Она сопротивлялась моему цинизму зубами и когтями.
— Видела, Наташа, как пышно они содержат могилу своего Наполеона. А ведь он был не менее кровавым историческим лицом, чем наш Сталин, из которого сделали монстра. Более того, Сталин в основном оперировал в пределах своей собственной сатрапии, в то время как прекрасненький Наполеоша рубил и резал народные массы на территории почти всех стран Европы, в Северной Африке, в Азии и даже у нас в России, что было, следует сказать, опрометчиво с его стороны… Так вот, им значит, можно иметь национального злодея, а нам нельзя! Западу все можно, а русским все нельзя!
— Никто нас не любит, Лимончиков, — сказала Наташка, дурачась. — Поедем на рю дез'Экуфф и будем любить друг друга.
По дороге, в метро, мы, однако, разошлись во мнениях по поводу музыкантов, попрошайничающих в метро. Я сказал, что терпеть не моху это грязное, бездарное племя вымогателей, мешающее честным труженикам читать журналы и книги. Наташка, отстаивая свое мнение, разозлилась и, забыв об осторожности, призналась, что первые полгода жизни в Париже обманывала меня. Вместо того, чтобы посещать Альянс-Франсэз, куда я ее насильно выталкивал в шесть часов каждый вечер, она отправлялась на станцию метро Шатле и сидела там, разглагольствовала по-английски и пила вино с бродячими музыкантами. И даже пела для них!
Я предположил, что она не только пела с ними, но и ебалась, и что среди них ей и место. Домой я приехал один, так как она выскочила на станции Тюильри, крепко ударив сумкой старушку.
Я поел, выпил вина и стал читать «Одиссею».
Грубо и излишне громко закричал телефон. В любой современной пьесе или в романе неизменно присутствует телефонный аппарат. Он заменяет Бога Меркурия античных трагедий. Если бы во времена богов и героев существовала телефонная сеть, Великий Зевс (Юпитер) мог бы не гонять Меркурия к нимфе Калипсо, но позвонить ей: «Хэлло, Калипсо!» Я вспомнил, что Калипсо — имя девушки-администратора в издательстве «Рамзей».
— Привет, Лимонов! — Нахальный голос моей последней экс-жены не спутаешь ни с каким другим нахальным голосом. Легка на помине.
— Привет. Ты откуда? Из…
— Из Парижа. Ну, как живешь, Лимонов?
— Хорошо живу. А ты?
— Прекрасно! Приехала развлечься.
Может быть, она и не прекрасно живет, но черта с два она признается. Манеру сохранять сладчайшее выражение лица, даже если в ее присутствии колотят графа (действительный случай, о котором мне рассказал наш общий знакомый — журналист), и продолжать светское щебетание — эту часть аристократического кодекса поведения графиня усвоила твердо.
— Мне говорили, ты плохо выглядишь. Бледный, в морщинах… — Удовлетворение прозвучало в голосе моей бывшей.
— Я болел несколько дней. Твой информатор, очевидно, видел меня сразу после гриппа. Или после хорошей поддачи.
— Берегись! В твоем возрасте моего первого мужа схватил инфаркт.
— Спасибо за заботу!
— Не за что, дорогой. Пить в твоем возрасте тоже следовало бы меньше. Впрочем, с твоей подружкой-алкоголичкой…
— Послушай, — разозлился я, — ты что, специально позвонила с целью наговорить мне гадостей? Хочешь со мной беседовать, веди себя соответственно…
— Ты что, Лимонов, на кого голос повышаешь, забыл с кем разговариваешь?
— По-моему, это ты забыла, с кем разговариваешь. Я тебе, между прочим, ничего не должен. Злит тебя то, что я живу с другой женщиной, да?
— Свинья! — графиня прервала связь.
Я едва успел дойти до выключателя, хотел включить верхний свет, дабы разглядеть в зеркале над камином свое злое лицо, как серый грязный коробок опять завизжал дикой свиньей.
— Да!
