А может быть, слава богу, что это так? Может быть, я перестану быть самим собой, если найду в себе силы уйти, сказав ему „до свидания“? У меня не хватит сил, чтобы уйти, но хватит ли у меня сил, чтобы потом держаться – после того, как я стану рядом с ним? Он старик, ему нечего терять...»
– А если это сделаю я?
– Что именно?
– Заявление для печати...
– Ерунда. Не рвите пушнину и не качайтесь на люстре... Вас сомнут. Художник должен молчать до тех пор, пока он не сделает свое дело. Важен его фильм. Книга. Холст. Разговор можно забыть, болтуна – скомпрометировать или убить, а фильм убить нельзя. Словом, беретесь за эту тему? Ваш фильм об этом? Или – ну их всех к черту!
«Все верно, – подумал Люс. – Он назвал то, о чем я догадывался с первой минуты. Молодец. Он очень верно думает. Он прав: умереть спокойно, в теплом клозете – заманчивая перспектива, но тогда, наверное, надо уйти на телевидение и делать воскресные программы для „семьи и дома“. Тогда надо поставить на себе точку. Если уйти сейчас, тогда, значит, надо сказать себе правду: „Ты устал, Люс, ты сломан, и не твое это дело идти в драку с наци, не твое...“
– Берусь, – сказал Люс. – Считаем, что я берусь за такой фильм.
– Имейте в виду: это смертельная игра. И в этой игре я могу вам оказать лишь одну помощь – сдохнуть за компанию, если перед этим не сыграю в ящик от язвы... Все время болит, сволочь этакая...
– Я сделаю это дело, Берг... Только мне надо сначала влезть в этот материал, я ничего не могу, если у меня под рукой не будет материалов...
Берг посмотрел на него, сбросив по своей обычной манере очки на кончик носа.
– Ладно, – он открыл стол. – Вот вам фотокамера. Снимайте все. Пленка сверхчувствительная. Проявите сами и сами напечатаете. И положите в банк. В филиал швейцарского. А еще лучше – на время первой стадии работы исчезните. А потом положите в банк. И все. Это единственно надежная гарантия. Но еще раз: вы понимаете, что я втравливаю вас в смертельную игру?
– Вы втравливаете меня в хорошую и нужную игру. Если по ходу дела мне потребуется комментатор в кадре, вы согласитесь сняться?
– С моей-то желтой рожей?
– Вы похожи на Спенсера Тресси...
– Если подгримируете – сыграю, черт возьми. Кого угодно сыграю...
– Кого угодно не надо. Надо, чтобы вы сыграли Берга... Неплохая роль, скажу я вам, господин прокурор, право слово, это будет, пожалуй, самая интересная роль из всех, какие мне удавалось сделать.
– Теперь вот что... – протянул Берг, – поезжайте в библиотеку и заберите газеты с моего абонемента – я предупрежу, чтобы вам их отдали... Я смотрел газеты Пекина, Сингапура, Гонконга, Тайбэя и Осаки...
Люс недоуменно посмотрел на Берга.
– Вы же сами мне говорили о том, что Ганс летал на Восток и вернулся оттуда другим... Дорнброк есть Дорнброк, хоть и сын... О нем должны были писать тамошние газеты. Словом, кое-что я нашел. Посмотрите и вы... Я дам вам адрес моего приятеля, он постоянно живет на Востоке, доктор Ваггер... Он поможет вам... Начинайте оттуда, Люс... Причем вам еще не поздно отказаться. Это я говорю вам в последний раз, и не потому, что сомневаюсь в вас... Просто мне очень жаль, когда убивают хороших людей, да к тому же еще и талантливых.
«ДОБРОЕ ИСКУССТВО КИНО...»
1
Из библиотеки после работы с материалами, которые были отложены для прокурора Берга, не заезжая домой, Люс отправился к своему продюсеру. «Я скажу Шварцману часть правды, – думал Люс, подкачивая бензин в карбюратор „мерседеса“. – Но этой части будет достаточно, чтобы он дал мне денег на поездку. Шварцман – парень с головой, и нюх у него отменный. Он поймет то, что следует понять...»
