— Посмотри на меня, Эдвард!
Я посмотрел. На нем был галстук. Торс Тьерри облачал черный пиджак, доставшийся ему в наследство от нашего общего друга — русского мальчика Антончика, уехавшего, к нашему общему сожалению, в Нью-Йорк. Брюки, правда, на Тьерри были странноватые, из толстой ткани с узором. Такой тканью обивают обычно диваны, а не шьют из нее брюки. Большие альпинистские ботинки также никак не вязались с галстуком и белой рубашкой, но в общем налицо была попытка выглядеть благопристойно. Празднично.
— Полный пиздец! — одобрил я. — Где ты был в таком виде?
— У сестры и ее мужа… — На лице моего друга возникла гримаса отвращения. — Ух, ебаные буржуа… Как было скучно, ты даже себе представить не можешь! Семейный праздничный обед. Занудство… Давай выпьем шампанского. Все-таки праздник. — Он прошел к своей сумке, которую войдя бросил посередине ливинг-рум, и извлек оттуда вначале пол-литровую бутылку шампанского, а затем длинный картонный пенал. Рванул картон пенала, и в брешь я увидел зеленый (!) разукрашенный узорами крема — розами и листьями, — кейк.
— Ни хуя себе! — выразил я свое восхищение.
— А это… — начал он торжественно, еще раз наклонившись над сумкой. — Это мой подарок тебе! — В руке у Тьерри была бутылка бурбона «Олд Дэдли». — Я украл ее специально для тебя, Эдвард. В супермаркете. На Кристмас в супермаркете можно украсть что угодно. В толпах людей это легко. — Мой заботливый друг сиял от удовольствия.
— Я боюсь воровать, — признался я. — Я должен уважать закон. Я иностранец, выставят еще на хуй из Франции! Потому у меня нет для тебя подарка. — Я принес бокалы, Тьерри откупорил бутылку, и мы выпили.
— Хэппи Кристмас! — пожелал он мне.
— Хэппи Кристмас! — пожелал и я ему. Хотя, к сожалению, мы не верим ни в одного из существующих богов.
— Наташа в кабаре? — спросил он. Я кивнул.
Вначале он пожаловался мне:
— Ты помнишь, Эдвард, что вместе с Пьером-Франсуа и Филиппом мы работает над пробным «0» номером журнала?
Я помнил. Одно из парижских издательств решило создать молодежный журнал.
— Так вот. Главный редактор — Антуан, страшный мудак, парень моего возраста. Но он уже, этот салоп, главный редактор! — Тьерри вскочил и разгневанно пробежался несколько раз по периметру комнаты, каратируя, может быть, с тенью Антуана. Опять упал в кресло. — Он все время ко мне приебывается, этот салоп! Ему не нравится, видите ли, как я работаю. Не результат работы, заметь, но то, как я работаю. Ты знаешь, что я всегда опаздываю, Эдвард? — Я киваю головой. — Да, я опаздываю! — восклицает он патетически. — Но я все делаю не хуже других, в срок, и ты знаешь, Эдвард, что в своей области, как спортивный журналист, я очень хороший профессионал.
Да, я знаю, Тьерри — талантливый и храбрый журналист. Однажды, делая репортаж о боксе, он вышел на ринг и сумел продержаться целых три раунда против экс-чемпиона Франции. Журнал, для которого он делал репортаж, пустил фотографию схватки на разворот. Две недели мой друг гордо ходил с сине-желтым лицом.
— Эта сука мне постоянно выговаривает, Эдвард. Учит меня жить. Когда тебе выговаривает человек твоего возраста, это противно…
Тьерри двадцать пять, и ему еще противно, когда его поучает ровесник.
— Я говорю ему: «Пошел ты на хуй! Что ты ко мне приебываешься, Антуан?!. Я свою работу делаю? Для меня легче остаться позже на час, чем прийти в ебаные девять часов утра, ровно… Нет, не сработаться мне с Антуаном, придется искать другую работу. Я ненавижу ходить в офис…
Я стал у шкафа, скрестив руки на груди и улыбаясь. Тьерри напоминает мне меня самого. Я, правда, никогда не опаздывал, но моя независимость постоянно ставила меня в конфликтные ситуации.
