Сама Клэр была удивительно похожа на кречета, с которым я однажды имела честь познакомиться, – бледная, изящная, сильная, с огромными темными глазами, устремленными куда-то вдаль: яростное, загадочное, одинокое существо поразительной красоты. Парк супругам Люс очень понравился, и их посещение оказалось для нас полезным: «Лайф» неоднократно помещал репортажи о нашей работе.
В другой раз именитым гостем был архиепископ Кентерберийский. Наши секретарши обзванивали всех, кого могли, пока наконец не выяснили, как положено титуловать архиепископа (ваше преосвященство).
А однажды моим гостем оказался самый взаправдашний монарх – Леопольд, бывший король Бельгии; держался он очень приветливо и разговаривать с ним было на редкость легко, хотя каждый раз, когда я произносила «ваше величество», мне трудно было удержаться, чтобы не хихикнуть. Пока мы ожидали завтрака в «Камбузе», я, забывшись, села на ступеньку – а это в присутствии августейших особ, наверное, делать строжайше воспрещается. Король Леопольд посмотрел на меня с удивлением и тут же сам сел на пол – очень ловко, хотя явно впервые в жизни.
Одного калифорнийского губернатора я водила по Парку под проливным дождем, у него намокли брюки и он был очень недоволен. Как-то раз я сопровождала одну из дочек президента Джонсона (не записала, какую). Она жевала резинку и флиртовала с приставленными к ней агентами секретной службы. Арту Линклеттеру я позволила поплавать с вертунами, и он, взбивая пену, радостно орал и перепугал их всех насмерть. Мы сняли телевизионный фильм с Артуром Годфри и участвовали в некоторых его радиопрограммах.
Однажды, когда я мчалась из Парка домой к детям, как всегда опаздывая и клянясь, что не задержусь ни на минуту ради чего или кого бы то ни было, под мою машину, отчаянно размахивая руками, бросился заведующий нашим рекламным отделом. Ну, что еще? Ведь ни одного именитого гостя на горизонте! Вне себя от злости я вылезла из машины, и тут с неба спустился вертолет, остановился прямо передо мной, и из распахнувшейся дверцы появился… герой многочисленных детективных романов и телефильмов адвокат Перри Мейсон. Актер Реймонд Берр, вероятно, немного недоумевал, почему половина встречающей его толпы, состоявшей из двух человек, истерически хохочет, уцепившись за вторую ее половину.
Директорам и кураторам зоопарков и аквариумов всегда оказывался особый прием, а потому я не удивилась, найдя как-то утром у себя на столе записку с просьбой встретить члена правления Лондонского зоопарка, пожелавшего сняться с дельфинами.
Я ждала его у ворот. Он оказался обаятельнейшим пожилым англичанином. Звали его сэр Малькольм. К тому времени, когда мы осмотрели Гавайский Риф, меня настолько пленила неумолчная остроумная болтовня сэра Малькольма и искренний восторг, в который его приводило все вокруг, что в Театре Океанической Науки я разрешила ему поплавать с Вэлой – привилегия, неслыханная для постороннего человека. Наш фотограф запечатлел его в обнимку с улыбающимся дельфином. Малькольм использовал эту фотографию для своих рождественских визитных карточек.
Вэла, насколько я могла судить, по уши влюбилась в сэра Малькольма, и я – тоже. Его ежегодные приезды на Гавайи стали для меня праздником: он обязательно приезжал в Парк и плавал с Вэлой, а кроме того, часто приглашал меня (и Тэпа, если он не отсутствовал) позавтракать или пообедать где-нибудь вместе и озарял мой день упоительно нелепыми разговорами. Он был очень умен и порой, перестав шутить (хотя и не надолго), с жадным интересом принимался расспрашивать меня о сообразительности или поведении дельфинов, что тоже доставляло мне большое удовольствие.
Почему-то мне никогда не приходило в голову спросить Малькольма, чем он зарабатывает на жизнь. По правде говоря, одевался он настолько элегантно и отдыхал так подолгу, что ему словно бы вообще не приходилось работать – во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.
По-моему мы были знакомы уже два, если не три года, прежде чем я, наконец, осознала, что он – не просто сэр Малькольм, а сэр Малькольм Сарджент, главный дирижер Лондонской филармонии. После этого были чудесные разговоры о музыке – то есть говорил он, а я слушала. Однако самое мое любимое воспоминание о сэре Малькольме связано с тем случаем, когда он поддался моим настояниям и, изменив своей старой подружке Вэле, в первый раз решил поплавать с вертунами.
Он остановился по пояс в воде на мелком месте в Бухте Китобойца, и к нему тихо подплыли маленькие вертуны, такие глянцевитые и грациозные, с любопытством глядя на него кроткими темными глазами. Все движения Малькольма были очень изящны и, сдержанны, а потому вертуны его не испугались. Минуту спустя они окружили его тесным кольцом, прижимались к его рукам и прямо-таки умоляли, чтобы он с ними поплавал. Он поглядел на меня и сказал с восторгом:
– Чувствуешь себя так, словно увидел, что в саду и правда живут феи.