Шварцман встретил Люса радостно, с открытой улыбкой и какой-то странной горделивостью за своего режиссера, ставшего в эти дни столь известным в боннской республике.
– Вы не представляете себе, Люс, как я рад за вас. Да разве один я? Фройляйн Габи, пожалуйста, соорудите кофе. Вы не хотите выпить, Люс?
– С удовольствием.
– Коньяк, пожалуйста, фройляйн Габи. Тогда, может, чего-нибудь перекусить? Старый осел, я не удосужился спросить вас об этом сразу...
– Почему «старый осел»? Вы думаете, что в тюрьмах по-прежнему голодают? Вполне сносная еда... Спасибо... Вы милый человек, Шварцман...
– Я рассчитывал, что вы приедете ко мне первому. Впрочем, куда вам сейчас еще ехать, если не ко мне?
– Да как вам сказать... В тюрьме показывают цветные сексуальные сны, а в нашем городе есть куда заглянуть по этому поводу. Слушайте, Шварцман, мне нужны деньги.
– Сколько?
– Тысяч тридцать – тридцать пять от силы.
– Эти деньги я смогу дать. Вам надо получить эти деньги сегодня?
– Нет проблемы, Шварцман. Можно подождать до завтра. Теперь дальше. Мне надо уехать.
– Вы хотите отоспаться? Я понимаю.
– Нет, я отоспался в тюрьме. Года на три вперед. Мне надо уехать по делу. На месяц, два...
– Это невозможно, Люс. У меня подписаны договоры с кинотеатрами. Вы должны закончить ваш фильм в ближайшие три недели...
– Вам выгодно, чтобы картина появилась как можно скорее, пока у всех в памяти наш скандал? Его забудут через несколько дней, уверяю вас, Шварцман. Пресса подкинет какие-нибудь сенсации про хиппи, и все бросятся на новенькое. Моим врагам выгодно, чтобы меня как можно скорее забыли...
– Я понимаю, Люс, я все понимаю, но с меня – именно поэтому – владельцы кинотеатров потребуют неустойку, если я не передам им ваш фильм к сроку...
– Какова сумма неустойки?
– Думаю, очень большая...
– Я отслужу неустойку, Шварцман. Дело в том, что в тюрьме я задумал новую ленту.
– Ну и прекрасно. Закончите эту и немедленно войдете в следующую... У меня просто-напросто нет средств, чтобы внести неустойку. Вы же знаете, что и под эту картину я получил ссуду в банке, а это было нелегкое дело – получить под вас деньги. Что за тема нового фильма?
– Об этом пока рано говорить.
– Фильм будет игровым?
– Не знаю. Пока не знаю. Скорее всего, сплав актерской игры с хроникой...
Шварцман поднялся, прошелся по кабинету, то и дело вытирая шею платком – он сильно потел, когда волновался.
– Если это связано с документалистикой, я попробую поговорить кое с кем на Кудаме: они прокатывают оскопленную шведскую порнографию, ваша задумка может их заинтересовать.
– Спасибо, – сказал Люс. – Только это еще не точно – документалистика...
– Новый фильм будет автобиографичным, связанным с вашим делом?
– Как сказать...
– Сказать мне надо правду.
– Если я скажу «да»?
– Тогда я спрошу, кто будет играть роль вашей подруги. На это клюнут...
– Этого не будет. Не в этом смысл моего замысла.
– Тогда ваше предприятие никого не заинтересует. Если бы вы пошли на то, чтобы рассказать зрителям про свой интимный мир, мне удалось бы что-нибудь придумать. Толпа любит подглядывать в замочную скважину.
– Как вы думаете, во что может вылиться неустойка? Приблизительно, весьма приблизительно?
– Тысяч двести. Не меньше.
– Но я же доделаю этот наш фильм! – сказал Люс. – Ну, скажем, через два месяца мы его сдадим... Это никак не повлияет на сумму неустойки?
– Об этом сейчас преждевременно говорить, Люс. Вероятно, в дальнейшем что-то мы сможем получить назад. Но об этом сейчас рано говорить.
