Очень неудобный зал, ряды без подъема. Я сидела в 16 и почти ничего не видела. Хорошо, что наизусть знаю все, ловила интонации. Мне показалось, спектакль глохнет в большом этом холодновато-голубом зале. Удачно – большие зеркала с одной стороны зала, напротив – ряд окон. Когда совсем не видела происходящего на сцене, косилась в зеркала, в этом особая прелесть. Нельзя входить в одно состояние дважды. Я простилась. И этот просмотр скользнул мимо моей боли. Мне показалось, играли вполсилы, снижен темп, и динамика пауз не так резко ощутима. А может, я слишком уж хорошо знаю каждую мелочь в спектакле и придираюсь. К тому же отстранение Бог-й расстроило меня. Нет, она не должна приходить в восторг от лицезрения меня, но если читала рецензию, то я надеялась, хоть что-то новенькое в отношениях. Для нее я – пустое место, как и для остальных. Алеши не было. Не позвонил он. Возможно, и это испортило мне настроение. И мне даже хотелось уехать из Питера как можно быстрее. Я думала – целых два дня еще!
Вечером же поехала к Вячикам. Развеялась немножко. Понимаю, как много для меня значит общение. Очень много. Общение просто с приятными мне людьми огромное удовольствие доставляет. А если с теми обожаемыми, к которым тянусь, – бесконечно прекрасно.
День был солнечный. Но опять мы временами менялись с погодой местами. Я – пасмурная, день – чистый. Или наоборот. Хоть не зацикливаюсь теперь на отрицательных своих ощущениях, а то бы – капут. Шутливо-добродушный тон посиделки у Вячиков меня взбодрил. Дальше… сколько-то тактов тишины и… звук лопнувшей струны? Или снова лестница?
Куда мог пропасть Алеша? Лежу сейчас в постели уставшая, но не безнадежная.
16.04. Невыносимо длинная лестница Исаакиевского собора. Поднимаешься, поднимаешься, кружишься в бесчисленных повторах извивающейся спирали и вдруг ловишь себя на чувстве бессмысленности всего живущего. Лестница без конца и начала. Ты идешь, идешь, и теряется всякий смысл. Существует только она. И в замкнутом пространстве узкой чопорной башни пугаешься собственной души, которая кричит о своей ценности, но лестница поглощает все звуки. И крик боли превращается в шепот отчаяния. Лестница вечная. А выходов – множество, у каждого свой, единственный.
Мне лучше забыть «Нижинского», не тревожить незажившую ранку несбывшихся стремлений. Вчера на спектакле во мне было такое опустошение. Слышала знакомые реплики, малейшие нюансы любимого голоса, а все это уже не волновало так. Потухший вулкан. Пепелище. И снова – Каплевич, Бог-ва, около Нижинс-кого тусовка, известные мне лица и новые, но тоже причастные к таинству спектакля. Все они вместе, знают друг друга, а я – вне.
Не хочется ни о чем писать. Живу. Болею жизнью. Вечная простуда судьбы.
18.04. Москва, я снова с тобой. Пишу пером, купленным в пушкинском музее на Мойке. Оно на вид – не блеск, потрепанное несколько. Но гению не пристало быть аккуратным. Так даже лучше. Важен не факт, а отношение к нему.
«Это легкое имя – Пушкин», – говорил Блок. Эта легкость жизненных проявлений, о которых мечтаю. Надоело находиться на задворках жизни. Захотелось в дамки? А может, судьбе нужно было именно такое, ясно осознаваемое желание. Ощущение, а не искусственные потуги? Реальность чувства, а не игра эфемерных форм? Жизнь удивится и покажет, на что способна.
19.04. Читаю книгу о Мэрилин Монро. И нахожу общее в наших судьбах. Не внешнее, а души. Невыносимость одиночества, бегство от него «в люди», постоянно преследующие депрессии и разочарования, невозможность, в конце концов, жить с легкостью, непосредственностью, не сомневаясь.
