Он вовсе не пылал желанием смириться с ними, особенно в свете стратегического значения объекта Шатт-эль-Араб для Ирака. И все же он понимал, что выхода нет. Если бы иракские войска в Курдистане потерпели крах, расплачиваться за это пришлось бы ему. Он уже не смог бы свалить ответственность на других, как сделал это после «Черного сентября». И в партии, и в широких общественных кругах все знали, что именно он занимался курдской проблемой. В конце концов, кто был творцом Мартовского манифеста 1970 года?!
Поэтому к осени 1974 года Саддаму, казалось, очень хотелось достичь понимания с шахом, которое привело бы к прекращению иранской поддержки курдского восстания. После встречи глав арабских государств в Рабате в октябре королю Иордании Хусейну удалось устроить встречу между иранскими и иракскими представителями. После этого контакты между двумя сторонами продолжались с перерывами до марта 1975 года, когда после саммита ОПЕК в Алжире президент Хуари Бумедьен свел иранского шаха и Саддама Хусейна. 6 марта Хусейн и шах заключили Алжирское соглашение, которое одним ударом покончило с вооруженной конфронтацией между двумя странами, решило спор о Шатт-эль-Араб и проложило дорогу для подавления курдского восстания.
По этому соглашению, сухопутная граница между двумя странами размечалась в соответствии с Константинопольские протоколом 1913 года и устным соглашением 1914 года. Прежде всего это подразумевало отказ Ирака от притязаний на Хузистан. Не менее важным, с иранской точки зрения, было то, что соглашение обуславливало демаркацию речных границ в Шатт-эль-Араб по старой средней глубоководной линии, что было в пользу Ирана. Что касается Хусейна, его очень успокоило условие о восстановлении безопасности и доверия вдоль общих границ и обязательство о строгом и эффективном контроле с целью положить конец «всем проникновениям подрывного характера с обеих сторон». Наконец, обе стороны обязались рассматривать условия, согласованные на встрече ОПЕК 1975 года, как элементы комплексного соглашения, так что нарушение любого из них будет считаться подрывом духа Алжирского договора. Договор был подтвержден в Багдаде 13 июня 1975 года и официально стал называться «Ирано-иракским договором о международных границах и добрососедских отношениях».
Ясно, кто в Алжирском соглашении сделал больше уступок. Тогда как Саддам шел на все, чтобы умиротворить шаха, признав суверенитет Ирана над половиной Шатт-эль-Араб; шах практически не уступил ни в чем, если только не считать уступкой невмешательство во внутренние дела другого суверенного государства. В Алжирском соглашении Хусейн «купил» неприкосновенность иракской границы, фундаментальный и самоочевидный атрибут государственности, заплатив высокую цену в виде территориальных уступок. Серьезность этих уступок очевидна в свете чрезвычайной важности Шатта, единственного выхода Ирака в Залив, для политико-стратегических и экономических потребностей Ирака. Тогда как у Ирана длинная береговая линия в Заливе, приблизительно 1240 миль, Ирак имеет всего 15 миль. Тогда как у Ирана было пять военно-морских баз на берегу Залива, и некоторые из них вне достижения Ирака, Ираку приходилось рассчитывать только на две военно-морские базы, Басру и Умм-Каср, обе весьма уязвимые для иранской артиллерии.
Согласие Саддама на эти весомые уступки отражало его мучительное понимание, что эффективное осуществление внутреннего суверенитета Ирака вообще и его политическое выживание в частности зависело от доброй воли иракского соседа на востоке. Оно не было обусловлено давлением арабских стран, направленным на завершение ирано-иракского конфликта, дабы освободить общие ресурсы арабского мира для борьбы с Израилем. Египет, все еще главный арабский враг Израиля, в то время шел ко второму соглашению с Израилем об удалении войск с Синайского полуострова. Сирия, со своей стороны, не только не подталкивала Саддама к разрешению спора с Ираном, но резко осуждала его за подписание соглашения, которое, по ее мнению, включало сдачу арабских земель «Арабистана» (Хузистана).
Заключая Алжирское соглашение, Саддам меньше всего думал о палестинской проблеме и борьбе против Израиля. Для него немедленное решение курдского вопроса на его собственных условиях было вопросом жизни и смерти. Если бы он не нашел такого решения, все его будущее было бы под угрозой. Если бы он не склонился перед превосходящей силой Ирана, такое решение было бы невозможно. Поставленный перед выбором между унизительными уступками во внешней политике и утратой власти, он не колебался. Саддам выбрал первое и достиг своей цели: через 48 часов после подписания Алжирского соглашения Иран прекратил свою помощь курдам, и через две недели курдское восстание было подавлено.
