Его волосы, когда-то золотисто-рыжие, теперь потемнели, и рыжина сохранилась лишь в бороде да вспыхивала в волосах, когда их освещал огонь.
— Ты Эван, целитель? — спросил Колль, поворачиваясь к Эвану и все еще обнимая Марис одной рукой. Когда Эван кивнул, он продолжил: — Извини, что я вошел в твой дом без приглашения, но в Порт-Тайосе мне сказали, что Марис живет у тебя. Мы ждем вас уже четыре дня. Чтобы войти, мне пришлось сломать ставню, но я починил ее — думаю, ты убедишься, что она стала даже лучше. — Он взглянул на Марис и снова крепко прижал ее к себе. — Я боялся, что ты уже улетела.
Марис напряглась, заметила, что Эван огорченно нахмурился, и слегка покачала головой.
— Поговорим после, — сказала она. — А теперь пойдем к огню — я просто с ног валюсь от усталости. Эван, ты не заваришь своего чудесного чая?
— Я принес киву, — быстро сказал Колль. — Три бутылки, которые выменял на песню. Подогреть одну?
— Отлично! — отозвалась Марис и пошла к шкафчику, где хранились тяжелые глиняные кружки, но остановилась, заметив в углу детскую фигурку.
— Бари? — с удивлением спросила Марис.
Девочка подошла к ней, застенчиво опустив голову и поглядывая исподлобья.
— Бари! — повторила она ласково. — Я твоя тетя Марис! — Она нагнулась, нежно обняла девочку, а потом отстранилась, чтобы лучше ее рассмотреть. — Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я видела тебя в последний раз, ты была не больше птички-землекопа.
— Мой отец поет о тебе, — сказала Бари звонким как колокольчик голосом.
— И ты тоже поешь? — спросила Марис.
Бари неловко пожала плечами и уставилась в пол.
— Иногда, — пробормотала она смущенно.
Бари была худенькой, тоненькой девочкой лет восьми с пушистыми, коротко подстриженными каштановыми волосами, прилегающими к ее голове, точно шапочка, и обрамлявшими лицо сердечком с большими серыми глазами. На ней была стянутая поясом шерстяная туника поверх кожаных брюк — точь-в-точь как у ее отца. С шейки свисал кожаный шнурок с куском золотисто-прозрачной окаменевшей смолы.
— Принеси-ка к огню подушки и одеяла, чтобы мы все могли устроиться поудобнее, — попросила Марис. — Они вон в том шкафу, в углу.
Сама она достала кружки и вернулась к очагу. Колль усадил ее рядом с собой.
— Так радостно смотреть на тебя, совсем здоровую! — сказал он звучным ласковым голосом. — Когда я узнал, что случилось, то очень испугался, как бы ты не осталась искалеченной подобно нашему отцу. Весь долгий путь сюда с Повита я надеялся услышать обнадеживающие новости о тебе, по напрасно. Говорили только, что падение было ужасным, что ты сломала обе ноги и руку. Но теперь я сам вижу, что ты совсем прежняя, и это лучше самой прекрасной новости. Скоро ли ты полетишь обратно на Эмберли?
Марис посмотрела в глаза человека, которого, хотя их и не связывало кровное родство, она более сорока лет любила как брата.
— Я не вернусь на Эмберли, Колль, — сказала она ровным голосом. — Мои переломы срослись, но этого оказалось недостаточно. Я ударилась головой… Что-то произошло с координацией движений. Я больше не могу летать.
Он посмотрел на нее, качая головой.
— Нет, Марис, нет… — Радость пропала в его голосе.
— Говорить об этом бессмысленно, — добавила она. — Я должна смириться.
— Но нет ли средства…
К большому облегчению Марис, Эван перебил его:
— Нет. Мы сделали все возможное — Марис и я. Травмы головы — великая тайна. Мы даже не знаем толком, что произошло, и я бьюсь об заклад, что в Гавани Ветров нет целителя, способного излечить ее.
Колль ошеломленно кивнул.