Непредвиденные обстоятельства, именитые посетители – очаровательные и не совсем очаровательные, – финансовые трудности, трудности с персоналом: всякий, кто чем-то руководит, непрерывно барахтается в подобных заботах. Читая «1000 ночей в опере» (автобиографию Рудольфа Бинга, директора нью-йоркской «Метрополитен-оперы»), я чуть ли не на каждой странице сочувственно посмеивалась. Но ему еще повезло. Все-таки «Метрополитен» – заведение чисто сухопутное.
Один из самых кошмарных, хотя одновременно и самых смешных эпизодов за все время моей работы в Парке начался как безобидный эксперимент. Мы с Ингрид заинтересовались идеей символического вознаграждения, когда подопытное животное в качестве поощрения получает вместо корма какой-то предмет, который позже может обменять на корм. Шимпанзе вполне усвоили этот принцип и усердно трудились, например, нажимая на рычаги, ради жетонов, которые могли потом опустить в прорез специального автомата (шимпомата), чтобы в обмен получить виноград. Разумеется, деньги – это тоже пример чисто символического вознаграждения, и мы, люди, давно уже приучились работать ради него. Идея символического вознаграждения иного рода в сочетании с приемами оперантного научения привилась в психиатрии – эти приемы используются в психиатрических лечебницах, в тюрьмах, с детьми, у которых нарушена психика, с малолетними правонарушителями и т. д.
Мы подумали, что было бы интересно ввести систему символических вознаграждений в работе с дельфинами. Если это удастся, то будет что показать в Театре Океанической Науки.
Я отправилась по своим любимым охотничьим угодьям на поиски подходящего символа. Требовалось что-то бросающееся в глаза, то есть яркое, что-то водонепроницаемое и предпочтительно способное плавать, что-то настолько маленькое, чтобы с ним удобно было манипулировать, но и настолько большое, чтобы дельфин не мог его проглотить. Я давно уже убедилась, что проще не изготовлять новый реквизит самой, а обойти магазины и лавки на набережной в Гонолулу, которые обслуживают рыбаков, яхтсменов и аквалангистов.
Вот и на этот раз я нашла как раз то, что искала: поплавки для буксира, которыми пользуются водные лыжники, – ярко-алые пластмассовые цилиндры длиной около 10 сантиметров и диаметром 6,5 сантиметра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В другой раз именитым гостем был архиепископ Кентерберийский. Наши секретарши обзванивали всех, кого могли, пока наконец не выяснили, как положено титуловать архиепископа (ваше преосвященство).
А однажды моим гостем оказался самый взаправдашний монарх – Леопольд, бывший король Бельгии; держался он очень приветливо и разговаривать с ним было на редкость легко, хотя каждый раз, когда я произносила «ваше величество», мне трудно было удержаться, чтобы не хихикнуть. Пока мы ожидали завтрака в «Камбузе», я, забывшись, села на ступеньку – а это в присутствии августейших особ, наверное, делать строжайше воспрещается. Король Леопольд посмотрел на меня с удивлением и тут же сам сел на пол – очень ловко, хотя явно впервые в жизни.
Одного калифорнийского губернатора я водила по Парку под проливным дождем, у него намокли брюки и он был очень недоволен. Как-то раз я сопровождала одну из дочек президента Джонсона (не записала, какую). Она жевала резинку и флиртовала с приставленными к ней агентами секретной службы. Арту Линклеттеру я позволила поплавать с вертунами, и он, взбивая пену, радостно орал и перепугал их всех насмерть. Мы сняли телевизионный фильм с Артуром Годфри и участвовали в некоторых его радиопрограммах.
Однажды, когда я мчалась из Парка домой к детям, как всегда опаздывая и клянясь, что не задержусь ни на минуту ради чего или кого бы то ни было, под мою машину, отчаянно размахивая руками, бросился заведующий нашим рекламным отделом. Ну, что еще? Ведь ни одного именитого гостя на горизонте! Вне себя от злости я вылезла из машины, и тут с неба спустился вертолет, остановился прямо передо мной, и из распахнувшейся дверцы появился… герой многочисленных детективных романов и телефильмов адвокат Перри Мейсон. Актер Реймонд Берр, вероятно, немного недоумевал, почему половина встречающей его толпы, состоявшей из двух человек, истерически хохочет, уцепившись за вторую ее половину.
Директорам и кураторам зоопарков и аквариумов всегда оказывался особый прием, а потому я не удивилась, найдя как-то утром у себя на столе записку с просьбой встретить члена правления Лондонского зоопарка, пожелавшего сняться с дельфинами.
