— Привязанных? — спросил я, едва шевеля губами.
— Привязанных! — ответил он, помедлив.
Потом он подошел ко мне и сел на землю подле моего ложа. Лицо нахмуренное, глаза смотрят мрачно.
— Мы совещались, что делать дальше, — сказал он глухо. — Пора с этим кончать…
— С чем? — взглянул я на него внимательно.
— Одни говорят, лучше уйти из Серимы и основать свою деревню в другом месте, выше по течению Итамаки. Другие не соглашаются и говорят: нет, надо остаться, убить Карапану и Конесо. Тех, кто за это, у нас в роду больше…
Арнак, заметив на моем лице гримасу, заколебался.
— Что вы решили? — спросил я.
— Уходить из Серимы опасно — акавои. Они могут явиться в любой день. Все вместе мы сила, порознь — слабы, нас легче разбить и уничтожить. Значит, у нас нет выбора, и остается лишь второй путь: убить их! Так мы и решили. Мы пойдем и убьем их…
Возмущенный, я вскочил со своего ложа, хотя все кости у меня ныли.
— Нет! — воскликнул я гневно. — Делать этого нельзя! Нельзя! — повторил я громче, насколько позволили мне силы.
Арнак, округлив глаза, с безмерным удивлением наблюдал за моим возбуждением. Возражения со стороны человека, дважды едва избежавшего смертельной опасности, он никак не ожидал.
— Вспомни, кто подбрасывает тебе змей!
— Я помню!
— И ты их защищаешь?
— Я не защищаю!
— Не защищаешь, а убить не позволяешь?!
— Не позволяю!
Арнак смотрел на меня с явным испугом, словно на помешанного.
— Не теряйте голову! — попытался я улыбнуться.
— Голову?! — повторил он. — Голова говорит одно: убить их как собак!.. Почему ты не позволяешь?
— Нас всего тридцать воинов, их — в десять раз больше…
— Многие пойдут за нами…
— Многие, но не все. Верховный вождь и шаман — это нешуточная сила и власть, ты сам говорил мне… Многие их сторонники пойдут против нас и будут мстить за их смерть. Начнется война братьев против братьев, самая отвратительная из войн, которая привела к гибели не один народ, даже более могущественный, чем ваше племя. А тут еще акавои…
— Я хочу тебе добра, Ян! — проговорил Арнак с отчаянием в голосе.
Хотя лицо его всегда оставалось непроницаемым, при свете костра я все-таки рассмотрел, что в нем скрывалось: тревога и печаль.
Дружески полуобняв его здоровой рукой, я с чувством сказал:
— Я знаю, Арнак, знаю, что ты хочешь мне добра! Поэтому слушай!
И я постарался коротко, но ясно изложить ему свое мнение: именно оттого, что речь идет обо мне, я и не хочу доводить дело до кровопролития. Я здесь пришелец, можно сказать, непрошеный гость, и не могу допустить, чтобы из-за меня дело дошло до братоубийственной войны.
Конесо и Карапана, ослепленные какой-то злой волей, не терпят меня, но я не теряю надежды, что рано или поздно они поймут свою ошибку…
— А если не поймут? — перебил меня Арнак.
— Тогда останется одно — удвоить осторожность. Ты понимаешь меня?
— Понимаю, Ян!
Я попросил юношу передать Манаури и всем остальным: никаких враждебных действий. Это пришлось им, и особенно вождю, не по душе, но они обещали слушать меня.
Близился рассвет, и все мужчины отправились в лес за убитыми кабанами.
— Ласана с матерью будут за тобой ухаживать, — сказал мне перед уходом Арнак. — Тебе дать какое-нибудь оружие?
— Зачем? Впрочем, пистолет, пожалуй, положи рядом…
Разговор с друзьями отнял у меня последние силы. После их ухода пришла Ласана и перевязала мне рану, приложив к ней свежие пучки лечебных трав.
— Спасибо тебе, Чарующая Пальма! — вырвалось у меня от души.