– Я очень сожалею, милый, – сказал Люс, поднимаясь, – но мне придется вас огорчить... Если вы не сможете договориться о пролонгации картины, этой картины или же что-нибудь придумать с новой, я вынужден буду уплатить вам неустойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– А если это сделаю я?
– Что именно?
– Заявление для печати...
– Ерунда. Не рвите пушнину и не качайтесь на люстре... Вас сомнут. Художник должен молчать до тех пор, пока он не сделает свое дело. Важен его фильм. Книга. Холст. Разговор можно забыть, болтуна – скомпрометировать или убить, а фильм убить нельзя. Словом, беретесь за эту тему? Ваш фильм об этом? Или – ну их всех к черту!
«Все верно, – подумал Люс. – Он назвал то, о чем я догадывался с первой минуты. Молодец. Он очень верно думает. Он прав: умереть спокойно, в теплом клозете – заманчивая перспектива, но тогда, наверное, надо уйти на телевидение и делать воскресные программы для „семьи и дома“. Тогда надо поставить на себе точку. Если уйти сейчас, тогда, значит, надо сказать себе правду: „Ты устал, Люс, ты сломан, и не твое это дело идти в драку с наци, не твое...“
– Берусь, – сказал Люс. – Считаем, что я берусь за такой фильм.
– Имейте в виду: это смертельная игра. И в этой игре я могу вам оказать лишь одну помощь – сдохнуть за компанию, если перед этим не сыграю в ящик от язвы... Все время болит, сволочь этакая...
– Я сделаю это дело, Берг... Только мне надо сначала влезть в этот материал, я ничего не могу, если у меня под рукой не будет материалов...
Берг посмотрел на него, сбросив по своей обычной манере очки на кончик носа.
– Ладно, – он открыл стол. – Вот вам фотокамера. Снимайте все. Пленка сверхчувствительная. Проявите сами и сами напечатаете. И положите в банк. В филиал швейцарского. А еще лучше – на время первой стадии работы исчезните. А потом положите в банк. И все. Это единственно надежная гарантия. Но еще раз: вы понимаете, что я втравливаю вас в смертельную игру?
– Вы втравливаете меня в хорошую и нужную игру. Если по ходу дела мне потребуется комментатор в кадре, вы согласитесь сняться?
– С моей-то желтой рожей?
– Вы похожи на Спенсера Тресси...
– Если подгримируете – сыграю, черт возьми. Кого угодно сыграю...
– Кого угодно не надо. Надо, чтобы вы сыграли Берга... Неплохая роль, скажу я вам, господин прокурор, право слово, это будет, пожалуй, самая интересная роль из всех, какие мне удавалось сделать.
– Теперь вот что... – протянул Берг, – поезжайте в библиотеку и заберите газеты с моего абонемента – я предупрежу, чтобы вам их отдали... Я смотрел газеты Пекина, Сингапура, Гонконга, Тайбэя и Осаки...
Люс недоуменно посмотрел на Берга.
– Вы же сами мне говорили о том, что Ганс летал на Восток и вернулся оттуда другим... Дорнброк есть Дорнброк, хоть и сын... О нем должны были писать тамошние газеты. Словом, кое-что я нашел. Посмотрите и вы... Я дам вам адрес моего приятеля, он постоянно живет на Востоке, доктор Ваггер... Он поможет вам... Начинайте оттуда, Люс... Причем вам еще не поздно отказаться. Это я говорю вам в последний раз, и не потому, что сомневаюсь в вас... Просто мне очень жаль, когда убивают хороших людей, да к тому же еще и талантливых.
«ДОБРОЕ ИСКУССТВО КИНО...»
1
Из библиотеки после работы с материалами, которые были отложены для прокурора Берга, не заезжая домой, Люс отправился к своему продюсеру. «Я скажу Шварцману часть правды, – думал Люс, подкачивая бензин в карбюратор „мерседеса“. – Но этой части будет достаточно, чтобы он дал мне денег на поездку. Шварцман – парень с головой, и нюх у него отменный. Он поймет то, что следует понять...»
Шварцман встретил Люса радостно, с открытой улыбкой и какой-то странной горделивостью за своего режиссера, ставшего в эти дни столь известным в боннской республике.
