В кают-компании господствовало мрачное настроение. Седов не внял доводам рассудка, не послушался благоразумных советов. Куда он ведет корабль? Он думает только о себе, о своей безумной цели. Это ли не эгоизм?
Поздно вечером 13 сентября «Фока» бросил два якоря в виду мыса Флора. Здесь ожидало Седова решение тревожного вопроса: был ли послан вспомогательный пароход с углем? Ночью «Фоку» трепал шторм, к утру он стих, и тогда чуть ли не все население «Фоки» отправилось на берег.
Мыс Флора на острове Нордбрук – о скольких славных делах и печальных событиях напоминает он путешественнику! Здесь стоит изба Джексона, в которой он приютил Нансена, когда великий норвежец в 1896 году возвращался пешком из своего неудавшегося похода на полюс. В феврале 1895 года вдвоем с Иогансеном он покинул «Фрам», дрейфовавший во льдах, и двинулся к полюсу. Пройдя некоторое расстояние, полярники вынуждены были повернуть назад. После неимоверно тяжелого перехода они достигли Земли Франца-Иосифа. Здесь, на одном из северных островов архипелага, Нансен и Иогансен построили себе хижину из камней. Моржовый клык был использован в качестве кирки, плечевая кость моржа – как лопата, а металлический полоз служил чем-то вроде рычага для выворачивания тяжелых камней. На крышу хижины пошла моржовая шкура. Нансен и Иогансен провели зиму в этом доме. Продовольственных запасов у них не было, но зато имелись ружье и патроны.
Весной они двинулись дальше к югу. На острове Нордбрук Нансен услышал лай собаки и подумал, что это галлюцинация. Через несколько минут показался человек, он махал шляпой, – можно было не сомневаться в реальности такого жеста. Это был Джексон. Встреча с человеком у восьмидесятой параллели, на крохотном островке, затерявшемся среди пустынного океана, – это было счастье, пришедшее в награду за многие подвиги.
Здесь, на мысе Флора, – могила матроса Мюатта и недалеко от нее – памятник трем итальянцам, которые составляли вспомогательную партию во время похода Каньи.
Здесь жили участники экспедиций Ли-Смита, Уэльмана, Болдуина и Фиала.
И, наконец, стоит здесь избушка, поставленная Макаровым, а также знак с надписью: «Ermak passed here. 1901».
В 1901 году «Ермак» совершал второе свое плавание в Арктике. Оно было так же мало успешно, как и первое. Ледокол не сумел сразу же завоевать признание своей пригодности для полярных экспедиций. Враги Макарова торжествовали. И все же «Ермак» был первым русским судном, посетившим Землю Франца-Иосифа, и маленькая хижина на мысе Флора, среди реликвий американского, английского, норвежского и итальянского происхождения, напоминает о могучей воле русского мореплавателя Макарова.
Славный мыс Флора будит в Седове мысли о судьбе путешественников, страдающих порой под ударами стихий меньше, чем от равнодушия и враждебности людей, которым принадлежит власть и деньги. У него был основательный повод для таких горьких размышлений: уголь для «Фоки» на мысе Флора отсутствовал – обещанный комитетом пароход не заходил сюда.
17 сентября, погрузив на палубу туши убитых на мысе моржей – пищу для топок, корабль экспедиции тронулся дальше на север. Прощаясь с мысом Флора, Седов приказал команде выстроиться на палубе.
– Приспустить кормовой! – скомандовал он.
Флаг медленно опустился. Маленькая пушка «Фоки» выстрелила два раза. Все обнажили головы. Мыс Флора с памятником погибших полярников остался за кормой.
