слава Богу, обошлось, и в эту секунду на меня упал Дау».
Начало Дмитровского шоссе. Столкнувшиеся машины. Из виска и уха мертвенно-бледного пассажира «Волги» сочится кровь. Скорая прибыла к месту аварии через несколько минут. Врач с ужасом увидел, что человек из толпы прикладывает к голове раненого снег.
В 11.10 пострадавший доставлен в 50-ю больницу Тимирязевского района Москвы. Он был без признаков жизни. Первая запись в истории болезни: «Множественные ушибы мозга, ушибленно-рваная рана в лобно-височной области, перелом свода и основания черепа, сдавлена грудная клетка, повреждено лёгкое, сломано семь рёбер, перелом таза. Шок».
Первый консилиум состоялся в четыре часа дня, собрались светила столичной медицины. Они сделали всё, что могли. Но для того чтобы вытащить больного с того света, нужен был врач, наделённый особым талантом, врач милостью Божьей. Именно таким и был нейрохирург Сергей Николаевич Фёдоров. Первые дни он вообще не отходил от Ландау ни днём ни ночью, и в том, что раненый не умер в эти часы, заслуга Сергея Николаевича.
«Такие больные только с переломами рёбер погибают в 90% случаев от того, что им невыносимо больно дышать, они не могут дышать», — сказал Фёдоров.
Начались осложнения, одно другого страшнее. На третьи сутки — перебои сердца. Затем — травматический парез (неполный паралич) кишечника и анурия. А в пять утра 12 января — остановка дыхания. Вечером Николай Евгеньевич Алексеевский рассказал мне, как физики где-то нашли дыхательную машину, на плечах вынесли её на улицу, остановили какую-то трёхтонку и привезли в 50-ю больницу. Больной снова был спасён. Смерть отступила. Но в день рождения Дау, 22 января, начался отёк мозга. Лекарство нашли в Англии. Капица дал телеграмму своему старому приятелю по Кембриджу, Патрику Блеккету, которого не оказалось в Лондоне, но содержание телеграммы было таково, что её передали другому физику, Джону Дугласу Кокрофту. Сэр Кокрофт раздобыл необходимое лекарство, но он опаздывал к вылету рейсового самолёта Лондон–Москва. Тогда сэр Кокрофт позвонил начальнику аэропорта Хитроу, объяснил ситуацию, и рейсовый самолет «British Airways» задержали на два часа.
Сэр Кокрофт вручил лётчику пакет с лаконичной надписью — «Для Ландау», и через несколько минут самолёт взмыл вверх. В Шереметьево его уже ждал дежурный физик.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как дружеские руки на английской земле вручили лётчику заветную посылку. Можно сказать с полной ответственностью — быстрее действовать было нельзя.
Дежурный физик, получив лекарство, гнал свою машину что было мочи, запыхавшись влетел в вестибюль — и вот драгоценная ампула в руках хирурга. Сергей Николаевич сказал только два слова:
– Молодцы англичане!
Кризис миновал, это лекарство действительно пришло вовремя: опоздай оно на час-другой, было бы поздно.
В каком напряжении находились и врачи, и физики, когда разыгрывались все эти события!
В эти первые после аварии дни я жила у Коры: нельзя было оставить её и Гарика. Беспрерывно звонил телефон, чаще всего это были иностранные корреспонденты, которым очень трудно было раздобыть какую-нибудь информацию, потому что наша пресса никаких сообщений об аварии не давала. Я и сейчас не могу понять, почему был наложен строжайший запрет на публикацию каких бы то ни было сообщений о Ландау. Когда я принесла в «Огонёк» заметку о героических усилиях врачей, спасавших Дау, завредакцией ходил с нею по всем кабинетам, а потом огорчённо сказал: «О Ландау запрещено давать сообщения. Чёрт знает что!». Я зашла со своей заметкой к ответственному секретарю редакции, Генриху Боровику, но и он был бессилен против цензуры.