— Я вовсе не сомневаюсь в твоих познаниях… Просто не могу представить, чтобы Марис — и не летала!
Марис знала, что удручен он искренне, но его боль и недоумение терзали ее, бередили еще не зажившие раны.
— Тебе и не надо представлять, — сказала она жестко. — Теперь я живу вот так. И пусть все видят! А мои крылья уже доставлены на Эмберли.
Колль промолчал. Марис отпугивало страдальческое выражение его лица; она уставилась на огонь, не нарушая молчания. Эван откупорил каменную бутылку и разлил дымящуюся киву по кружкам.
— Можно, я попробую? — Бари лукаво заглянула в лицо отца. Колль улыбнулся и, поддразнивая ее, отрицательно мотнул головой.
Наблюдая за отцом с дочерью, Марис почувствовала, как спадает напряжение, и встретила взгляд Эвана, который протягивал ей кружку с горячим пряным вином. Она улыбнулась и снова обернулась к Коллю, собираясь с ним заговорить.
Однако на глаза ей попалась гитара, которая, как всегда, лежала подле него, и воспоминания нахлынули на нее. Марис почудилось, что с ними сейчас сидит Баррион, умерший столько лет назад. Ведь это была его гитара, которую он вверил Коллю, заменившему ему, бездетному, сына. Марис погладила гладкое дерево, потемневшее от времени и многих слоев лака.
— Спой нам, Колль, — попросила она. — Спой что-нибудь новое.
Она не успела договорить, как он уже поднял гитару. Зазвучали первые мягкие аккорды.
— Я назвал ее «Жалоба певца», — сказал он с горькой усмешкой и начал песню печальную и ироничную, о певце, от которого ушла жена, потому что он слишком любил свою музыку. Марис подозревала, что он поет о собственной жизни, хотя никогда не спрашивала, почему распался его брак, и слишком редко виделась с ним в те дни, чтобы разобраться самой.
Вновь и вновь звучал припев:
Певец не должен в брак вступать, Жениться, нет, не должен он.
Ложится с песней он в кровать, Он только в музыку влюблен.
Потом он спел о бурной любви гордого Правителя и еще более гордой однокрылой. Одно из имен Марис знала, по истории этой никогда не слышала.
— Это все правда? — спросила она, когда Колль умолк.
— Помнится, этот же вопрос ты задавала Барриону! — Он засмеялся. — И я отвечу тебе, как он: не могу открыть, где и когда это случилось, да и случилось ли, но тем не менее в этой истории все правда!
— А теперь спой мою песню! — попросила Бари.
Колль чмокнул дочку в нос и запел очень мелодичную фантазию о маленькой девочке по имени Бари, которая подружилась со сциллой, и та помогла ей добыть сокровище из подводной пещеры.
Потом он спел и старые песни: балладу про Арона и Джени, песню о летателях-призраках, о безумном Правителе Кеннехата и собственную песню о «Деревянных Крыльях».
А еще позже, когда они уложили Бари спать, а сами распили третью бутылку кивы, между ними завязался доверительный разговор. Марис сумела довольно спокойно объяснить Коллю свое решение остаться с Эваном.
Колль уже справился с потрясением, и у него хватило деликатности не сочувствовать ей открыто, но он дал понять, что ее выбор ставит его в туник.
— Но для чего оставаться здесь, на Востоке, вдалеке от своих друзей? — И с пьяной учтивостью добавил: — Я не хочу обидеть тебя, Эван.
— Где бы я ни поселилась, — вздохнула Марис, — я все равно окажусь вдалеке от кого-нибудь. Ты же знаешь, что мои друзья живут не близко друг от друга. — Она отхлебнула горячий хмельной напиток, чувствуя себя словно непричастной к происходящему.
— Вернись со мной на Эмберли! — настойчиво сказал Колль. — Будешь жить в доме, где мы выросли. Наверно, надо дождаться весны, когда море станет поспокойнее, но плавание до Эмберли вовсе не тяжелое, поверь.