— И отдай мне все мои картины, которые у тебя висят! Ты, между прочим, мог бы давно догадаться это сделать, если бы был порядочным человеком…
— Возьми свои картины. Всегда пожалуйста!
— Отдай их моей сестре…
Уложив трубку на грязный коробок, я расхохотался. Развеялся наконец полностью серый дымок наваждения не действует уже на меня сложный коктейль, составленный из предпочитаемых мною запахов и цветов спектра, ритмов движений, тембра голоса, десятка выражений лица, биогипноза, сексуальных иллюзий, и я увидел эту женщину такой, какой ее всегда видели другие. Несколько месяцев назад, обиженная самим фактом необычно затянувшегося пребывания Наташки на рю дез'Экуфф, графиня прислала мне рассерженное письмо. Среди прочей злости я разыскал в нем и следующие строчки:
«Вчера получила анонимное письмо из Калифорнии… дословно переписываю его здесь. «Уважаемая графиня де… Известно ли вам, что ваш муж уже долгое время в Париже живет с нашей местной проституткой. Все местные евреи поздравляют вас с новой родственницей. Также совокупляемся с надеждой русской литературы — Эдуардом Лимоновым.»»
Дальше графиня вопрошает:
«Неужели из всей клоаки ты не мог выбрать чего-нибудь почище? Неужели в тебе нет ничего святого? Ведь я твоя жена, хотя и бывшая…»
— Ханжеству человеческому пределов нет, — изрек я философски, прочтя патетическое произведение. Не говоря уже о весьма произвольном делении всего многообразия мира на «святое» и «клоаку», мировоззрение графини страдает, мягко говоря, необъективностью. Можно подумать, что графиня жизнь прожила ангелочком, и это не она совокуплялась путем случайных связей с таксистами, трак-драйверами и драг-дилерами.
Авторы же анонимного письма явно не психологи. Они забыли, кто такой Лимонов. Если бы даже тигр и был проституткой когда-то, это вызвало бы во мне только экзотическую гордость. Жрицы любви и падшие женщины всегда увлекали мое воображение. Но тигр не был. Тигр был рано созревшей девочкой, а потом женой двух еврейских мужчин, которые, живя с русской бабой, может быть, доказывали себе, что они настоящие мужчины. Одновременно тигр был моделью и певицей. Вне сомнения, тигр изменял обоим мужьям и очень. Тигр пел в ночных ресторанах и уж, наверное, позднее, когда расстался с мужьями, не часто возвращался в свою постель один. Но и Лимонов, уже живший в Париже, не терял времени даром. Несколько месяцев подряд, например, находя в этом известное удовольствие, Лимонов совокуплялся с парой — с женой и мужем. Так что о чем вы говорите, товарищи евреи из Лос-Анджелеса!.. Или, может быть, CIA? Простые евреи послали бы по-простому анонимное письмо ему. Бывшей жене графине — слишком уж тонко. Ибо предполагается, что графиня устроит ему скандал и, может быть, имея на него влияние, заставит его выставить Наташку. Пусть жизнь Лимонова будет хотя бы некомфортабельной…
— Брось, Лимонов! CIA не интересуется твоей сексуальной жизнью, — сказал я себе, взял ножницы и пошел в ванную, намереваясь укоротить себе волосы. — Однако интересовались же они сексуальной жизнью актрисы Джоан Сиберж. Распустили же они в лос-анджелесских газетах слух, что Джоан беременна от одного из «Черных пантер». Пусть ты и не актер, но книга твоя, которую они зачислили в антиамериканские, продается в нескольких странах мира. В Германии она называется «Фак оф Америка». Ты заслужил анонимное письмо от CIA… — У товарищей из CIA до сих пор еще олд-фэшэн идеи, — рассуждал я, пытаясь разглядеть свой затылок. После того как Наташка расколотила два зеркала, стричься стало труднее. — Они, хотя и работают в самой передовой разведывательной организации своего времени, наверняка устроены так же, как любой американский мидл-класс мужчина, — измена жены их волнует больше, чем операции в Никарагуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Видела, Наташа, как пышно они содержат могилу своего Наполеона. А ведь он был не менее кровавым историческим лицом, чем наш Сталин, из которого сделали монстра. Более того, Сталин в основном оперировал в пределах своей собственной сатрапии, в то время как прекрасненький Наполеоша рубил и резал народные массы на территории почти всех стран Европы, в Северной Африке, в Азии и даже у нас в России, что было, следует сказать, опрометчиво с его стороны… Так вот, им значит, можно иметь национального злодея, а нам нельзя! Западу все можно, а русским все нельзя!