Неудивительно, что иностранные корреспонденты с утра до ночи звонили на квартиру Ландау, хуже всего было, когда они звонили среди ночи. В конце концов я стала ставить телефонный аппарат в стенной шкаф, там он по крайней мере не будил Гарика и Кору.
Жуткое это было время: смерть всё ещё стояла у постели Дау…
С того часа, когда по Москве разнеслась весть об аварии, физики начали собираться в 50-й больнице. Выходивших из отделения врачей встречали настороженными взглядами: «Жив?». Страх, что вот-вот случится то, о чём они боялись говорить, держал их в больнице. Наступила ночь. Никто не уходил. Пришлось дать им комнату рядом с кабинетом главного врача. Так возник знаменитый Физический штаб. В книге дежурств штаба 87 фамилий! Ученики Дау и ученики его учеников превратились в шофёров, диспетчеров, переводчиков, курьеров. Они работали безупречно, избавив врачей от организационных дел. Штаб имел свой телефон и работал круглосуточно.
«Физики проявили такое мужество, преданность и благородство, что мы, врачи, почувствовали к ним большое уважение. Я впервые в жизни увидел такое огромное количество людей, движимых единым порывом, готовых на всё ради спасения своего коллеги», — сказал профессор Валентин Александрович Поляков, один из главных участников этой героической эпопеи — спасения Льва Ландау в первые дни после аварии.
Медики тоже проявили героизм, не дав ему умереть, они тоже сделали всё, что могли, вызвав всеобщее восхищение. Это был подвиг.
Кора впервые приехала в 50-ю больницу 22 февраля, я тоже в этот день увидела его впервые после аварии. 195 палата залита солнцем. Медсёстры в невероятном возбуждении:
– Он смотрит!
Это было страшно. Голова бритая, тёмно-жёлтая, цвета глины, и очень маленькая, высохшая. Он весь опутан какими-то трубками, проводами, рот полураскрыт и часто-часто глотает слюну.
Но когда мы подошли и Кора с ним заговорила, в глазах его что-то мелькнуло, какие-то проблески мысли.
– Это Майка. Ты её узнаешь?
Он кивнул.
– А меня узнаёшь?
Снова кивнул.
Что тут началось! Медсёстры бросились обнимать Кору, она плакала, поднялся шум, влетел врач.
– Сергей Николаевич, он пришёл в себя. Он кивает!
Дау был без сознания полтора месяца! Потом так быстро пошло выздоровление, мне каждый раз приходилось записывать что-то новое. Первое слово — «Спасибо!» — 8 апреля. Говорить начал 14 апреля. 3 мая: «У меня есть сын. Гарик. Пусть он придёт».
К этому времени его перевели в Институт нейрохирургии. И тут едва живого пациента заразили инфекционной желтухой. И это сразу остановило его стремительное выздоровление. Больного словно зациклило. Тогда многие говорили: не будь этой желтухи, он бы полностью выздоровел. Так это или нет — я не берусь судить. Но в том, что это тяжелейшее инфекционное заболевание остановило процесс выздоровления, не сомневаюсь. Это происходило у меня на глазах.
Потом были другие больницы, другие врачи. Хуже всего, что он был слишком знаменит. Говорят же, что генерала надо лечить, как солдата, чтобы он выздоровел. Дау лечили не как солдата…
Он жаловался на боли в животе: при каждом вдохе. А медицинские светила объясняли ему, как малому дитяте, что это ему кажется, будто у него болит живот, а на самом деле он не болит.
– Неужели вы не слышали, что иногда у человека болит нога, которая давно ампутирована? — удивлялся врач.
– Слыхал, — устало отвечал больной. — Это так называемые фантомные боли. Но у меня боль возникает при вдохе. Уверяю вас, это совсем другое.
– Вас осматривали ведущие специалисты, и они поставили диагноз.