— Посмотри на меня, Тьерри. Я — печальный отрицательный пример. Таких демонстрируют детям и говорят: «Если не будешь слушаться, станешь таким, как этот дядя». Жертва своей собственной самостоятельности.
Если ты не будешь подчиняться их требованиям, станешь таким, как я.
Тьерри расхохотался и поставил бокал с шампанским на пол:
— Хэй, ты не так плох, Эдвард!
— Я не утверждаю, что я плох. Но к моим сорока годам, что я имею, а, Тьерри? Ни страны, ни социального положения, ни денег, ни работы, ни детей, ни семьи… — перечислил я от шкафа.
— Перестань, — сказал он. — Ты писатель У тебя есть книги. Они публикуются. И ты пишешь новые. Это — главное. Я вот никак не могу собраться и начать серьезно писать. Это, наверное, потому, что я еще молодой, много соблазнов, всего хочется… Жить хочется…
Он опять вскочил и забегал по ливинг-рум:
— Куда мне теперь идти, Эдвард, я не знаю. Я не уживаюсь с ними…
Он не уживается, это историческая правда. Он работал и для «Актюэль», и для «Либерасьон», и для издательства «Отрэман», и для литературного агентства, для дюжины молодежных журналов, но даже малую долю конформизма он в себе не смог найти, чтобы стать уживчивым, более удобным для других. Он резок. Тьерри умеет обидеть человека легко и в лоб. Но мы с ним ладим. И Пьер-Франсуа, его неизменный партнер и самый близкий друг, с ним ладит. Вместе они пришли ко мне в январе 1981 года интервьюировать меня для «свободного радио». Это было еще при Жискаре, и «свободное» радио было запрещено…
— А Пьер-Франсуа? В каких он отношениях с Главным Антуаном?
— Ха, Пьер! — Тьерри вскидывает руки к небу, к потолку. — Пьеру легче. Он спокойнее меня, он умеет ладить с людьми, его любят. Ты же знаешь, Пьер у всех вызывает симпатию.
— Однако и он, как и ты, нигде подолгу не удерживается. Может быть, он уходит из чувства солидарности с тобой?
Тьерри опять обращается к небу за ответом и впрыгивает в кресло. Возможно, что я и прав, с Пьером они разделялись лишь иногда. Тьерри поставлял известному фотографу моделей — трансвестаев по 500 франков за штуку. Пьер однажды возвысился до звания главного редактора большого молодежного журнала. Сейчас у них плохой период. Тьерри ночует в шамбр де бонн в девятом аррондисманте, без туалета и телефона. Пьер живет в квартире приятеля Филиппа.
Наступила моя очередь жаловаться. Я рассказал ему о происшествии на рю де Розье:
— Несмотря на незначительность события, Тьерри, я чувствую себя униженным и жалею, что не подрался с типом в зеленом спортивном костюме. Нельзя позволять себя обижать.
— Нельзя, — согласился он. — Пей шампанское! Я много выпил у сестры. Я уже пьяный.
Я последовал его совету, стал пить шампанское и размышлять о том, а почему я всем рассказываю об этом вовсе не выдающемся событии? Большое дело, толкнули Лимонова… Ну толкнули, ну парень оказался наглецом, ну и что? Может, он из Израиля, сабр, они там все наглые. Даже то, что он ответил мне на корявом английском, скорее свидетельство того, что он израильтянин, они все там в той или иной степени говорят по-английски. И даже если это был Наташкин любовник, то и в этом случае ничего необыкновенного в происшествии отыскать невозможно. Недавно по рю Сент-Антуан шел по направлению к Лионскому вокзалу тип с винчестером и спокойненько отстреливал прохожих. А тут всего лишь врезали локтем в ребра… Однако, наблюдая за прикрывшим глаза Тьерри, напрягшись, я преодолел все же свою собственную безопасность, мое внутреннее КГБ, и вытащил из себя истинную причину тревоги по поводу удара локтем и слетевших с носа очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Я посмотрел. На нем был галстук. Торс Тьерри облачал черный пиджак, доставшийся ему в наследство от нашего общего друга — русского мальчика Антончика, уехавшего, к нашему общему сожалению, в Нью-Йорк. Брюки, правда, на Тьерри были странноватые, из толстой ткани с узором. Такой тканью обивают обычно диваны, а не шьют из нее брюки. Большие альпинистские ботинки также никак не вязались с галстуком и белой рубашкой, но в общем налицо была попытка выглядеть благопристойно. Празднично.