— За что?
— За все. А когда заживет рана?
— Еще не скоро, о, очень не скоро. Левая рука твоя много дней будет слабой…
— Ты, наверно, рада?
— Рада? — удивилась она. — Чему?
Но тут же, чем-то крайне изумленная, она отступила на шаг и посмотрела на меня с таким удивлением, словно видела в первый раз.
— О-ей! — воскликнул я, рассмеявшись. — Ты что, не узнаешь меня?
— Нет! — ответила она резко.
— Это я. Белый Ягуар! — продолжал я шутливо.
— Еще в лесу я заметила, — растерянно пробормотала она, словно говоря сама с собой и не обращая внимания на мой игривый тон, — что ты говоришь по-нашему! Как это?
— Научился.
— Когда, как? — Она не могла опомниться от удивления.
— А вот слушал, как говорят Арнак, Вагура, Манаури, ты, и научился понемногу, — рассмеялся я беззвучно. — Только прошу тебя, никому не говори, что я знаю ваш язык. Пусть это останется между нами…
— Хорошо.
ВОДА В КУВШИНЕ
Мной снова стала овладевать такая слабость, что веки склеивались сами собой, а мысли расплывались. Ласана продолжала еще что-то говорить, но это уже не доходило до меня; я заснул воистину мертвым сном. Меня мучили кошмарные видения, какие-то чудовищные драконы, резня и яростные ссоры, нескончаемые и крикливые. Наконец настойчивый шум проник сквозь сонную одурь, и я стал просыпаться.
Снаружи доносились звуки какого-то спора — на этот раз реального.
Я мгновенно пришел в себя, узнав голоса спорящих: Ласаны, Конесо и Карапаны. Ласана преграждала им вход в мою хижину.
— Нельзя! — стояла она на своем решительно и твердо. — Манаури запретил пускать!..
— Запретил пускать меня, верховного вождя?
— Всех! Никому нельзя!
— Отойди, собака, — зашипел Конесо, — или я раскрою тебе череп! Мы только посмотрим его и поможем ему!
Ласана поняла, что ей одной не справиться с пришельцами, а все мужчины нашего рода были еще в лесу.
— Хорошо! — согласилась она после минутного колебания. — Но оружие сложите перед хижиной! С оружием не пущу!
— Пусть будет так! — уступил вождь. — Бешеная!
— Собака! — буркнул колдун.
Было уже совсем светло, солнце встало не меньше часа назад. В хижине царил прозрачный полумрак, хотя вход и завешивала шкура. Едва заслышав голоса, я быстро схватил пистолет, взвел курок и сунул оружие под циновку, которой был накрыт, держа палец на спусковом крючке.
Первыми вошли мужчины, за ними Ласана. Вход остался открытым, благодаря чему в хижине стало светлее. Все подошли к моему ложу. Ласана встала сбоку, следя за малейшим движением пришельцев.
Я лежал на спине, с чуть приподнятой головой. Глаза неподвижно и безжизненно устремлены в угол крыши прямо надо мной и полуприкрыты — как обычно у человека парализованного. Краем глаза я едва различал фигуры вошедших.
Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на худой шее шамана вверх-вниз прыгает кадык.
— Скрутило его как следует! — вполголоса возвестил наконец Карапана, скорчив довольную мину. — Лежит полумертвый.
— Умрет? — спросил Конесо.
— Должен, должен.
— Когда?
— Не знаю. Может быть, скоро.
Они говорили между собой, не считаясь с присутствием Ласаны и убежденные, что я не понимаю их языка.
— Глаза у него немного открыты! — заметил подозрительно вождь.
— Но видит он мало! — утешил его Карапана. — Если только…
— Что, если только?
— Если только он не притворяется.
Теперь уже Конесо подошел вплотную и долго молча всматривался в меня.
— Совсем бледный, — проговорил он, — но живой.
— Долго не протянет! — буркнул колдун, и передо мной снова появилось его морщинистое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75