Если бы просто – плохо мне жить. Нет, это было бы слишком легким ответом. Мне всегда сложно. В себе для других. Меня так много, что я путаюсь в своих проявлениях, ролях, масках, отражениях. Меня много всегда. И во всем. К любому событию или человеку я испытываю гамму чувств, таких разнообразных, противоречивых. Все усложнено моей интеллектуальностью. Легкости простоты не получается. Не простая я, ни во внешних проявлениях (обожаю стилизовать), ни в своих мыслях и писаниях. К тому же разрастающееся самомнение мешает терпеть жизнь как таковую. Чем больше проходит времени, тем большего хочется добиться от судьбы. У каждого свои критерии успеха. Я изнемогаю от мысли, что не получу признания, не буду печататься, сотрудничать с известными людьми, что я могу оставаться никем. Что может быть страшнее? С моим честолюбием – это смерть. Потому раздражаюсь, плачу, схожу с ума, пропадаю. И возрождаюсь. Потому что пока надежда не оставила меня. Но у нее тоже есть предел терпения, она – не совершенство. Я ведь хочу не чисто внешнего успеха, но и не умствования. Во мне слишком сильно женское начало. «Я жажду сразу всех дорог». Любви, славы, умиротворенности. Слишком много, наверное. А почему нет? Почему? Это разве нереально? Я хочу жить, а не терпеть жизнь. Я хочу быть настоящей, но все время играю. Ну, хорошо, если такова моя природа, пусть играю, но с легкостью настоящей жизни.
Погода сумрачная. Сильнейший ветер и дождь. А со мной происходит беспробудная тоска. Вымучила меня до дна. Болею.
Хочется «выдернуть шнур из розетки дня». Хочется «упасть в небы-, незна-, нежи-». Миражей уже не хочется. Болей тоже. Игры тоже. И в то же время где-то глубоко внутри есть невнятное желание всего этого, восстановления всех жизненных пространств.
Отрава – жизнь, отрава – жить и жалеть об этом. Отпустите меня, разрешите не быть, хотя бы на день остановите часы и дали. Отпустите же, наконец, на свободу мое сердце. Я задыхаюсь в темноте рутины. Я не живу ей, но и ничего другого мне не предлагается. Я постоянно себя ощущаю между – между небом и землей. Между жизнью и небытием. Между светом и пропастью, безумием и возвышенностью. Я – ничья. Силы на исходе. Я могу чувствовать что угодно, но сил-то никаких.
Я довожу любое свое проявление до предела. Пора перестать плакаться и побольше самовыражаться. Хоть какая-то отдушина, хотя бы только для себя. Самовыражение – девиз дня. И, видимо, уже пришло время браться за учебу.
Видимо, состояние упадка постепенно уходит. Я же несколько дней назад уже почувствовала перемены. Продолжение следует? Да хоть бы что-нибудь более определяющее.
20.04. Прикатила сегодня в Казань. До чего странно чувствовать себя дома, будто всегда вот так здесь сижу в зеленой гостиной, пью чай, смотрю телевизор, и нет ничего вторичного и ложного. Но не то все это, моя стихия и судьба – моя Москва. Даже старые подруги меня не устраивают уже. Не дотягивают до моего уровня. Люди же из других «высших сфер» еще пугают меня, хотя я и чувствую близость. Мое место – среди них. Елена Пол. жаждет вырваться из обыденности и войти на равных в круг избранных, заинтересовав самобытностью мысли и стиля.
23.04. Москва. Университет. 3-я пара. Опоздала на 20 минут, делая прическу. Давненько я здесь не была. Почти две недели снова. Что будет в сессию, она в несколько раз сложнее, чем первая.
Тема театра в лирике Мандельштама. Интересно. Надо подумать. Театральность в нетеатральных видах творчества.
Погода бесподобная. Солнце. Цветет все.
Вряд ли в ближайшее время много буду писать в дневник. Так много всего, что не хочется жертвовать хоть чем-то, говоря о частностях.
Хочется на актерский. «Танец, благодаря тебе…, танец, благодарю тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146