. На нем тоже квадратик. Так четырежды.
— Узнаете?
Конечно, я узнал. На главной карте лежал, уткнув нос в сушу, Финский залив, похожий на осетра с колючей спинкой. Первый квадрат выделял дельту Невы с островами. Следующий вырезал берег Невки, примерно там, где находилась дача Лирика. На третьем квадратике виднелось нечто похожее на гроздь бананов — озера, возможно; на четвёртом — скала, похожая на удлинённую голову, такие стоят на острове Пасхи. Последний квадратик находился в ухе этой головы, а в увеличенном виде изображал группу точек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67