Сын одного из его друзей готовился к экзаменам, и Флеминг сказал о нем: «Ему нечего бояться экзаменов. Он высокий. Высокие люди могут делать, что им вздумается, и попасть куда захотят». Он ходил, слегка раскачиваясь, и при этом чуть надменно пожимал плечами, — возможно, его походка объяснялась привычкой носить шотландскую юбочку в те времена, когда он был в Лондонском шотландском полку, но она также выражала уверенность в себе и своего рода вызов. Он удивительно владел своим телом и поэтому метко стрелял и проявлял сверхъестественную ловкость в крокете, что приводило его в восторг.
Он завязал в Лондоне некоторые знакомства вне больницы и вне семьи. Австралийский врач Педж, проходивший практику в Сент-Мэри, представил его своим друзьям — Пигрэмам, у которых был дом в Варвик-гарден. Флеминг пришелся по душе этой семье, особенно двенадцатилетней Мэрджори Пигрэм. «Алеку, — пишет она, — было тогда около тридцати лет. Это был серьезный и молчаливый молодой человек, с крупной головой, красивыми глазами, широкими и сильными кистями рук... Для меня он был идеальным товарищем. Он был очень простодушен, и поэтому игра с девочкой ему действительно доставляла удовольствие. Когда он затевал какую-нибудь игру, он это делал с неподдельным увлечением и ничуть не свысока. Мы с ним играли в гольф по придуманным им правилам.
— Вот смотрите, — говорил он, — вы будете всю партию играть с короткой клюшкой, а я вас побью, играя с обычной.
Я знала, что он меня победит, и он всегда меня побеждал. Если шел дождь, он разрабатывал правила игры в гольф на ковре. Нужна была огромная ловкость, чтобы бросить мяч с таким расчетом, что он остановится на определенном рисунке ковра, но Алеку это удавалось.
Мои родители его обожали, а мать обращалась с ним, как с ребенком моего возраста. «Алек, не говорите глупостей», — бросала она ему, когда он принимался утверждать какой-нибудь вздор, лишь бы оживить разговор. Одним из его любимых «номеров» было рассказывать об очередном чудесном исцелении больного: «Да я здесь ни при чем. Больной все равно бы выздоровел», что неизменно вызывало возмущение моей матери. Если же его спрашивали, чем был болен человек, которого он спас, он отвечал: «Черт меня побери, если я знаю!»
Дядя Мэрджори Пигрэм, художник Рональд Грей, после несчастного случая страдал туберкулезом коленного сустава. Флеминг предложил применить вакцинотерапию, терпеливо лечил его и вылечил.
А вот с Мэрджори Пигрэм ему не удалось добиться успеха. Ее мучили припадки астмы. Флеминг испробовал на ней столько разных способов лечения, что родные прозвали ее «морская свинка Алека». Ей нравилось бывать в лаборатории. Она находила там все таинственным и привлекательным, восторгалась стеклянными пластинками с разноцветными пятнами.
«Однажды Алек сказал мне, что изобретен способ выявления повышенной чувствительности у астматиков. Я обрадовалась и подставила ему ногу. Алек сделал на ней несколько царапин, которые он смазал разными веществами, говоря при этом: „Яйца... перья... лошадиный волос... водоросли... рыба“ — и так далее. После чего мы затаив дыхание ждали, когда вспухнет и покраснеет одна из царапин. Но нас постигло горькое разочарование: реакция, да и то слабая, возникла только на водоросли, а они не могли быть причиной моей астмы. Когда я снова встретилась с Алеком, он спросил меня: „Вам было больно?“ — Я ответила: „Очень больно!“ — „Я так и знал, — весело сказал он, — я резал вас как попало“.
Он иногда вел себя манерно, что приводило меня в восторг. Например, он медлил с ответом на какой-нибудь вопрос и, отвечая, закрывал глаза. Шотландское гортанное «л» звучало у него как французское «р», и больной которому он говорил: — I must take a specimen of your blood, — ничего не понимал».
Когда Флеминг лечил художника Рональда Грея, тот жил у миссис Хаммерслей, жены Хью Хаммерслея, одного из компаньонов «Кокс и компания», банкирской конторы армии. У миссис Хаммерслей был очаровательный дом в стиле XVIII века и большой круг знакомых среди художников и писателей. У нее часто бывали Джордж Мур, П. У. Стир, Рональд Грей и велись оживленные и остроумные беседы.
У постели Рональда Грея Флеминг познакомился с красивой и элегантной миссис Ричард Дэвис, невесткой антиквара с Бонд-стрит, знатока старинной французской мебели. Миссис Ричард Дэвис была женщиной блестящего ума и тоже принимала художников и писателей в своем прекрасном доме на Ладброк-террас. Все эти люди полюбили Флема. Его познания в медицине вызывали у них восхищение. Его скромность и молчаливость трогали их. Проходя предписанный ему курс лечения, Рональд Грей дважды в неделю бывал в больнице Сент-Мэри, его сопровождала миссис Дэвис. Сэр Алмрот, любивший артистический мир, приглашал их к себе на чашку чая. Прирученный теперь Флеминг называл уже миссис Дэвис «Дэвей» и, когда она приходила в лабораторию, говорил: «Я очень рад вас видеть. Мне позарез нужна ваша восхитительная кровь».
Новые друзья Флема решили, что ему необходимо больше выезжать в свет, развлекаться и научиться танцевать. Миссис Дэвис была близка с семьей Вертхаймер, известными целому свету богатыми антикварами, щедрыми меценатами, чьи портреты писал Сарджент (теперь все эти картины висят в галерее Тэйта). Флеминг с удовольствием открыл этот новый для себя мир, о существовании которого он раньше и не подозревал. Дом Вертхаймеров был настоящим дворцом: прекрасная мебель, великолепные картины, редчайший фарфор, безупречное обслуживание, тончайшие блюда и вина. Флемингу нравилась эта среда, нравились люди искусства, с которыми он здесь встречался. У него был врожденный вкус. Впоследствии, насколько ему позволяли его материальные возможности, Флеминг посещал аукционы и коллекционировал антикварные вещи.
Вертхаймеры, у которых был бальный зал, раз в неделю приглашали друзей своих дочерей потанцевать или, как тогда говорили в Англии, на «hop». На этих вечерах Флеминг был постоянным гостем, но хорошим танцором он так и не стал. Он впервые заказал себе фрак и при этом сказал портному: «Только сделайте меня похожим не на Карла Бриссона, а на серьезного ученого». Карл Бриссон был в то время модным салонным певцом.
Рональд Грей ввел Флеминга еще в одно приятное общество, которое сыграло большую роль в его жизни, в клуб художников в Челси, помещавшийся в старинном доме, в квартале города, издавна населенном художниками и литераторами. Этот клуб в принципе был открыт только для людей искусства, но в него входили также несколько почетных членов, и среди них был Флеминг. Он всю свою жизнь бесплатно лечил своих одноклубников и в случае надобности добивался, чтобы их поместили в Сент-Мэри. У него вошло в привычку в свободное время приходить сюда играть в «snooker» — сложную игру на бильярде, в которой следует белым шаром положить в лузу большое количество разноцветных шаров. Он играл с большим увлечением, как сразу же отметили его партнеры, и пренебрегал верными ударами. Он откровенно радовался каждый раз, когда ему удавалось загнать шар в лузу. Если кто-нибудь давал ему совет, как играть при данной комбинации, он несколько мгновений молчал, глядя на стол, а затем играл по-своему совершенно не так, как следовало бы, и иногда удачно. Больше всего он любил трудные шары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81