ПРИГЛАШЕНИЕ В ЗЕНИТ
Тр-р-р!
Телефонный звонок.
Пронзительный, напористый, требовательный, тревожный. Тр-р-р! Сними же трубку, по-хорошему просят.
В прежние времена неожиданность входила в жизнь стуком, набатом, заревом, цокотом копыт, лаем собак, криками, выстрелами. У нас все приключения начинаются с телефонного звонка.
Но я не хочу приключений сегодня. Лежу на кровати, свесив руку, лежу усталый и беззащитный, жду-жду-жду, когда же уймётся этот ненужный звонок.
Ну кто позвонит мне сюда, в гостиницу? Ошибка, наверное, как вчера в шесть утра. “Внимание, с вами будет говорить Баку. Арсэн, Арсэн, слышишь меня, Арсэн? Я послала орэхи самолётом, встречай самолёт с орэхами…”
Да не Арсэн я, пропади ты пропадом, торговка! Где твой Арсэн? Откуда я знаю? В милиции, надеюсь.
Ненавижу гостиницы. Что-то есть противоестественное в комнате, которая сдаётся всем подряд. Что-то неправильное в этой, пропахшей табачным пеплом мужской неуютности, в бездушной рациональности, когда на письменном столе не лежат блузки, а под подушкой нельзя найти взвод солдатиков в засаде. Мне душно в этой пустоте. Я хочу домой, в мир разбросанных блузок и штампованных солдатиков, в милый перевёрнутый мир, где одеяло — поле боя, а папка с рукописью — подставка для утюга.
Разве я жалуюсь на семью? Жаловаться на близких неделикатно — это признак пошлой бесхарактерности. Наоборот, восторгаюсь. Хотя восхищаться близкими тоже не принято — это признак пошлой сентиментальности. Нет, правда, у меня прекрасная жена. Она — единственный в мире человек, который делает нужное раньше приятного и третьестепенное раньше главного. Сын — тот в другом роде. Мы никак не можем его убедить, что сначала надо переписать дневник, подравнивая буквы с одинаковым наклоном, а потом уже идти в кино. Лично я не могу убедить, потому что сам не убеждён. Может быть, ему кино полезнее, чем чистописание.
Звонит неугомонный.
По существу, не надо бы валяться в номере. Сегодня последний день в Ленинграде, и не грешно бы сходить в Эрмитаж, повосторгаться тициановой Магдалиной с распухшими от слез губами и нежными красками Рафаэля. Но не пошёл. Не люблю восторгаться там, где положено восторгаться. По-моему, Рафаэль слащав. Вот такое у меня мнение. Собственное!
Да, вы угадали, я зол, я устал и разочарован, я высосан и измочален. Боком мне вышла эта поездка в Ленинград. Боком!
А началось так мило: “Уважаемый имярек, ваша последняя книга вызвала всеобщий интерес. Многие читатели хотят высказать своё мнение. Мы были бы очень обязаны, если бы вы смогли приехать, чтобы лично принять участие в симпозиуме, посвящённом…”
Это очень лестно, если “книга вызывает всеобщий интерес”. Я крайне сожалел, что не могу взять с собой всех родных и знакомых, чтобы они своими ушами услышали, какой я умный. А кто у меня в Ленинграде? Дятел только? Надо будет обязательно позвонить, пригласить его на симпозиум.
Дятел, как вы догадываетесь, прозвище, а не фамилия Так окрестили мы, непочтительные восьмиклассники, нашего учителя географии. Нос у него был как у дятла, крупный и прямой, колун, а не нос. И короткая шея, убранная в плечи, и характерный жест: выскажется и голову набок, поглядывает иронически. Признаю, поверхностное прозвище. Дятел всё-таки глупая птица, трудно рассуждать, если голову употребляешь как долото. Но вид у него преумный. Долбит-долбит трудолюбиво, что-то выковыривает, рассматривает правым глазом, рассматривает левым, словно оценивает всесторонне. Вот и наш учитель любил расковыривать факты, причины, связи, аналогии, докапываясь до скрытой сути. Вытащит суть и на нас посматривает: каково? проняло ли? шевелятся ли извилины под лохматыми причёсками?