Через много лет один из главных военачальников Саддама, Таха Ясин Рамадан, выразительно описывал глубину беспокойства Ирака перед заключением Алжирского соглашения.
— Подписание нами соглашения, — сказал он сотруднику арабского журнала, выходящего в Лондоне, — произошло при обстоятельствах, когда мы должны были выбирать, потеряем ли мы всю страну или половину Шатт-эль-Араб. Мы выбрали то, что было в интересах Ирака.
И действительно, шаг этот служил интересам Ирака, но Рамадан не упомянул, что именно его хозяин был виноват в том, что Ирак столкнулся с таким печальным выбором. Впервые стратегическая ошибка Саддама загнала Ирак в угол и связала его национальные интересы, фактически само его существование со своим политическим выживанием.
Если бы он придерживался духа Мартовского манифеста, который он сам организовал, и выполнил бы его до конца, курдское восстание было бы предотвращено. Саддам все же остался бы под давлением гегемонистских устремлений иранского шаха, но он не был бы столь уязвим. Саддам преувеличил свои возможности решить курдскую проблему по-своему и, следовательно, вынужден был одновременно сражаться на двух фронтах. Это оказалось свыше сил Ирака, и единственным выходом из того трудного положения, в которое Саддам себя загнал, оказались унизительные уступки Ирану и попытка представить их как выдающееся достижение.
К счастью для Хусейна, эта стратегия сработала, и его дорога к Алжирскому соглашению оказалась важным водоразделом в его карьере. С этих пор уже не было сомнений, кто в Багдаде «сильный человек». Саддаму удалось провести с собой свою партию через четырехлетний кризис и добиться победы, пусть и ценой одной из самых крупных политических уступок в его карьере. Во время этого путешествия по извилистой дороге он проявил себя кем угодно, но только не несгибаемым доктринером, не желающим уступать. Чрезвычайно прагматичный, он проявил поразительную гибкость, меняя курс и жонглируя идеологическими догматами в соответствии с ходом событий. Если оставить в стороне его заявления, деятельность Саддама показала редкую целеустремленность, направленную к основной цели — собственному политическому выживанию.
Глава пятая. Престол уж близок...
— Определенно многого можно было бы достигнуть быстрее, ели бы я стал президентом республики на пять лет раньше, — сказал Хусейн вскоре после вступления в должность президента. — В этом был убежден и президент Бакр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Поэтому к осени 1974 года Саддаму, казалось, очень хотелось достичь понимания с шахом, которое привело бы к прекращению иранской поддержки курдского восстания. После встречи глав арабских государств в Рабате в октябре королю Иордании Хусейну удалось устроить встречу между иранскими и иракскими представителями. После этого контакты между двумя сторонами продолжались с перерывами до марта 1975 года, когда после саммита ОПЕК в Алжире президент Хуари Бумедьен свел иранского шаха и Саддама Хусейна. 6 марта Хусейн и шах заключили Алжирское соглашение, которое одним ударом покончило с вооруженной конфронтацией между двумя странами, решило спор о Шатт-эль-Араб и проложило дорогу для подавления курдского восстания.
По этому соглашению, сухопутная граница между двумя странами размечалась в соответствии с Константинопольские протоколом 1913 года и устным соглашением 1914 года. Прежде всего это подразумевало отказ Ирака от притязаний на Хузистан. Не менее важным, с иранской точки зрения, было то, что соглашение обуславливало демаркацию речных границ в Шатт-эль-Араб по старой средней глубоководной линии, что было в пользу Ирана. Что касается Хусейна, его очень успокоило условие о восстановлении безопасности и доверия вдоль общих границ и обязательство о строгом и эффективном контроле с целью положить конец «всем проникновениям подрывного характера с обеих сторон». Наконец, обе стороны обязались рассматривать условия, согласованные на встрече ОПЕК 1975 года, как элементы комплексного соглашения, так что нарушение любого из них будет считаться подрывом духа Алжирского договора. Договор был подтвержден в Багдаде 13 июня 1975 года и официально стал называться «Ирано-иракским договором о международных границах и добрососедских отношениях».
