Ничего не стоит нарисовать в воображении, как спрессованный в нуле, взбесившийся хаос, раздвигая мозг и мир, быстро затопит все их закоулки уймой неправдоподобных, лишь в ближнем радиусе постижимых фантомов – собаки, трамваи, некто Гаврилов в их числе... И вы думаете, восторженный взор предполагаемого Творца все еще следит за разворотом им содеянного, не устал, не надоело? А уж вам-то хорошо известно, как незамысловато устроено обезумевшее к тому же циклически повторяющееся чудо мирозданья, если критически, инженерно взглянуть со стороны, чуть отойдя. Так вот, не проще ли было бы обойтись без лишней штатной единицы, совершающей прокол? А может быть, оно само, плененное и изнемогшее от напрасной предвечной надежды прорвалось наружу, и тогда мы с вами как раз половинки щели, ворота мирозданья, откуда все стало быть... Ничего не утверждаю, без проверки и сам не уверен пока, но вдумайтесь, всмотритесь в окружающее попристальней, только без спешки, пожалуйста, а то ничего не получится... Ничего вам не бросается в глаза? Казалось бы, производное каких-то сверхмистических непостоянств, в свою очередь, образовавшихся из множества полярностей и энергетических перепадов высшего порядка, на деле все сущее построено по двоичной системе, наиболее экономной и равновесной гармонии, определяется одно за другим, аннигилируется при сложении, исчезает взятое порознь. Отсюда мир не акт, а лишь эффект нашего с вами взаимоотталкиванья в различных ипостасях, как то зима и лето, свет и тьма, катод – анод, добро и зло, холод и жар, электрон – позитрон, субъект – объект, раввинистические сефирот и келифот, плюс и минус, орел и решка, нормально – ненормально, папа и мама, да и нет. Словом, соль есть антисахар, а бабушка не что иное, как антидедушка, не так ли? Наконец корпускулярно-волновая двойственность самого строительного вещества не наводит вас на такие же догадки? Гностики, давно подметившие ту же странную двуликость сущего, двоеначалие, бинарность, дуализм, двуснастность по-русски, приписывали ее исключительно природе нравственной, – манихейство распространило то же воззрение на прочее мирозданье. Не подумайте, что я рисуюсь перед вами, с помощью знаменитых имен набиваю себе вес в ваших глазах, но великий Ману тоже дарил меня своей дружбой... Я даже уговаривал его выпить тот роковой стакан расплавленного свинца с гарантией вылечить потом, но он почему-то уклонился из боязни, что подведу, и получилось еще хуже! Так вот, он совершенно уверен был в существованье не одной, универсальной, а двух автономных и совечных материй, с помощью эонов и демонов пребывающих в перманентном, с переменным успехом, сотрудничестве. Бессонная битва их якобы не затихает ни на миг, но трудящиеся могут без опаски выполнять свои промфинпланы, так как ночному океану, как бы ни бушевал, никогда не доплеснуться до звезды, равно и ее лучу не пробиться в его пучины. Теперь, упрощая написанное уравнение, временно вычеркнем творца, и мы с вами сразу становимся равноправными его половинками, и сразу все становится на место – его вынужденная терпимость к закоренелому врагу, его странное безразличие к текущим нуждам земли, неизбежным вследствие все той же парности, наконец, недоступность его для обозренья. Оказывается, мы с вами, будучи первопричиной всего, своей антагонистической деятельностью ежеминутно обеспечиваем весь мировой процесс в рамках пресловутого единства противоположностей... Постигаете теперь, как чудесно все у нас налаживается? По аналогии сама собой напрашивается школьная вольтова дуга, где, если током пренебречь, тоже вьется и журчит, слепит и жалит огненная змейка. Вон как забавно обернулось: мы-то из сил выбились, на стороне первопричину ищем, а она ближе чем рядом оказывается: в нас самих давно сидит да в кулачок посмеивается. Сказанное, хотя и повышает наши с вами акции, зато по диалектической взаимозависимости обязывает стороны к более частым контактам с обоюдным поручительством, не так ли? Не отрицаю, до принятия решений нам без генеральной проверки не обойтись... согласен даже, что вплотную умом к таким вещам прикасаться риск большой, зато ведь и приз немалый. Оно можно было бы и сразу, времени не теряя, да уж не успеем, пожалуй... Нашарил вас брюхатый старик, в воротах стоит, по нюху притащился. А в силу парности нашей, сами понимаете, в одиночку мне такой эксперимент не поднять.
– И нужно вам прибегнуть просто к риторической фигуре под названием оксиморон, где сопоставлением понятий, явно несовместимых, усиливается воздействие на аудиторию!
– А ежели ложь да еще оксиморон в придачу, то и желательно установить истину – не о том ли высоком лице речь, кто умирал лишь в своей телесной ипостаси и ненадолго?.. – настаивал о.Матвей, успевший тем временем сообразить, почему избегал корифей произнести каверзную формулу.
– Видите ли... – с неохотой признался тот, – существуют словеса конституционально противопоказанные нам для пользования. И потому убедительно прошу соблюдать минимальный такт в отношении гостя, неофициально и по вашему приглашению явившегося для разговора на интересующую тему, не так ли?
– Однако же небесполезно и мне заранее ознакомиться с содержанием документа из тех, видимо, что подписываются натуральной кровью простаков, – дипломатично схитрил батюшка.
– Пусть так, – после недолгого колебанья согласился Шатаницкий. – Но раз догадались, в чем суть, то не разумнее ли вам сперва и огласить свою догадку для проверки – правильно ли, что облегчило бы мне ее повторенье за вами следом?
– Нет уж, давайте без дураков, любезнейший! А поелику вам сие не положено, то потрудитесь хотя бы раздельно назвать три загадочные буквы, коими обозначается личность обсуждаемого лица, точнее занимаемая им должность в мироздании... и без лишней учености применительно к умственному уровню сапожника, с коим беседуете! – ультимативно выпалил Матвей и, откинувшись в кресле, приготовился наблюдать натуральные признаки мнимой своей победы в преддверии еще более сомнительной впереди.
Потекла ледяная пауза молчанья, в течение которой оба выжидали, что противник сгоряча оступился в одинаково для них запретную ловушку. Видимо, шальная потребность во что бы то ни стало поддержать в глазах священника свой генеральный авторитет надоумила корифея испытать на практике – не ответшало ли за давностью лет заповедное табу? Судя по сжатым на коленях кулакам, пузырчатому клокотанью в груди и судорожной подвижности кадыка, напрасно тужился он протолкнуть застрявшее в глотке неподвластное словцо.
– Хочешь гортань мне сжечь, честной отец? – ощерясь, словно ему нечто прищемили, просипел Шатаницкий.
Он жестом отвергнул услугу хозяина, метнувшегося было за водой, и, наклонясь, с частой одышкой старался остудить, проветрить опаленную внутренность. Дыша открытым ртом, словно с обожженным горлом, голова на бочок, он увлажнившимся взором жутко целился куда-то в глубь старо-федосеевского батюшки – не без надежды, что в очередной молитве тот доложит кому надо об его нечаянной, довольно крупной, с желтоватым оттенком неторопливо выкатившейся слезе, паденье которой поп машинально проследил до ее соприкосновенья с половиком.
– Немедленно изыди из моей убогой храмины, пока я не шарахнул тебя чем попало по ногам, треклятый, – сиплым шепотом вскричал словно из столбняка пробудившийся хозяин, наугад шаря вкруг себя не иначе как бутыль с крещенской водой, оставшуюся дома на подоконнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203