— Оставь дом себе, — ответила Марис. — Или продай, если хочешь. Я туда не вернусь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Ты Эван, целитель? — спросил Колль, поворачиваясь к Эвану и все еще обнимая Марис одной рукой. Когда Эван кивнул, он продолжил: — Извини, что я вошел в твой дом без приглашения, но в Порт-Тайосе мне сказали, что Марис живет у тебя. Мы ждем вас уже четыре дня. Чтобы войти, мне пришлось сломать ставню, но я починил ее — думаю, ты убедишься, что она стала даже лучше. — Он взглянул на Марис и снова крепко прижал ее к себе. — Я боялся, что ты уже улетела.
Марис напряглась, заметила, что Эван огорченно нахмурился, и слегка покачала головой.
— Поговорим после, — сказала она. — А теперь пойдем к огню — я просто с ног валюсь от усталости. Эван, ты не заваришь своего чудесного чая?
— Я принес киву, — быстро сказал Колль. — Три бутылки, которые выменял на песню. Подогреть одну?
— Отлично! — отозвалась Марис и пошла к шкафчику, где хранились тяжелые глиняные кружки, но остановилась, заметив в углу детскую фигурку.
— Бари? — с удивлением спросила Марис.
Девочка подошла к ней, застенчиво опустив голову и поглядывая исподлобья.
— Бари! — повторила она ласково. — Я твоя тетя Марис! — Она нагнулась, нежно обняла девочку, а потом отстранилась, чтобы лучше ее рассмотреть. — Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я видела тебя в последний раз, ты была не больше птички-землекопа.
— Мой отец поет о тебе, — сказала Бари звонким как колокольчик голосом.
— И ты тоже поешь? — спросила Марис.
Бари неловко пожала плечами и уставилась в пол.
— Иногда, — пробормотала она смущенно.
Бари была худенькой, тоненькой девочкой лет восьми с пушистыми, коротко подстриженными каштановыми волосами, прилегающими к ее голове, точно шапочка, и обрамлявшими лицо сердечком с большими серыми глазами. На ней была стянутая поясом шерстяная туника поверх кожаных брюк — точь-в-точь как у ее отца. С шейки свисал кожаный шнурок с куском золотисто-прозрачной окаменевшей смолы.
— Принеси-ка к огню подушки и одеяла, чтобы мы все могли устроиться поудобнее, — попросила Марис. — Они вон в том шкафу, в углу.
Сама она достала кружки и вернулась к очагу. Колль усадил ее рядом с собой.
— Так радостно смотреть на тебя, совсем здоровую! — сказал он звучным ласковым голосом. — Когда я узнал, что случилось, то очень испугался, как бы ты не осталась искалеченной подобно нашему отцу. Весь долгий путь сюда с Повита я надеялся услышать обнадеживающие новости о тебе, по напрасно. Говорили только, что падение было ужасным, что ты сломала обе ноги и руку. Но теперь я сам вижу, что ты совсем прежняя, и это лучше самой прекрасной новости. Скоро ли ты полетишь обратно на Эмберли?
Марис посмотрела в глаза человека, которого, хотя их и не связывало кровное родство, она более сорока лет любила как брата.
— Я не вернусь на Эмберли, Колль, — сказала она ровным голосом. — Мои переломы срослись, но этого оказалось недостаточно. Я ударилась головой… Что-то произошло с координацией движений. Я больше не могу летать.
Он посмотрел на нее, качая головой.
— Нет, Марис, нет… — Радость пропала в его голосе.
— Говорить об этом бессмысленно, — добавила она. — Я должна смириться.
— Но нет ли средства…
К большому облегчению Марис, Эван перебил его:
— Нет. Мы сделали все возможное — Марис и я. Травмы головы — великая тайна. Мы даже не знаем толком, что произошло, и я бьюсь об заклад, что в Гавани Ветров нет целителя, способного излечить ее.
Колль ошеломленно кивнул.
— Я вовсе не сомневаюсь в твоих познаниях… Просто не могу представить, чтобы Марис — и не летала!