— Полный пиздец! — одобрил я. — Где ты был в таком виде?
— У сестры и ее мужа… — На лице моего друга возникла гримаса отвращения. — Ух, ебаные буржуа… Как было скучно, ты даже себе представить не можешь! Семейный праздничный обед. Занудство… Давай выпьем шампанского. Все-таки праздник. — Он прошел к своей сумке, которую войдя бросил посередине ливинг-рум, и извлек оттуда вначале пол-литровую бутылку шампанского, а затем длинный картонный пенал. Рванул картон пенала, и в брешь я увидел зеленый (!) разукрашенный узорами крема — розами и листьями, — кейк.
— Ни хуя себе! — выразил я свое восхищение.
— А это… — начал он торжественно, еще раз наклонившись над сумкой. — Это мой подарок тебе! — В руке у Тьерри была бутылка бурбона «Олд Дэдли». — Я украл ее специально для тебя, Эдвард. В супермаркете. На Кристмас в супермаркете можно украсть что угодно. В толпах людей это легко. — Мой заботливый друг сиял от удовольствия.
— Я боюсь воровать, — признался я. — Я должен уважать закон. Я иностранец, выставят еще на хуй из Франции! Потому у меня нет для тебя подарка. — Я принес бокалы, Тьерри откупорил бутылку, и мы выпили.
— Хэппи Кристмас! — пожелал он мне.
— Хэппи Кристмас! — пожелал и я ему. Хотя, к сожалению, мы не верим ни в одного из существующих богов.
— Наташа в кабаре? — спросил он. Я кивнул.
Вначале он пожаловался мне:
— Ты помнишь, Эдвард, что вместе с Пьером-Франсуа и Филиппом мы работает над пробным «0» номером журнала?
Я помнил. Одно из парижских издательств решило создать молодежный журнал.
— Так вот. Главный редактор — Антуан, страшный мудак, парень моего возраста. Но он уже, этот салоп, главный редактор! — Тьерри вскочил и разгневанно пробежался несколько раз по периметру комнаты, каратируя, может быть, с тенью Антуана. Опять упал в кресло. — Он все время ко мне приебывается, этот салоп! Ему не нравится, видите ли, как я работаю. Не результат работы, заметь, но то, как я работаю. Ты знаешь, что я всегда опаздываю, Эдвард? — Я киваю головой. — Да, я опаздываю! — восклицает он патетически. — Но я все делаю не хуже других, в срок, и ты знаешь, Эдвард, что в своей области, как спортивный журналист, я очень хороший профессионал.
Да, я знаю, Тьерри — талантливый и храбрый журналист. Однажды, делая репортаж о боксе, он вышел на ринг и сумел продержаться целых три раунда против экс-чемпиона Франции. Журнал, для которого он делал репортаж, пустил фотографию схватки на разворот. Две недели мой друг гордо ходил с сине-желтым лицом.
— Эта сука мне постоянно выговаривает, Эдвард. Учит меня жить. Когда тебе выговаривает человек твоего возраста, это противно…
Тьерри двадцать пять, и ему еще противно, когда его поучает ровесник.
— Я говорю ему: «Пошел ты на хуй! Что ты ко мне приебываешься, Антуан?!. Я свою работу делаю? Для меня легче остаться позже на час, чем прийти в ебаные девять часов утра, ровно… Нет, не сработаться мне с Антуаном, придется искать другую работу. Я ненавижу ходить в офис…
Я стал у шкафа, скрестив руки на груди и улыбаясь. Тьерри напоминает мне меня самого. Я, правда, никогда не опаздывал, но моя независимость постоянно ставила меня в конфликтные ситуации.