Ясно, кто в Алжирском соглашении сделал больше уступок. Тогда как Саддам шел на все, чтобы умиротворить шаха, признав суверенитет Ирана над половиной Шатт-эль-Араб; шах практически не уступил ни в чем, если только не считать уступкой невмешательство во внутренние дела другого суверенного государства. В Алжирском соглашении Хусейн «купил» неприкосновенность иракской границы, фундаментальный и самоочевидный атрибут государственности, заплатив высокую цену в виде территориальных уступок. Серьезность этих уступок очевидна в свете чрезвычайной важности Шатта, единственного выхода Ирака в Залив, для политико-стратегических и экономических потребностей Ирака. Тогда как у Ирана длинная береговая линия в Заливе, приблизительно 1240 миль, Ирак имеет всего 15 миль. Тогда как у Ирана было пять военно-морских баз на берегу Залива, и некоторые из них вне достижения Ирака, Ираку приходилось рассчитывать только на две военно-морские базы, Басру и Умм-Каср, обе весьма уязвимые для иранской артиллерии.
Согласие Саддама на эти весомые уступки отражало его мучительное понимание, что эффективное осуществление внутреннего суверенитета Ирака вообще и его политическое выживание в частности зависело от доброй воли иракского соседа на востоке. Оно не было обусловлено давлением арабских стран, направленным на завершение ирано-иракского конфликта, дабы освободить общие ресурсы арабского мира для борьбы с Израилем. Египет, все еще главный арабский враг Израиля, в то время шел ко второму соглашению с Израилем об удалении войск с Синайского полуострова. Сирия, со своей стороны, не только не подталкивала Саддама к разрешению спора с Ираном, но резко осуждала его за подписание соглашения, которое, по ее мнению, включало сдачу арабских земель «Арабистана» (Хузистана).
Заключая Алжирское соглашение, Саддам меньше всего думал о палестинской проблеме и борьбе против Израиля. Для него немедленное решение курдского вопроса на его собственных условиях было вопросом жизни и смерти. Если бы он не нашел такого решения, все его будущее было бы под угрозой. Если бы он не склонился перед превосходящей силой Ирана, такое решение было бы невозможно. Поставленный перед выбором между унизительными уступками во внешней политике и утратой власти, он не колебался. Саддам выбрал первое и достиг своей цели: через 48 часов после подписания Алжирского соглашения Иран прекратил свою помощь курдам, и через две недели курдское восстание было подавлено.
Через много лет один из главных военачальников Саддама, Таха Ясин Рамадан, выразительно описывал глубину беспокойства Ирака перед заключением Алжирского соглашения.
— Подписание нами соглашения, — сказал он сотруднику арабского журнала, выходящего в Лондоне, — произошло при обстоятельствах, когда мы должны были выбирать, потеряем ли мы всю страну или половину Шатт-эль-Араб. Мы выбрали то, что было в интересах Ирака.
И действительно, шаг этот служил интересам Ирака, но Рамадан не упомянул, что именно его хозяин был виноват в том, что Ирак столкнулся с таким печальным выбором. Впервые стратегическая ошибка Саддама загнала Ирак в угол и связала его национальные интересы, фактически само его существование со своим политическим выживанием.
Если бы он придерживался духа Мартовского манифеста, который он сам организовал, и выполнил бы его до конца, курдское восстание было бы предотвращено. Саддам все же остался бы под давлением гегемонистских устремлений иранского шаха, но он не был бы столь уязвим. Саддам преувеличил свои возможности решить курдскую проблему по-своему и, следовательно, вынужден был одновременно сражаться на двух фронтах. Это оказалось свыше сил Ирака, и единственным выходом из того трудного положения, в которое Саддам себя загнал, оказались унизительные уступки Ирану и попытка представить их как выдающееся достижение.
К счастью для Хусейна, эта стратегия сработала, и его дорога к Алжирскому соглашению оказалась важным водоразделом в его карьере. С этих пор уже не было сомнений, кто в Багдаде «сильный человек». Саддаму удалось провести с собой свою партию через четырехлетний кризис и добиться победы, пусть и ценой одной из самых крупных политических уступок в его карьере. Во время этого путешествия по извилистой дороге он проявил себя кем угодно, но только не несгибаемым доктринером, не желающим уступать. Чрезвычайно прагматичный, он проявил поразительную гибкость, меняя курс и жонглируя идеологическими догматами в соответствии с ходом событий. Если оставить в стороне его заявления, деятельность Саддама показала редкую целеустремленность, направленную к основной цели — собственному политическому выживанию.
Глава пятая. Престол уж близок...
— Определенно многого можно было бы достигнуть быстрее, ели бы я стал президентом республики на пять лет раньше, — сказал Хусейн вскоре после вступления в должность президента. — В этом был убежден и президент Бакр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96