— Никто нас не любит, Лимончиков, — сказала Наташка, дурачась. — Поедем на рю дез'Экуфф и будем любить друг друга.
По дороге, в метро, мы, однако, разошлись во мнениях по поводу музыкантов, попрошайничающих в метро. Я сказал, что терпеть не моху это грязное, бездарное племя вымогателей, мешающее честным труженикам читать журналы и книги. Наташка, отстаивая свое мнение, разозлилась и, забыв об осторожности, призналась, что первые полгода жизни в Париже обманывала меня. Вместо того, чтобы посещать Альянс-Франсэз, куда я ее насильно выталкивал в шесть часов каждый вечер, она отправлялась на станцию метро Шатле и сидела там, разглагольствовала по-английски и пила вино с бродячими музыкантами. И даже пела для них!
Я предположил, что она не только пела с ними, но и ебалась, и что среди них ей и место. Домой я приехал один, так как она выскочила на станции Тюильри, крепко ударив сумкой старушку.
Я поел, выпил вина и стал читать «Одиссею».
Грубо и излишне громко закричал телефон. В любой современной пьесе или в романе неизменно присутствует телефонный аппарат. Он заменяет Бога Меркурия античных трагедий. Если бы во времена богов и героев существовала телефонная сеть, Великий Зевс (Юпитер) мог бы не гонять Меркурия к нимфе Калипсо, но позвонить ей: «Хэлло, Калипсо!» Я вспомнил, что Калипсо — имя девушки-администратора в издательстве «Рамзей».
— Привет, Лимонов! — Нахальный голос моей последней экс-жены не спутаешь ни с каким другим нахальным голосом. Легка на помине.
— Привет. Ты откуда? Из…
— Из Парижа. Ну, как живешь, Лимонов?
— Хорошо живу. А ты?
— Прекрасно! Приехала развлечься.
Может быть, она и не прекрасно живет, но черта с два она признается. Манеру сохранять сладчайшее выражение лица, даже если в ее присутствии колотят графа (действительный случай, о котором мне рассказал наш общий знакомый — журналист), и продолжать светское щебетание — эту часть аристократического кодекса поведения графиня усвоила твердо.
— Мне говорили, ты плохо выглядишь. Бледный, в морщинах… — Удовлетворение прозвучало в голосе моей бывшей.
— Я болел несколько дней. Твой информатор, очевидно, видел меня сразу после гриппа. Или после хорошей поддачи.
— Берегись! В твоем возрасте моего первого мужа схватил инфаркт.
— Спасибо за заботу!
— Не за что, дорогой. Пить в твоем возрасте тоже следовало бы меньше. Впрочем, с твоей подружкой-алкоголичкой…
— Послушай, — разозлился я, — ты что, специально позвонила с целью наговорить мне гадостей? Хочешь со мной беседовать, веди себя соответственно…
— Ты что, Лимонов, на кого голос повышаешь, забыл с кем разговариваешь?
— По-моему, это ты забыла, с кем разговариваешь. Я тебе, между прочим, ничего не должен. Злит тебя то, что я живу с другой женщиной, да?
— Свинья! — графиня прервала связь.
Я едва успел дойти до выключателя, хотел включить верхний свет, дабы разглядеть в зеркале над камином свое злое лицо, как серый грязный коробок опять завизжал дикой свиньей.
— Да!