Для Седова эти минуты полны были волнующего значения. После года мытарств он достиг этих островов, о которых мечтал десять лет. Были трудны петербургские льды – он преодолел их. Казалось невозможным плыть к Земле Франца-Иосифа без топлива – он поплыл, и невозможное свершилось. Теперь ему хотелось верить в исполнимость того, что стало единственной целью его жизни. Предстоял решающий штурм. Помощи ждать было больше неоткуда. С шапкой в руке он стоял на мостике своего старенького корабля, смотрел на уплывающий за корму мыс, и на его глазах матрос-рулевой заметил слезы.
«Фока» снова пошел на север, тратя последние пуды топлива, чтобы пробиться по возможности дальше, но очень скоро встретились льды, которые не под силу были кораблю.
19 сентября «Фока» зашел в маленькую безыменную бухту острова Гукера. Был бы в трюмах уголь, «Фока» еще поборолся бы, и, может быть, маршрут будущего похода к полюсу оказался бы короче на сотню-другую верст.
Но топлива не было. Седов поставил корабль на грунт близ берега. С борта на берег перебросили трап. Бухта получила название Тихой. Этим новым географическим именем помечен был приказ Седова № 21. В нем он фиксировал координаты зимовки – 80 1/3° северной широты и 53° восточной долготы, поздравлял команду с успешным завершением плавания, в котором «встретилось столько льду, сколько ни одна экспедиция, кажется, не встречала его (пояс шириною в 3?°)», и, между прочим, отмечал, что члены экспедиции «отбросили свои личные интересы в сторону» и сплотились «в одно единодушное целое на пользу дела экспедиции и на радость родине».
В конце приказа Седов говорил своим спутникам: «Желаю счастливой, тихой зимовки» {58}.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МЫС АУК

I
Седов в конце своего пути: 82° северной широты, Земля Франца-Иосифа, палатка, которую ветер, неугомонный норд-норд-вест, рвет и хлещет с пьяной, бешеной силой.
Холодно… Справа спит Линник, слева Пустотный. Матросы придумали такой порядок, чтобы ему было теплее. Он не ошибся, выбирая себе спутников.
Приступ кашля. Кашель сухой. В сознании возникает детство: Кривая Коса, высушенная жарким солнцем, белесое, гладкое море, и он бежит, рыженький рыбацкий мальчишка, босиком по сухому, размолотому временем, колючему песку. Ракушки, словно истолченные в ступе.
Горячий, сухой песок в горле. Кашель, болит грудь.
А мороз все крепче. Плохо болеть бронхитом, когда Цельсий показывает минус 35. Или это не бронхит?
А что с ногами – ревматизм? Может быть, и то и другое. Но если – цынга… Все равно – это смерть!
Ему тридцать семь лет. Почему смерть? Когда он решил это? Может быть, когда лежал на снегу, поджидая с ножом медведя.
… Стали на ночлег, разбили палатку. Уже темнело. Грелись у примуса. Вдруг сразу остервенело залаяли собаки. Так собаки встречают только лишь медведя.
Седов вышел с ружьем. Медведь, огромный, убегал: в сумерках казалось, что катится сугроб, а за ним снежками летят собаки.
Голова кружилась у Седова, ноги двигались с трудом. Он пошел за медведем.
– Господин начальник, вам не дойти… Ну его, медведя! – уговаривал Линник.
А сам подставил начальнику плечо. Тот положил на плечо руку, – так шел, опираясь на матроса.
Уже едва был слышен собачий лай. Трудно было итти среди ропаков. Ноги скользили, проваливались в снег и натыкались на острые ребра льдин.
Седов шел медленно.
– Убег, наверное, – говорил Линник, – куда вам, больному…
Седов не отвечал.
Наконец, увидели медведя. Он сидел в лунке, только морду выставил из воды, подозрительно поглядывал на собак. А те кружились вокруг, охрипли уже лаять, повизгивали от злости. И впереди, конечно, Фрам – отчаянный головорез, прирожденный воин.
Седов оставил Линника, заспешил вперед. Медведь плавал в воде посапывая. Теперь только подойти, спокойно нацелиться в голову, не промахнуться.
Подошел на два шага к медведю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46