– Вы не представляете себе, Люс, как я рад за вас. Да разве один я? Фройляйн Габи, пожалуйста, соорудите кофе. Вы не хотите выпить, Люс?
– С удовольствием.
– Коньяк, пожалуйста, фройляйн Габи. Тогда, может, чего-нибудь перекусить? Старый осел, я не удосужился спросить вас об этом сразу...
– Почему «старый осел»? Вы думаете, что в тюрьмах по-прежнему голодают? Вполне сносная еда... Спасибо... Вы милый человек, Шварцман...
– Я рассчитывал, что вы приедете ко мне первому. Впрочем, куда вам сейчас еще ехать, если не ко мне?
– Да как вам сказать... В тюрьме показывают цветные сексуальные сны, а в нашем городе есть куда заглянуть по этому поводу. Слушайте, Шварцман, мне нужны деньги.
– Сколько?
– Тысяч тридцать – тридцать пять от силы.
– Эти деньги я смогу дать. Вам надо получить эти деньги сегодня?
– Нет проблемы, Шварцман. Можно подождать до завтра. Теперь дальше. Мне надо уехать.
– Вы хотите отоспаться? Я понимаю.
– Нет, я отоспался в тюрьме. Года на три вперед. Мне надо уехать по делу. На месяц, два...
– Это невозможно, Люс. У меня подписаны договоры с кинотеатрами. Вы должны закончить ваш фильм в ближайшие три недели...
– Вам выгодно, чтобы картина появилась как можно скорее, пока у всех в памяти наш скандал? Его забудут через несколько дней, уверяю вас, Шварцман. Пресса подкинет какие-нибудь сенсации про хиппи, и все бросятся на новенькое. Моим врагам выгодно, чтобы меня как можно скорее забыли...
– Я понимаю, Люс, я все понимаю, но с меня – именно поэтому – владельцы кинотеатров потребуют неустойку, если я не передам им ваш фильм к сроку...
– Какова сумма неустойки?
– Думаю, очень большая...
– Я отслужу неустойку, Шварцман. Дело в том, что в тюрьме я задумал новую ленту.
– Ну и прекрасно. Закончите эту и немедленно войдете в следующую... У меня просто-напросто нет средств, чтобы внести неустойку. Вы же знаете, что и под эту картину я получил ссуду в банке, а это было нелегкое дело – получить под вас деньги. Что за тема нового фильма?
– Об этом пока рано говорить.
– Фильм будет игровым?
– Не знаю. Пока не знаю. Скорее всего, сплав актерской игры с хроникой...
Шварцман поднялся, прошелся по кабинету, то и дело вытирая шею платком – он сильно потел, когда волновался.
– Если это связано с документалистикой, я попробую поговорить кое с кем на Кудаме: они прокатывают оскопленную шведскую порнографию, ваша задумка может их заинтересовать.
– Спасибо, – сказал Люс. – Только это еще не точно – документалистика...
– Новый фильм будет автобиографичным, связанным с вашим делом?
– Как сказать...
– Сказать мне надо правду.
– Если я скажу «да»?
– Тогда я спрошу, кто будет играть роль вашей подруги. На это клюнут...
– Этого не будет. Не в этом смысл моего замысла.
– Тогда ваше предприятие никого не заинтересует. Если бы вы пошли на то, чтобы рассказать зрителям про свой интимный мир, мне удалось бы что-нибудь придумать. Толпа любит подглядывать в замочную скважину.
– Как вы думаете, во что может вылиться неустойка? Приблизительно, весьма приблизительно?
– Тысяч двести. Не меньше.
– Но я же доделаю этот наш фильм! – сказал Люс. – Ну, скажем, через два месяца мы его сдадим... Это никак не повлияет на сумму неустойки?
– Об этом сейчас преждевременно говорить, Люс. Вероятно, в дальнейшем что-то мы сможем получить назад. Но об этом сейчас рано говорить.
– Я очень сожалею, милый, – сказал Люс, поднимаясь, – но мне придется вас огорчить... Если вы не сможете договориться о пролонгации картины, этой картины или же что-нибудь придумать с новой, я вынужден буду уплатить вам неустойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86