— И отдай мне все мои картины, которые у тебя висят! Ты, между прочим, мог бы давно догадаться это сделать, если бы был порядочным человеком…
— Возьми свои картины. Всегда пожалуйста!
— Отдай их моей сестре…
Уложив трубку на грязный коробок, я расхохотался. Развеялся наконец полностью серый дымок наваждения не действует уже на меня сложный коктейль, составленный из предпочитаемых мною запахов и цветов спектра, ритмов движений, тембра голоса, десятка выражений лица, биогипноза, сексуальных иллюзий, и я увидел эту женщину такой, какой ее всегда видели другие. Несколько месяцев назад, обиженная самим фактом необычно затянувшегося пребывания Наташки на рю дез'Экуфф, графиня прислала мне рассерженное письмо. Среди прочей злости я разыскал в нем и следующие строчки:
«Вчера получила анонимное письмо из Калифорнии… дословно переписываю его здесь. «Уважаемая графиня де… Известно ли вам, что ваш муж уже долгое время в Париже живет с нашей местной проституткой. Все местные евреи поздравляют вас с новой родственницей. Также совокупляемся с надеждой русской литературы — Эдуардом Лимоновым.»»
Дальше графиня вопрошает:
«Неужели из всей клоаки ты не мог выбрать чего-нибудь почище? Неужели в тебе нет ничего святого? Ведь я твоя жена, хотя и бывшая…»
— Ханжеству человеческому пределов нет, — изрек я философски, прочтя патетическое произведение. Не говоря уже о весьма произвольном делении всего многообразия мира на «святое» и «клоаку», мировоззрение графини страдает, мягко говоря, необъективностью. Можно подумать, что графиня жизнь прожила ангелочком, и это не она совокуплялась путем случайных связей с таксистами, трак-драйверами и драг-дилерами.
Авторы же анонимного письма явно не психологи. Они забыли, кто такой Лимонов. Если бы даже тигр и был проституткой когда-то, это вызвало бы во мне только экзотическую гордость. Жрицы любви и падшие женщины всегда увлекали мое воображение. Но тигр не был. Тигр был рано созревшей девочкой, а потом женой двух еврейских мужчин, которые, живя с русской бабой, может быть, доказывали себе, что они настоящие мужчины. Одновременно тигр был моделью и певицей. Вне сомнения, тигр изменял обоим мужьям и очень. Тигр пел в ночных ресторанах и уж, наверное, позднее, когда расстался с мужьями, не часто возвращался в свою постель один. Но и Лимонов, уже живший в Париже, не терял времени даром. Несколько месяцев подряд, например, находя в этом известное удовольствие, Лимонов совокуплялся с парой — с женой и мужем. Так что о чем вы говорите, товарищи евреи из Лос-Анджелеса!.. Или, может быть, CIA? Простые евреи послали бы по-простому анонимное письмо ему. Бывшей жене графине — слишком уж тонко. Ибо предполагается, что графиня устроит ему скандал и, может быть, имея на него влияние, заставит его выставить Наташку. Пусть жизнь Лимонова будет хотя бы некомфортабельной…
— Брось, Лимонов! CIA не интересуется твоей сексуальной жизнью, — сказал я себе, взял ножницы и пошел в ванную, намереваясь укоротить себе волосы. — Однако интересовались же они сексуальной жизнью актрисы Джоан Сиберж. Распустили же они в лос-анджелесских газетах слух, что Джоан беременна от одного из «Черных пантер». Пусть ты и не актер, но книга твоя, которую они зачислили в антиамериканские, продается в нескольких странах мира. В Германии она называется «Фак оф Америка». Ты заслужил анонимное письмо от CIA… — У товарищей из CIA до сих пор еще олд-фэшэн идеи, — рассуждал я, пытаясь разглядеть свой затылок. После того как Наташка расколотила два зеркала, стричься стало труднее. — Они, хотя и работают в самой передовой разведывательной организации своего времени, наверняка устроены так же, как любой американский мидл-класс мужчина, — измена жены их волнует больше, чем операции в Никарагуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71