Я ждала его у ворот. Он оказался обаятельнейшим пожилым англичанином. Звали его сэр Малькольм. К тому времени, когда мы осмотрели Гавайский Риф, меня настолько пленила неумолчная остроумная болтовня сэра Малькольма и искренний восторг, в который его приводило все вокруг, что в Театре Океанической Науки я разрешила ему поплавать с Вэлой – привилегия, неслыханная для постороннего человека. Наш фотограф запечатлел его в обнимку с улыбающимся дельфином. Малькольм использовал эту фотографию для своих рождественских визитных карточек.
Вэла, насколько я могла судить, по уши влюбилась в сэра Малькольма, и я – тоже. Его ежегодные приезды на Гавайи стали для меня праздником: он обязательно приезжал в Парк и плавал с Вэлой, а кроме того, часто приглашал меня (и Тэпа, если он не отсутствовал) позавтракать или пообедать где-нибудь вместе и озарял мой день упоительно нелепыми разговорами. Он был очень умен и порой, перестав шутить (хотя и не надолго), с жадным интересом принимался расспрашивать меня о сообразительности или поведении дельфинов, что тоже доставляло мне большое удовольствие.
Почему-то мне никогда не приходило в голову спросить Малькольма, чем он зарабатывает на жизнь. По правде говоря, одевался он настолько элегантно и отдыхал так подолгу, что ему словно бы вообще не приходилось работать – во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.
По-моему мы были знакомы уже два, если не три года, прежде чем я, наконец, осознала, что он – не просто сэр Малькольм, а сэр Малькольм Сарджент, главный дирижер Лондонской филармонии. После этого были чудесные разговоры о музыке – то есть говорил он, а я слушала. Однако самое мое любимое воспоминание о сэре Малькольме связано с тем случаем, когда он поддался моим настояниям и, изменив своей старой подружке Вэле, в первый раз решил поплавать с вертунами.
Он остановился по пояс в воде на мелком месте в Бухте Китобойца, и к нему тихо подплыли маленькие вертуны, такие глянцевитые и грациозные, с любопытством глядя на него кроткими темными глазами. Все движения Малькольма были очень изящны и, сдержанны, а потому вертуны его не испугались. Минуту спустя они окружили его тесным кольцом, прижимались к его рукам и прямо-таки умоляли, чтобы он с ними поплавал. Он поглядел на меня и сказал с восторгом:
– Чувствуешь себя так, словно увидел, что в саду и правда живут феи.
Непредвиденные обстоятельства, именитые посетители – очаровательные и не совсем очаровательные, – финансовые трудности, трудности с персоналом: всякий, кто чем-то руководит, непрерывно барахтается в подобных заботах. Читая «1000 ночей в опере» (автобиографию Рудольфа Бинга, директора нью-йоркской «Метрополитен-оперы»), я чуть ли не на каждой странице сочувственно посмеивалась. Но ему еще повезло. Все-таки «Метрополитен» – заведение чисто сухопутное.
Один из самых кошмарных, хотя одновременно и самых смешных эпизодов за все время моей работы в Парке начался как безобидный эксперимент. Мы с Ингрид заинтересовались идеей символического вознаграждения, когда подопытное животное в качестве поощрения получает вместо корма какой-то предмет, который позже может обменять на корм. Шимпанзе вполне усвоили этот принцип и усердно трудились, например, нажимая на рычаги, ради жетонов, которые могли потом опустить в прорез специального автомата (шимпомата), чтобы в обмен получить виноград. Разумеется, деньги – это тоже пример чисто символического вознаграждения, и мы, люди, давно уже приучились работать ради него. Идея символического вознаграждения иного рода в сочетании с приемами оперантного научения привилась в психиатрии – эти приемы используются в психиатрических лечебницах, в тюрьмах, с детьми, у которых нарушена психика, с малолетними правонарушителями и т. д.
Мы подумали, что было бы интересно ввести систему символических вознаграждений в работе с дельфинами. Если это удастся, то будет что показать в Театре Океанической Науки.
Я отправилась по своим любимым охотничьим угодьям на поиски подходящего символа. Требовалось что-то бросающееся в глаза, то есть яркое, что-то водонепроницаемое и предпочтительно способное плавать, что-то настолько маленькое, чтобы с ним удобно было манипулировать, но и настолько большое, чтобы дельфин не мог его проглотить. Я давно уже убедилась, что проще не изготовлять новый реквизит самой, а обойти магазины и лавки на набережной в Гонолулу, которые обслуживают рыбаков, яхтсменов и аквалангистов.
Вот и на этот раз я нашла как раз то, что искала: поплавки для буксира, которыми пользуются водные лыжники, – ярко-алые пластмассовые цилиндры длиной около 10 сантиметров и диаметром 6,5 сантиметра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76