— Посмотри на меня, Тьерри. Я — печальный отрицательный пример. Таких демонстрируют детям и говорят: «Если не будешь слушаться, станешь таким, как этот дядя». Жертва своей собственной самостоятельности.
Если ты не будешь подчиняться их требованиям, станешь таким, как я.
Тьерри расхохотался и поставил бокал с шампанским на пол:
— Хэй, ты не так плох, Эдвард!
— Я не утверждаю, что я плох. Но к моим сорока годам, что я имею, а, Тьерри? Ни страны, ни социального положения, ни денег, ни работы, ни детей, ни семьи… — перечислил я от шкафа.
— Перестань, — сказал он. — Ты писатель У тебя есть книги. Они публикуются. И ты пишешь новые. Это — главное. Я вот никак не могу собраться и начать серьезно писать. Это, наверное, потому, что я еще молодой, много соблазнов, всего хочется… Жить хочется…
Он опять вскочил и забегал по ливинг-рум:
— Куда мне теперь идти, Эдвард, я не знаю. Я не уживаюсь с ними…
Он не уживается, это историческая правда. Он работал и для «Актюэль», и для «Либерасьон», и для издательства «Отрэман», и для литературного агентства, для дюжины молодежных журналов, но даже малую долю конформизма он в себе не смог найти, чтобы стать уживчивым, более удобным для других. Он резок. Тьерри умеет обидеть человека легко и в лоб. Но мы с ним ладим. И Пьер-Франсуа, его неизменный партнер и самый близкий друг, с ним ладит. Вместе они пришли ко мне в январе 1981 года интервьюировать меня для «свободного радио». Это было еще при Жискаре, и «свободное» радио было запрещено…
— А Пьер-Франсуа? В каких он отношениях с Главным Антуаном?
— Ха, Пьер! — Тьерри вскидывает руки к небу, к потолку. — Пьеру легче. Он спокойнее меня, он умеет ладить с людьми, его любят. Ты же знаешь, Пьер у всех вызывает симпатию.
— Однако и он, как и ты, нигде подолгу не удерживается. Может быть, он уходит из чувства солидарности с тобой?
Тьерри опять обращается к небу за ответом и впрыгивает в кресло. Возможно, что я и прав, с Пьером они разделялись лишь иногда. Тьерри поставлял известному фотографу моделей — трансвестаев по 500 франков за штуку. Пьер однажды возвысился до звания главного редактора большого молодежного журнала. Сейчас у них плохой период. Тьерри ночует в шамбр де бонн в девятом аррондисманте, без туалета и телефона. Пьер живет в квартире приятеля Филиппа.
Наступила моя очередь жаловаться. Я рассказал ему о происшествии на рю де Розье:
— Несмотря на незначительность события, Тьерри, я чувствую себя униженным и жалею, что не подрался с типом в зеленом спортивном костюме. Нельзя позволять себя обижать.
— Нельзя, — согласился он. — Пей шампанское! Я много выпил у сестры. Я уже пьяный.
Я последовал его совету, стал пить шампанское и размышлять о том, а почему я всем рассказываю об этом вовсе не выдающемся событии? Большое дело, толкнули Лимонова… Ну толкнули, ну парень оказался наглецом, ну и что? Может, он из Израиля, сабр, они там все наглые. Даже то, что он ответил мне на корявом английском, скорее свидетельство того, что он израильтянин, они все там в той или иной степени говорят по-английски. И даже если это был Наташкин любовник, то и в этом случае ничего необыкновенного в происшествии отыскать невозможно. Недавно по рю Сент-Антуан шел по направлению к Лионскому вокзалу тип с винчестером и спокойненько отстреливал прохожих. А тут всего лишь врезали локтем в ребра… Однако, наблюдая за прикрывшим глаза Тьерри, напрягшись, я преодолел все же свою собственную безопасность, мое внутреннее КГБ, и вытащил из себя истинную причину тревоги по поводу удара локтем и слетевших с носа очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71