Дау ни разу не поднял скандала, понимая, что это ничего не даст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Начало Дмитровского шоссе. Столкнувшиеся машины. Из виска и уха мертвенно-бледного пассажира «Волги» сочится кровь. Скорая прибыла к месту аварии через несколько минут. Врач с ужасом увидел, что человек из толпы прикладывает к голове раненого снег.
В 11.10 пострадавший доставлен в 50-ю больницу Тимирязевского района Москвы. Он был без признаков жизни. Первая запись в истории болезни: «Множественные ушибы мозга, ушибленно-рваная рана в лобно-височной области, перелом свода и основания черепа, сдавлена грудная клетка, повреждено лёгкое, сломано семь рёбер, перелом таза. Шок».
Первый консилиум состоялся в четыре часа дня, собрались светила столичной медицины. Они сделали всё, что могли. Но для того чтобы вытащить больного с того света, нужен был врач, наделённый особым талантом, врач милостью Божьей. Именно таким и был нейрохирург Сергей Николаевич Фёдоров. Первые дни он вообще не отходил от Ландау ни днём ни ночью, и в том, что раненый не умер в эти часы, заслуга Сергея Николаевича.
«Такие больные только с переломами рёбер погибают в 90% случаев от того, что им невыносимо больно дышать, они не могут дышать», — сказал Фёдоров.
Начались осложнения, одно другого страшнее. На третьи сутки — перебои сердца. Затем — травматический парез (неполный паралич) кишечника и анурия. А в пять утра 12 января — остановка дыхания. Вечером Николай Евгеньевич Алексеевский рассказал мне, как физики где-то нашли дыхательную машину, на плечах вынесли её на улицу, остановили какую-то трёхтонку и привезли в 50-ю больницу. Больной снова был спасён. Смерть отступила. Но в день рождения Дау, 22 января, начался отёк мозга. Лекарство нашли в Англии. Капица дал телеграмму своему старому приятелю по Кембриджу, Патрику Блеккету, которого не оказалось в Лондоне, но содержание телеграммы было таково, что её передали другому физику, Джону Дугласу Кокрофту. Сэр Кокрофт раздобыл необходимое лекарство, но он опаздывал к вылету рейсового самолёта Лондон–Москва. Тогда сэр Кокрофт позвонил начальнику аэропорта Хитроу, объяснил ситуацию, и рейсовый самолет «British Airways» задержали на два часа.
Сэр Кокрофт вручил лётчику пакет с лаконичной надписью — «Для Ландау», и через несколько минут самолёт взмыл вверх. В Шереметьево его уже ждал дежурный физик.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как дружеские руки на английской земле вручили лётчику заветную посылку. Можно сказать с полной ответственностью — быстрее действовать было нельзя.
Дежурный физик, получив лекарство, гнал свою машину что было мочи, запыхавшись влетел в вестибюль — и вот драгоценная ампула в руках хирурга. Сергей Николаевич сказал только два слова:
– Молодцы англичане!
Кризис миновал, это лекарство действительно пришло вовремя: опоздай оно на час-другой, было бы поздно.
В каком напряжении находились и врачи, и физики, когда разыгрывались все эти события!
В эти первые после аварии дни я жила у Коры: нельзя было оставить её и Гарика. Беспрерывно звонил телефон, чаще всего это были иностранные корреспонденты, которым очень трудно было раздобыть какую-нибудь информацию, потому что наша пресса никаких сообщений об аварии не давала. Я и сейчас не могу понять, почему был наложен строжайший запрет на публикацию каких бы то ни было сообщений о Ландау. Когда я принесла в «Огонёк» заметку о героических усилиях врачей, спасавших Дау, завредакцией ходил с нею по всем кабинетам, а потом огорчённо сказал: «О Ландау запрещено давать сообщения. Чёрт знает что!». Я зашла со своей заметкой к ответственному секретарю редакции, Генриху Боровику, но и он был бессилен против цензуры.