Приятно же этому Дятлу послушать, как симпозиум оценит посаженные им мысли.
Я позвонил ему из гостиницы сразу же, как только вошёл в номер.
— Можно Артемия Семёновича?
Пауза. Покашливание.
— А вы кто будете?
— Я его ученик. Из Москвы.
Опять пауза. Кого-то спрашивают шёпотом. И вслух:
— Артемий Семёнович умер девятого числа.
— Умер! Да не может быть! Ещё не старый совсем. На сколько он был старше меня — лет на восемь? Рядом бьёт шрапнель, впереди уже нет никого. Ни спросить, ни посоветоваться. Своим умом живи.
Ощущения эгоиста? Возможно. Но я же не выдаю себя за образец. Люди — сложные существа, во всех нас доброта сплавлена с эгоизмом. Разве не эгоистично каноническое причитание: “На кого ты меня покинул, родимый?” Покинул меня!
А давно ли он пришёл к нам в класс — молодой, черноволосый, с решительным носом! Пришёл почему-то в середине года — в феврале. До него же преподавала географию Мария Никандровна — пышная дама с буклями, раз и навсегда восхищённая подвигами великих путешественников, почитавшая знаменитостей молитвенно и восторженно и считавшая своим долгом прививать эту восторженность нам — лоботрясам.
Учиться у неё было легко и скучновато. География превратилась в святцы: святой Колумб, святой Кук, святой Амундсен. Отвечая, надо было показать маршрут на глобусе и с пафосом рассказать о заслугах. Мой приятель Дыня (тоже прозвище) держал пари на десять пирожных, что о Колумбе и Куке расскажет одними и теми же словами. И пирожные получил. Пятёрку тоже.
И вот, нарушая это дремотное спокойствие, в класс вторгся Дятел и с ходу прочёл нам лекцию о миграции материков и полюсов. Честное слово, в географию это не входило. Но у Дятла были свои представления о границах предмета, о границах наук вообще. Даже не знаю, что он нам преподавал: геохимию—геологию—геотехнологию—геоэкономику—геореконструкцию — некую “глобалистику”, о которой только сейчас заговаривают. Никандровна описывала нам лик Земли, Дятел — планетарную строительную площадку. Мы все писали у него рефераты-проекты: “Орошение Сахары”, “Отепление Арктики”, “Подводное земледелие”, “Если бы Урал тянулся с запада на восток”. Про осушение Средиземного моря писал я. Не от той ли темы родился мой “Ота-океаноборец”?
Как горько плакали у Дятла милые и старательные девочки, безупречно знавшие точные ответы на заранее поставленные вопросы (компьютеру им сдавать бы), способные спросонок наизусть ответить, что столица Гватемалы — Гватемала, Сальвадора — Сан-Сальвадор, а Гондураса не Гондурас, а вовсе Тегусигальпа.
— А почему все это разные государства? — спрашивал Дятел. — Ведь сначала же была единая Центрально-Американская Республика. Вы этого не проходили, Танечка? Безусловно, не проходили. Но не хочется ли вам подумать своей собственной хорошенькой головкой? И в каком же классе вы начнёте думать? Я бы не советовал откладывать до замужества, даже для замужества полезно думать.
“Замечательно” было любимым словом Никандровны. Дыня подсчитал, что на одном уроке она произнесла “замечательно” 78 раз. Дятел предпочитал “любопытно” (16 раз за урок в среднем). Земля, природа, народы и мы, ученики, представлялись ему любопытными явлениями. Он наслаждался пониманием, любил извлекать истину из-под коры слов. Истины же предпочитал неожиданные, парадоксальные. Его так увлекала сложность мира и процесс понимания этой сложности.
И вот он умер. Три недели назад, девятого числа.
Я решил почтить его память, во вступительном слове сказал о нем на симпозиуме. Хотел отдать дань уважения, но боюсь, что прозвучало это самодовольно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67