Марис знала, что удручен он искренне, но его боль и недоумение терзали ее, бередили еще не зажившие раны.
— Тебе и не надо представлять, — сказала она жестко. — Теперь я живу вот так. И пусть все видят! А мои крылья уже доставлены на Эмберли.
Колль промолчал. Марис отпугивало страдальческое выражение его лица; она уставилась на огонь, не нарушая молчания. Эван откупорил каменную бутылку и разлил дымящуюся киву по кружкам.
— Можно, я попробую? — Бари лукаво заглянула в лицо отца. Колль улыбнулся и, поддразнивая ее, отрицательно мотнул головой.
Наблюдая за отцом с дочерью, Марис почувствовала, как спадает напряжение, и встретила взгляд Эвана, который протягивал ей кружку с горячим пряным вином. Она улыбнулась и снова обернулась к Коллю, собираясь с ним заговорить.
Однако на глаза ей попалась гитара, которая, как всегда, лежала подле него, и воспоминания нахлынули на нее. Марис почудилось, что с ними сейчас сидит Баррион, умерший столько лет назад. Ведь это была его гитара, которую он вверил Коллю, заменившему ему, бездетному, сына. Марис погладила гладкое дерево, потемневшее от времени и многих слоев лака.
— Спой нам, Колль, — попросила она. — Спой что-нибудь новое.
Она не успела договорить, как он уже поднял гитару. Зазвучали первые мягкие аккорды.
— Я назвал ее «Жалоба певца», — сказал он с горькой усмешкой и начал песню печальную и ироничную, о певце, от которого ушла жена, потому что он слишком любил свою музыку. Марис подозревала, что он поет о собственной жизни, хотя никогда не спрашивала, почему распался его брак, и слишком редко виделась с ним в те дни, чтобы разобраться самой.
Вновь и вновь звучал припев:
Певец не должен в брак вступать, Жениться, нет, не должен он.
Ложится с песней он в кровать, Он только в музыку влюблен.
Потом он спел о бурной любви гордого Правителя и еще более гордой однокрылой. Одно из имен Марис знала, по истории этой никогда не слышала.
— Это все правда? — спросила она, когда Колль умолк.
— Помнится, этот же вопрос ты задавала Барриону! — Он засмеялся. — И я отвечу тебе, как он: не могу открыть, где и когда это случилось, да и случилось ли, но тем не менее в этой истории все правда!
— А теперь спой мою песню! — попросила Бари.
Колль чмокнул дочку в нос и запел очень мелодичную фантазию о маленькой девочке по имени Бари, которая подружилась со сциллой, и та помогла ей добыть сокровище из подводной пещеры.
Потом он спел и старые песни: балладу про Арона и Джени, песню о летателях-призраках, о безумном Правителе Кеннехата и собственную песню о «Деревянных Крыльях».
А еще позже, когда они уложили Бари спать, а сами распили третью бутылку кивы, между ними завязался доверительный разговор. Марис сумела довольно спокойно объяснить Коллю свое решение остаться с Эваном.
Колль уже справился с потрясением, и у него хватило деликатности не сочувствовать ей открыто, но он дал понять, что ее выбор ставит его в туник.
— Но для чего оставаться здесь, на Востоке, вдалеке от своих друзей? — И с пьяной учтивостью добавил: — Я не хочу обидеть тебя, Эван.
— Где бы я ни поселилась, — вздохнула Марис, — я все равно окажусь вдалеке от кого-нибудь. Ты же знаешь, что мои друзья живут не близко друг от друга. — Она отхлебнула горячий хмельной напиток, чувствуя себя словно непричастной к происходящему.
— Вернись со мной на Эмберли! — настойчиво сказал Колль. — Будешь жить в доме, где мы выросли. Наверно, надо дождаться весны, когда море станет поспокойнее, но плавание до Эмберли вовсе не тяжелое, поверь.
— Оставь дом себе, — ответила Марис. — Или продай, если хочешь. Я туда не вернусь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88