Неудивительно, что иностранные корреспонденты с утра до ночи звонили на квартиру Ландау, хуже всего было, когда они звонили среди ночи. В конце концов я стала ставить телефонный аппарат в стенной шкаф, там он по крайней мере не будил Гарика и Кору.
Жуткое это было время: смерть всё ещё стояла у постели Дау…
С того часа, когда по Москве разнеслась весть об аварии, физики начали собираться в 50-й больнице. Выходивших из отделения врачей встречали настороженными взглядами: «Жив?». Страх, что вот-вот случится то, о чём они боялись говорить, держал их в больнице. Наступила ночь. Никто не уходил. Пришлось дать им комнату рядом с кабинетом главного врача. Так возник знаменитый Физический штаб. В книге дежурств штаба 87 фамилий! Ученики Дау и ученики его учеников превратились в шофёров, диспетчеров, переводчиков, курьеров. Они работали безупречно, избавив врачей от организационных дел. Штаб имел свой телефон и работал круглосуточно.
«Физики проявили такое мужество, преданность и благородство, что мы, врачи, почувствовали к ним большое уважение. Я впервые в жизни увидел такое огромное количество людей, движимых единым порывом, готовых на всё ради спасения своего коллеги», — сказал профессор Валентин Александрович Поляков, один из главных участников этой героической эпопеи — спасения Льва Ландау в первые дни после аварии.
Медики тоже проявили героизм, не дав ему умереть, они тоже сделали всё, что могли, вызвав всеобщее восхищение. Это был подвиг.
Кора впервые приехала в 50-ю больницу 22 февраля, я тоже в этот день увидела его впервые после аварии. 195 палата залита солнцем. Медсёстры в невероятном возбуждении:
– Он смотрит!
Это было страшно. Голова бритая, тёмно-жёлтая, цвета глины, и очень маленькая, высохшая. Он весь опутан какими-то трубками, проводами, рот полураскрыт и часто-часто глотает слюну.
Но когда мы подошли и Кора с ним заговорила, в глазах его что-то мелькнуло, какие-то проблески мысли.
– Это Майка. Ты её узнаешь?
Он кивнул.
– А меня узнаёшь?
Снова кивнул.
Что тут началось! Медсёстры бросились обнимать Кору, она плакала, поднялся шум, влетел врач.
– Сергей Николаевич, он пришёл в себя. Он кивает!
Дау был без сознания полтора месяца! Потом так быстро пошло выздоровление, мне каждый раз приходилось записывать что-то новое. Первое слово — «Спасибо!» — 8 апреля. Говорить начал 14 апреля. 3 мая: «У меня есть сын. Гарик. Пусть он придёт».
К этому времени его перевели в Институт нейрохирургии. И тут едва живого пациента заразили инфекционной желтухой. И это сразу остановило его стремительное выздоровление. Больного словно зациклило. Тогда многие говорили: не будь этой желтухи, он бы полностью выздоровел. Так это или нет — я не берусь судить. Но в том, что это тяжелейшее инфекционное заболевание остановило процесс выздоровления, не сомневаюсь. Это происходило у меня на глазах.
Потом были другие больницы, другие врачи. Хуже всего, что он был слишком знаменит. Говорят же, что генерала надо лечить, как солдата, чтобы он выздоровел. Дау лечили не как солдата…
Он жаловался на боли в животе: при каждом вдохе. А медицинские светила объясняли ему, как малому дитяте, что это ему кажется, будто у него болит живот, а на самом деле он не болит.
– Неужели вы не слышали, что иногда у человека болит нога, которая давно ампутирована? — удивлялся врач.
– Слыхал, — устало отвечал больной. — Это так называемые фантомные боли. Но у меня боль возникает при вдохе. Уверяю вас, это совсем другое.
– Вас осматривали ведущие специалисты, и они поставили диагноз.
Дау ни разу не поднял скандала, понимая, что это ничего не даст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26